Дорога на Альдебаран
Шрифт:
– Нет, я неправильно сказал. Деньги не могут купить тебе любовь. Потому что деньги – корень зла, или любовь к ним... – Я намерен сказать инопланетянину, что я на самом деле не скучаю ни по деньгам, ни по обезьянам, а вот по любви скучаю, то есть по обществу моих собратьев-людей. Но сначала я подношу подаренный брусок ко рту и откусываю приличный кусок. Странный вкус, в тысячу раз лучше, чем червивое мясо или вяленый бок Клайва, ставший таким же знакомым, как мамины воскресные обеды.
Я замираю. Рассматриваю обертку, вижу логотип ESA, состав на английском, французском, испанском и немецком языках. А датский коряво приписан шариковой ручкой.
– Где ты это взял? – спрашиваю я в полной растерянности.
Скрип-скрип-скрип, стучит в моем мозгу.
– Закрытая информация, – отвечает инопланетянин из недр своей груди.
– Где ты это взял? – ору я. Он встречал моих сородичей, не просто сородичей, а именно экспедиционную группу «Кихота»! Разве что с тех пор, как я покинул Землю, где-то неподалеку образовалась здоровенная датская космическая диаспора. Он же знает, где они, должен знать!
– Ikke tilladt, (Не велено (датс.) – ред.) – заявляет он, и я не знаю, то ли он просто повторяет слова, то ли понимает их смысл. Во всяком случае, интонация точная.
– Нет, нет, погоди, посмотри на меня, – бормочу я. – Я человек. Я заблудился. Отбился от своих. – Я тыкаю в разные части тела, пытаясь объяснить ему, насколько я человек. – Мне нужно найти своих, пожалуйста. Скажи мне, где... – Я пытаюсь вспомнить датский. Пока я тут шлялся по Склепам, на поверхность вылез опять английский, а к нему лепятся некстати испанский, немецкий и даже что-то из польского.
– Tilladt, – говорит он, как попугай. А затем раздается звук, похожий на визг электропилы. Ни в одном человеческом языке точно нет такой фонетики.
Я размахиваю батончиком.
– Слушай, приятель, ты, похоже, не хочешь помогать мне. – На протяжении всего этого времени скрежет у меня в голове становится громче. Он уже не похож на шепот. Это что, от моего собеседника? Но как он вообще может залезть в мою голову, этот долгоносик в водолазном костюме? А вдруг как раз он и занимается чисткой человеческих мозгов?
Я смотрю на витаминизированный батончик, всматриваюсь в приписку шариковой ручкой, сделанную рукой Эды Острём, нашей датской националистки. Мне начинает казаться, что на обертке кровь. Разыгравшееся воображение тут же рисует картину, как эта бочкообразная тварь склоняется над умирающими людьми, копается у них в мозгах, с простодушием ребенка разбирает тела на части, опустошает их разум, вырывает языки и мысли, не забывая скрежетать у меня в голове. Я уже почти уверен, что мои товарищи по команде пришли сюда, чтобы установить контакт со звездами, а существа, подобные этой металлической обезьяне, сидели здесь годами, охотясь на неосторожных, убивая их и мародерствуя. Да чем он лучше паука?!
– Кто ты такой? – грозно спрашиваю я у твари. – Что ты сделал с моими друзьями?
– Aber, – презрительно произносит он. Aber по-датски «обезьяна». Он не просто вспоминает мои предыдущие слова, он выносит приговор всему моему виду: животные, мартышки.
Вся моя накопленная ярость вырывается наружу. Я еще пытаюсь удержать дверь закрытой, потому как краем сознания понимаю: толку от нее не будет. Но гнев захлестывает меня с головой, даже скрежет уже не слышен. В пещере нарастает рёв, это я реву. Запускаю витаминным батончиком в шлем этого мерзавца, а потом прыгаю, намереваясь раскроить ему башку. Пау! Бам! Хрусть!
Он легко сбивает меня с ног, я пролетаю футов десять по воздуху, но вместо того, чтобы полежать и отдышаться, отталкиваюсь ногами от стены и, как заправский межзвёздный ниндзя, опять прыгаю на него. Мне даже удается коснуться его шлема. Я хочу открыть эту штуку и посмотреть, что там внутри: обезьяна, монстр-жук, или двенадцать пингвинов, втиснутых в один объем. Но тут меня прикладывают большим металлическим кулаком, и я успеваю заметить, как что-то вспыхивает и вращается внутри цилиндра с шестеренками. Мне этого хватает, чтобы убраться с дороги, прежде чем его энергетическая пушка или что у него там еще, черт возьми, рассечет меня напополам, оставив большую оплавленную борозду на стене Склепов. Нет, я не сдался, полученный удар только подливает масла в костер гнева, бушующего у меня внутри. Я хватаю инопланетянина и с размаху шарахаю им об стену – я должен разбить его скорлупу. Но ему хоть бы что! Я получаю удар в челюсть, а он приземляется на четвереньки, хватает свой световой посох,
при этом его баулы прыгают на него и сами крепятся на свои места. А потом он удирает, сверкая своей энергетической пушкой, оставляя на камне бессмысленные символы.Пытаясь обуздать гнев, я вижу, как существо ловко взбирается по отвесной стене и исчезает в штреке. С победным рёвом я бросаюсь за ним, завывая на смеси английского и датского. Однако почти сразу понимаю, что преодолеть склон или хотя бы подпрыгнуть достаточно высоко у меня не получится. В воздухе стоит отчетливый запах моей обожженной плоти.
ДОКТОР НЭЙШ СОБРАЛА весь экипаж перед вылетом; она специально подчеркнула, что ждет даже тех, кому время отдыхать. В ходе встречи она рассказала, что анализ записей «Мары» и наших быстро уменьшающихся запасов дронов окончен, получены даже заключения земных ученых. Она подготовила некоторые соображения, о которых необходимо знать экспедиционной команде.
Из всех тех, кого ради этого совещания лишили сна, больше всего в нем нуждалась, как мне кажется, сама доктор Нэйш. Оно совсем не походила на того оптимистичного руководителя, которого мы привыкли видеть. Я так и ждал, что сейчас она заорет со своим шотландским акцентом: «Черт знает что такое!» и швырнет свой планшет в угол.
Мы плавали по кают-компании, придерживаясь за ремни и ручки, торчавшие из стен. Всему составу экспедиции давали укрепляющие кости средства, чтобы подготовить к возвращению в условия нормальной гравитации. Эти люди выглядели пободрее, остальные не скрывали усталости и раздражения, потому что в космосе главным поражающим фактором служит скука, она в конечном итоге изрядно выматывает людей.
– Артефакт, – сказала доктор Нэйш, потирая глаза, – она упорно отказывалась называть его Лягушачьим Богом, – то, что мы видим, на самом деле не является Артефактом. Это лишь… верхушка айсберга, так я буду говорить в прессе дома. А остальная часть расположена… не в нашей вселенной, во всяком случае не в той, какую мы знаем. Нам известно, что вселенная велика, но она окружена истинным пространством. Мы находим только дверные проемы. Изображения, полученные «Марой», определенно говорят об этом, и один из наших дронов также записал нечто похожее. Похожее, но не такое же, потому что там было другое звездное небо и не было планеты. – Она обвела нас отсутствующим взглядом, словно забыла, кто мы и зачем здесь. А дальше она понесла какую-то полную научную чушь. Только сам факт того, что Бог-Лягушка вот он, здесь, за бортом, не позволил нам расхохотаться. – Мы не знаем, как он взаимодействует с обычным, нашим пространством. Мы видим пока лишь одну грань, независимо от угла, под которым смотрим. Нам представляется, что у Артефакта есть несколько таких выходов, как тот, который мы наблюдаем, может быть, сотни, тысячи. Мы получили пока лишь два изображения, и одно из них явно включает планету с цивилизацией, сильно опережающей нашу. Может статься, что врата Артефакта активизируются только в планетарных системах, где обнаружена космическая активность; предполагается, что неактивные врата не будут обнаружены, для внешнего наблюдателя они останутся свернутыми, то есть вне поля зрения. По другой гипотезе нам сильно повезло, что такие врата оказались в нашей Солнечной системе. А может, уравнение Дрейка каждый раз выдает четыре туза, и космические пришельцы повсюду. – Она потерла переносицу. – Может быть, они подталкивают нас к космическим путешествиям, как у Кларка в «2001. Космическая Одиссея». Мы ничего не знаем. Все, что я могу сказать наверняка, Артефакт, «Кавени» и «Мара» как-то взаимодействовали друг с другом. Артефакт их активировал. Привлек наше внимание к себе.
– И чего же он от нас хочет? – спросила Ева Острём.
Доктор Нэйш просто пожала плечами.
– Понятия не имею, – ответила она на датском, спокойно признаваясь в своем неведении. – Если он вообще что-нибудь хочет, – продолжала она уже на английском. – На этот вопрос мы вряд ли когда-нибудь ответим. Но вот что мы видим? У него есть сотня входов, под разные размеры. У нескольких, включая тот, который лучше всего подходит для нас, есть пригодная для дыхания атмосфера и удобные для выживания температура и давление внутри – хотя никто же не собирается снимать шлемы, чтобы понюхать розы, верно?