Сумела раз мышь откусить и украстьВерблюжьей уздечки короткую часть.Верблюд вслед за мышкой отправился в путь,Чтоб этот кусочек уздечки вернуть.«Верблюда я саном и разумом выше! —Пришло тут на ум возгордившейся мыши.—Он мне покорился теперь навсегда!»Но тут перед ними возникла вода.«Чтоб цели достигнуть, не ждут, а идут», —Сказал поспешавший за мышкой верблюд.А мышь: «Уж идти, так идти, я не спорю,Но как же пройти по безбрежному морю?»Верблюд отвечает: «Вода не страшна,Всего по колено ее глубина!»А мышь: «У тебя не колено — утес,Мое же колено — совсем
с гулькин нос.Здесь мало воды, чтоб тебя окропить,Но хватит ее, чтоб меня утопить!»А тот: «Почему же тогда твоя милостьНедавно еще надо мной возносилась?Иль думаешь, это и вправду красиво —В общенье со старшим держаться спесиво?»Покаялась мышка: «Ты спесь мне прости!Лишь ты в состоянии перенестиМеня через это ужасное море,Чтоб в нем не хлебнуть мне смертельного горя!»А тот: «Залезай и на горб мой садись,Да впредь никогда ни пред кем не гордись!Пойми — я ведь мог бы носить на горбеИ сотни малюток, подобных тебе!»
Суфии и порожняя сума
На первый взгляд, притча содержит насмешку над лжесуфиями, поклоняющимися одной лишь видимости, внешней форме явлений. В таком случае под «порожней сумой» можно разуметь шарлатана, выдающего себя за духовного наставника. Но парадоксальность притчи — в том, что ее можно истолковать и прямо противоположным образом. Ведь она учит, что всякая внешняя форма и видимое действие для познавших Истину — только предлог для обращения к невидимой сути мира, намек на Высшую Реальность, недоступную для профана. Последний («прохожий») критикует суфиев за их действия, подобно тому, как и последователей самого Руми мусульманские ортодоксы порицали за практику экстатических танцев — суфийских «радений», которую считали «бессмысленной» или даже «безнравственной». «Порожняя сума» служит символом отказа от земных благ, того бескорыстного отношения к жизни, которым отмечены истинные суфии. Кроме того, восхваление «пустоты» этой сумы намекает на поклонение невидимому, невещественному Началу бытия — «Другу».
Д. Щ.
Суфии и порожняя сума
Собрание суфиев, в здравом уме,Хвалу воздавало порожней суме.Один из аскетов восславил суму,А прочие все подпевали ему:«Пустая сума, о предел наших грез,Ты нас довела до экстаза, до слез!Ты вождь наш в пути, ты предстала нам нынеСпасеньем от жадности и от гордыни!От страсти земной ты людей исцеляешь,Аскетов желания ты утоляешь!»Прохожий, услышав такие слова,Спросил: «Да в порядке ль у вас голова?А если вы здравы, никак не пойму,Зачем восхвалять вам пустую суму?!»В ответ с сожалением суфий сказал:«Ты видишь лишь то, что доступно глазам.Убогому духом дано ощутитьЛишь то, что возможно рукою схватить.О ты, без причины впадающий в раж!Своею дорогой иди: ты не наш.От Друга любимого друг отделен,Но видит его, если вправду влюблен!»
Молитва за злых
Здесь описан известный в суфизме метод доказательства от противного, или обучения на отрицательных примерах. Кроме того, притча говорит о необходимости молиться за нечестивых, чтобы те покаялись и были прощены. Пример такой молитвы дал праотец Авраам (в Исламе — Ибрахим), молясь за грешных жителей Содома (Быт. 18, 23–32). В Коране об Ибрахиме и содомлянах («народе Лута», т. е. библейского Лота — племянника Авраама, жившего в Содоме) сказано так: «…Он вступил с Нами в спор о народе Лута, ибо Ибрахим — кроткий, отзывчивый, сожалеющий…» (Коран 11, 74–75). У Саади есть рассказ о дервише, который молился так: «Господи, будь милостив к дурным, а к добрым Ты милостив уже тем, что сотворил их добрыми!» (Гулистан, глава «О правилах общения», пер. Рустама Алиева).
Д. Щ.
* * *
Притча указывает на то, что даже из зла можно извлекать добро: в данном случае — учиться на примерах злодеев тому, как не надо поступать… Смысл этой притчи приложим и к одной из злободневных проблем современной педагогики. В настоящее время появилось много элитарных учебных заведений, в которых ученики составляют в том или ином смысле «рафинированное» сообщество. В результате воспитанники таких заведений лишаются возможности учиться на отрицательных примерах и оказываются в дальнейшем менее приспособленными к реальной жизни, чем их сверстники, не пережившие в годы учебы элитного «отделения пшеницы от плевел».
М. Х.
Молитва за злых
В мечети уважаемый муллаЗа тех молился, чьи черны дела:«Молюсь о том, чтоб милосердный БогК мошеннику и вору не был строг,К тому, кто любит зло, нечист и лжив,К тому, кто оскверняет жен чужих!»Сказали посетители мечети:«Как странно слышать нам молитвы эти!Обычно лишь за тех Аллаха просят,Кто свет и благо ближнему приносит!»Мулла в
ответ: «Мне вам сказать пора —Я в юности не шел путем добра,И образцами россказней пустыхКазались мне деяния святых.Но видя, сколько бед творимо злыми,Расстался я с проступками былыми:Лишь мерзость совершаемого злаМне возвратиться к благу помогла.И я за тех молюсь, чьей злобы силаВо мне огонь греховный погасила.Коль слово друга мимо пролетит —Пример врага к добру нас обратит!»
Кусочек сала
Уста — символ речи. В лице героя притчи выведен человек, у которого слова веры — лишь на устах («мазал губы»), но не в сердце, не «внутри» («меж тем живот его страдал немало»). Чтобы встать на путь истины, ему надлежит раскаяться в своем лицемерии — тогда он получит прощение свыше, и внешнее в нем придет в согласие с внутренним: «И, вместе с насыщеньем живота, // К нему вернулась правда на уста».
Д. Щ.
Кусочек сала
Один бедняк довольствовался малым,Но постоянно мазал губы салом,И, вытирая их, везде твердил:«Ах, видно, сам себе я навредил!А мне бы, между прочим, не мешалоБыть сдержанней и есть поменьше сала!»Так вновь и вновь брала его рукаОдну и ту же корку курдюкаИ ею рот обильно натирала.Меж тем живот его страдал немало,Шепча: «Когда б хозяин мой молчал,Его б сосед богатый привечалИ приглашал бы может быть на ужин, —Он, иль другой, с кем мой хозяин дружен.Неужто похвальбою животыПитаются, когда они пусты?!Зачем здоровым слыть, когда ты болен?»Итак, живот был крайне недоволен…А тут и кот голодный втихомолкуПрокрался в дом — и утащил ту корку,Которой бедолага губы мазал.И тут пустился сын его чумазыйВслед за котом: «Отдай, проклятый кот!Отец мой этим салом мажет рот!»Итак, обман при всех разоблачился,Чему герой наш крайне огорчился,Но с той поры уже не делал вид,Как будто он всегда чрезмерно сыт.И, хоть над ним соседи и смеялись,Но только Бога и они боялись,И, боле склонные к добру, чем к злу,Соседа стали приглашать к столу.И, вместе с насыщеньем живота,К нему вернулась правда на уста……И ты отбрось обман, отвергни ложь —И тем свои мученья уничтожь!
Изумление
Притча противопоставляет парадоксальность мистического познания — рациональному опыту: суфийский наставник («цирюльник») обладает способностью внезапно явить своему ученику единство бытия, как бы устраняя разделение реальности на «белое и черное», «добро и зло» («отрезать бороду»). В то же время, удаление бороды намекает на избавление от прежнего, «ветхого», образа жизни, на внутреннее обновление адепта.
Д. Щ.
Изумление
Цирюльника клиент полуседойПросил: «Займись моею бородой,Чтоб из нее исчезла седина,И чтобы стала вновь она черна:Ведь я жену сосватал молодую,И завтра свадьба — речь к тому веду я!»И тут цирюльник, крайне удивясь,С реальностью на миг утратил связь —И, ножницы направив, прямикомВсю бороду отрезал целикомИ в руки посетителю вложил:«Ты цель свою так странно изложил,Что сам теперь мозгами шевели —На белое и черное дели!..»
Пощечина
Как и в предыдущей притче, внезапность мистического постижения ввергает ученика в изумление, прерывает прежний ход его мыслей, основанный на логических умозаключениях («я вовсе с толку сбит»). Для достижения подобного эффекта шейх («встречный человек») порой прибегает к особым способам обращения с посвящаемым, которые сходны по методике с практикой дзэн-буддизма.
Д. Щ.
Пощечина
…А вот рассказ, как встречный человекОднажды Зайда в изумленье вверг:Он Зайду по щеке с размаху дал,А тот, готовясь отразить удар,Вдруг слышит: «Друг! От щек, или от рукПощечины берут свой звонкий звук?»Ответил Зайд: «Я вовсе с толку сбит,Свело дыханье, и в глазах рябит,И менее всего я озабоченТвоими мыслями насчет пощечин!»