Домой
Шрифт:
– За что?
– Я тебя обидел.
Инженер горько усмехнулся.
– Ну так революция же… свобода. Все говорят что хотят, делают, что хотят.
– Папа, не надо так, – попросил Володя, – я не понимаю. Правда не понимаю. Ты знаешь, директор… он же нас грыз! Если пуговица оторвалась – неделю остаешься час после уроков! Если опоздал хоть на минутку – в журнал записывают! А мы ведь тоже люди! Маленькие, но тоже люди, папа!
Альберг серьезно посмотрел на сына.
– Ну хорошо, а что теперь? Теперь ты будешь ходить без пуговиц и опаздывать на уроки? В этом твоя
Володя молчал. То, что казалось таким ясным на собрании, сейчас выглядело ерундой.
– Что вас не устраивало? – продолжал отец, – ты учишься в одной из лучших гимназий города. Тебе не нравится, как тебя учат? У тебя плохие педагоги? Чем провинился перед тобой директор? Тем, что требовал приходить вовремя и в подобающем виде? Ты за это требовал его свержения?
Отец встал и прошел по кабинету.
– Я тоже требовал дисциплины. Я требовал хорошей работы. Я отстранял от работы пьяных и бездельников. Штрафовал. И даже выгонял их. Да, да! Завод – это не игрушка. Без дисциплины, рабочей дисциплины – никуда! Иначе будут травмы, несчастные случаи, а и нет, так в любом случае упадет производительность труда и тогда у рабочих понизится заработная плата… то же самое в гимназии. Если ты опоздаешь на урок хоть на пять минут, то ты потеряешь то, что выучили в классе за эти минуты, да еще и навредишь своим товарищам тем, что отвлечешь их… Хотя зачем я все это говорю? Ты что, сам этого не понимаешь?
– Понимаю, – прошептал Володя.
– Ну вот. Понимаешь. Тогда о чем наш разговор?
Володя молчал.
– Послушай еще. Ты извинился, и я тебя прощаю. Но и я хочу попросить у тебя прощения, что тебя ударил. Я сорвался, прости. А ты же еще совсем маленький… Но я прошу тебя, Володя, очень прошу – думай. Пожалуйста, думай!
Володя подошел к отцу:
– Папа… а почему ты не сказал им этого на заводе? То, что сказал мне? Это же понятно, папа!
Инженер усмехнулся:
– Они не услышат. Ну все, иди спать, сынок.
Володя несмело подошел ближе. Отец встал и обнял его.
Прижимаясь к отцу, Володя тихо спросил:
– Что ты теперь будешь делать?
– Посмотрим. Иди спать.
В детской Володю ждала мама. Не дожидаясь ее вопросов, Володя быстро сказал:
– Я извинился. Я был неправ. И ты прости меня, мама.
Мама вытерла слезы:
– Я так боюсь, что теперь будет, Володенька.
Володя сел рядом:
– Не бойся, мамочка. Я всегда буду тебя защищать. От всех, от всего!
Мама улыбнулась:
– Спасибо, сыночек. Надеюсь, защищать меня не придется. Что там у вас в гимназии?
Володя задумался, потом заговорил:
– Знаешь, мамочка? Какая-то глупость. Правда, глупость. Папа все правильно сказал.
– Не обижаешься?
– Что стукнул меня? Нет, уже нет. Он просто устал. Мамочка, давай не будем говорить про гимназию? Давай про лето? Куда мы поедем, мамочка?
– Ох, Володя, не знаю! На дачу…
– А в Берлин?
– Это вряд ли.
– Ну вот, – расстроился Володя, – в том году не ездили, и в этом тоже! Когда же все это кончится!
Скоро пришло известие – царь отрекся от престола.
Это обсуждали всюду – в гимназии, дома, в лавке Арсения Васильевича. Нина тоже переживала:– Володя, а тебе жалко царя?
– Что?
– Ну, царя тебе жалко?
Володя неуверенно улыбнулся:
– Царя? Да нет…
– А мне жалко. Немного. Я раньше в журналах любила смотреть портреты. Особенно цесаревича… красивый, правда?
Володя удивленно покачал головой:
– Красивый? Да не знаю. Обычный… он болеет, ты знаешь?
– Да, папа рассказывал, у него какая-то страшная болезнь, что ему даже оцарапаться нельзя. Бедный… мне так его жалко!
Володя озадаченно смотрел на Нину. Жалко царя, цесаревича… о чем она говорит? Царя свергли, теперь Временное правительство, теперь… что теперь? Дома обо всем этом говорили много, иногда Володя прислушивался, но мало что понимал. После того разговора с отцом все стало еще непонятнее. Толпы народа на улицах, веселье Нильсона, мрачное молчание отца, беспокойство мамы…
Нина тем временем продолжала:
– Если он болеет… раньше он жил во дворце, а теперь где живет? Где они теперь? И как они будут жить?
– Не знаю. Как все, наверное. В квартире или в доме.
– А врач… когда он был царевичем, у него были лучшие врачи. А сейчас?
– Слушай, не хочу я про него думать! – вдруг вспылил Володя, – это все из-за царя – и война, и то, что народ бедно жил! Если бы царь был хороший, то революции бы не случилось, понятно! Ты что, за то, чтобы все было так, как прежде?
– Не кричи на меня!
– А ты глупости не говори!
– Знаешь что? Иди один гуляй и кораблики пускай. Вообще не хочу с тобой разговаривать, понял?
– Да пожалуйста!
Нина развернулась и побежала к дому. Володя пошел в другую сторону. Царя ей жалко!
Нина прибежала домой. Отец был в лавке.
– Ты что такая? – удивился он.
– С Володей поссорились, – угрюмо ответила Нина.
– Ну, помиритесь, – рассеянно ответил Арсений Васильевич, – помиритесь… ты домой сейчас?
Нина обиженно вышла. С этой дурацкой революцией все стали какие-то не такие!
Арсений Васильевич спохватился и побежал за дочкой:
– Ниночка! Ты только не обижайся – не до тебя сейчас.
– Как это не до меня?
– Ну вот так… не нравится мне время, все не нравится!
– А тебе царя жалко?
– Мне себя жалко, – сердито признался Арсений Васильевич, – только чайную завел, только тут торговля наладилась – и на тебе… а ты с Володей-то из-за чего поссорилась?
– Так вот из-за царя!
Арсений Васильевич с трудом удержался от смеха.
– Даже не из-за царя, а из-за цесаревича, – продолжила Нина, – мне его жалко… Он же просто мальчик! Ты знаешь – он всего на два года нас старше. Ему тринадцать лет, значит….
Она задумалась и села к столу.
– Знаешь, папа, о чем я думаю?
– О чем?
– Вот он же всегда думал и знал, что будет царем… а теперь он царем не будет. Думаем одно – а получается другое!
– Ну, так всегда, – пожал плечами Арсений Васильевич, – что будет – никто же не знает…