Дорога на Альдебаран

Как только сработала катапульта запуска, и мы устремились к внешней части Солнечной системы на сумасшедших скоростях, начались настоящие вахты. Добираться до Бога-Лягушки долго, и большинство из нас провели в холодном сне большую часть пути. Все процессы в организме замедляются, в том числе и процессы старения, так что послы человечества к звездам прибывают на конечный пункт не очень серыми и морщинистыми. Технология холодного сна в это время как раз была на пике моды. Богатым, ощутившим у себя на горле пальцы Костлявой, больше нравилось пребывание в холодном сне, чем в виде отрезанной головы в банке из фантастики прошлого века. Конечно, нас будили, во всяком случае тех, кому предстояла вахта, но все делалось по инструкции, и никто не умер. Правда, когда тебя достают из бака, чувствуешь себя в лучшем случае как разогретое дерьмо.

Насчет «никто не умер» это я приврал. Умерла Герда Хоффмайер из команды экспедиции, но причиной стала банальная болезнь сердца, которую не заметили в период подготовки. Так бывает. Мы провели космические похороны под запись для всех, кто остался дома; никакой системной проблемы на борту, способной вырубить нас одного за другим, не случилось.

А между тем, все пошло не так. На Земле случились несколько небольших войн, так что некоторые члены экипажа должны были ощутить себя кровными врагами, но когда вы идете через пояс астероидов с Марсом позади и Юпитером впереди, и никакое правительство не может до вас добраться, это чушь. Единственную вспышку необузданного национализма продемонстрировала Эда Острём, геолог, которая всех учила датскому языку и работала по две смены, так что к моменту нашего прибытия ее родной язык стал для нас лингва франка, универсальным языком общения. Остальной частью образовательного процесса ведала Джейн Диас из НАСА. Она с достаточным терпением и решимостью учила нас осторожному использованию местоимений, в результате даже самые бестолковые русские научились относиться к ней с уважением. Новости на датском говорили о том, что даже в Штатах после нескольких серьезных стычек дышать стало посвободнее. К тому времени, как межпланетный навигатор сообщил нам, что мы приехали, все сообщения на Землю домой были приправлены датским сленгом.

Итак, спустя жизнь одного поколения, мы прибыли. Это важно помнить, следя за моими последующими испытаниями и невзгодами. Для всех из нас наша миссия стала главной в жизни, другой у нас уже не будет. Никто не следил за часами и не заканчивал работу в пять. Когда нам предстояло вернуться домой, нас ждали там из знакомых только самые маленькие дети. Прочие умерли, ну, кроме тех, кто лежал в холодильниках в расчете на то время, когда люди научатся лечить их злокачественные опухоли. Для наших сверстников мы были героями, теперь нам предстояло стать героями для наших внуков.

Я отработал длинную смену и проснулся спустя пять лет. Впрочем, к этому моменту будили всех. Навигаторы проверили и перепроверили расчеты, убедились, что мы действительно на месте, так что все нелепые случайности, которые нас поджидали на долгом пути, уже не имели значения.

Не только наши приборы видели Бога-Лягушку – теперь он был достаточно большим, чтобы и мы могли видеть его из командной рубки (что уж говорить о таком большом объекте, если мы едва могли различить среди звезд наше Солнце!). А еще у нас была «Мара», оказавшаяся к этому времени в гравитационной ловушке Артефакта, но главное, конечно, – сам Артефакт.

Магда испытывала разочарование. Нигде не было заметно советских опознавательных знаков, но рукотворная природа объекта не вызывала сомнений. Больше того, проектируй мы дальний звездолет, мы придали бы ему примерно те же самые очертания. Вот только размеры… Двигатели у него помещались, скорее всего, сзади, экипаж, наверное, жил в середине, и вообще он показался мне каким-то несерьезным рисунком из дешевых журналов 1930-х годов. А еще он создавал впечатление незаконченности, никаких новых работ на нем не велось бесчисленное количество столетий. Этакий «Летучий Голландец», повернутый к нам разбитым боком.

Все молча взирали на эту инопланетную конструкцию, сохранявшую все же какие-то человеческие очертания. Никаких тебе мертвых астронавтов, вообще никаких указаний на то, почему строительство остановилось. Ясно было только одно: на протяжении всего существования человеческого рода в Солнечной системе жили еще и Другие, и если бы они закончили свой корабль и отправились бы исследовать окружающее пространство, то обязательно встретились бы с нашими предками, и могли бы посмотреть в глаза неандертальцам.

Что касается меня, я смотрел на эту штуку и представлял себе инопланетян, конечно, не таких продвинутых, как мы, неуклюжих марсиан из фильмов категории B, которые так и не смогли по какой-то причине отправиться завоевывать пространство. Но почем мне знать?

Команда миссии сняла с орбиты «Мару»; мы надеялись, что изображения, которые она отправляла на Землю, будут просто вишенкой на торте, но торта не случилось – «Мару» сильно потрепали ее приключения, и толку от нее оказалось мало. Прямо перед отправлением экспедиции я слышал, как Хальсвенгер говорил, что они даже не могли понять, как «Маре» удалось отправить последнюю передачу, настолько велики были внутренние и внешние повреждения.

Разумеется, основная тема – Бог-Лягушка (или, как упрямо называла его доктор Нэйш – «Артефакт»): как выяснилось, мы оказались совершенно не готовы и совсем не понимали, какого черта мы делаем. Мы не могли понять, как эта штука воздействует на гравитацию, потому что ей надлежало отбрасывать гравитационную тень как у планеты размером с Нептун, и все же ни «Мара», ни один зонд из отправленных нами, не фиксировал ничего подобного, как будто она прятала свою массу, как мой кузен Карл, втягивавший живот, когда мимо проходила симпатичная девушка. Потом что-то здесь творилось с перспективой, и мы могли убедиться, никаких ошибок на камерах «Кавени» не было. Бог-Лягушка был скромным. Он стеснялся показывать свою обратную сторону. Да и была ли она у него? Сплошная парейдолия – вам кажется, что эта выпученная рожа будет смотреть на вас вечно, как будто у нее не было обычных размеров или отношений с обычным пространством.

Теперь-то я вижу, каким безумием с нашей стороны было отправиться внутрь этой чертовой штуки. А ведь мы не были сумасшедшими. Мы могли спокойно торчать здесь целых два года, прежде чем отправиться в гораздо более долгое обратное путешествие (по расчетам мы должны были ускориться в гравитационном поле Нептуна, но Нептун не Солнце, ускорение, конечно, будет, но не такое сильное, как по пути сюда, когда мы крутанулись вокруг Солнца). У нас было полно времени, чтобы заняться исследованиями с безопасного расстояния. «Кихот» напичкали методами дистанционного исследования, и мы тыкали свои зонды в любую дырку на морде Бога-Лягушки. Зонды, отправленные в огромную центральную чашу, терялись без следа – то ли разрушались, то ли их заносило так далеко, что сигналы от них просто не доходили. Часть зондов, отправленная в другие более крупные отверстия, ждал такой же бесславный конец – позже мы выяснили, что эти отверстия вели в такие области пространства, где зонды просто не могли существовать. Другие дырки вообще никуда не вели, как двери, к которым мы не смогли подобрать ключи. Я иногда задавался вопросом, если бы мы были сверхэволюционировавшими космическими синими китами, тоже имели бы разные отверстия, часть из которых оставалась бы закрытыми? Это вполне естественный вопрос, если ты играешь в ментальные шахматы с теми, кто все это создал.

Вскоре, однако, – надо сказать, подозрительно быстро – мы нашли удобное отверстие вполне человеческого масштаба; там внутри нас ждала прекрасная смесь кислорода и азота, сила тяжести в 0,91G и давление чуть ниже одной нормальной атмосферы: разреженный воздух, вполне пригодный для дыхания, как в горах не очень высоко. Но там царила темнота. В Склепах единственный свет лишь тот, который у вас с собой.

Мы отправляли дроны, а экспедиционная команда как в школе собиралась каждый день, чтобы узнать последние новости. Свет прожекторов терялся в пыли больших залов. Через несколько дней нам попался фрагмент резьбы со сложными геометрическими фигурами; это вполне могло оказаться частью некоего текста. За неделю мы ухитрились потерять половину нашего летного беспилотного состава – чего только с ними не случалось! – зато нашли освещенную часть Склепов. Светильники устанавливали явно не строители. Слишком примитивными они выглядели – простые искрящие лампочки из синего хрусталя, грубо воткнутые в стену. Больше половины давно перегорели, остальные были близки к этому. Здесь постоянно слышался какой-то гул: то ли его издавали металлические стержни непонятного назначения, то ли сами лампы перед тем, как перегореть. И повсюду пыль. И никаких следов.

К тому времени мы уже слишком долго сидели внутри корабля, многие маялись от безделья. Связь с Землей отвратительная, никакие обсуждения невозможны, к тому же часто разные агентства на родине давали нам противоречивые советы. Обычно последнее слово оставалось за доктором Нэйш, той самой Джанет Нэйш, которая инструктировала нас перед полетом. Она буквально прогрызла себе путь на первое место в Команде Миссии. В конце концов, она была авторитетом во всем, что касается Лягушачьего Бога, а то, что у нее не было практики полетов, с лихвой компенсировалось ее знаниями.