Дождись лета и посмотри, что будет

Ты сидишь в закрытой комнате. Людям платят деньги, чтобы они за тобой присматривали и никуда не выпускали, охраняли, не давали сбежать. Тебя изолировало общество из-за несоответствия его ожиданиям. Эти ожидания могли быть совсем разными. Ты как-то не так играл в карты — как отец или не так мыслил — как Ласло. От тебя ждали другой жизни. А теперь держат на поводке как зубастую собаку.

У подъезда сидел на табуретке жирный дед с первого этажа. Спал, запрокинув голову и приоткрыв рот. С мокрым от летнего тепла лбом. Когда выдыхал воздух, шумел внутренностью. Мы остановились посмотреть на деда. Мухи садились на его липкий лоб и прилипали. Это стражник, охраняет вход. Вход куда-то. Стражник и его насекомые.

Дверь опечатана — приклеена бумага с надписями. Наверное, это означало, что нельзя заходить. Замок сменить не успели.

Запах сгоревшей пластмассы, смешанный с чем-то сладким. Когда мы лежали на ковре, ничего подобного не чувствовалось. Может быть, менты остались здесь и варили сироп несколько суток? Представил, как это происходило. И для кайфа, и для отчетности.

Они не поняли, как и что варить, достали из холодильника все что там было, и микстуры от кашля, и едкие растворы, залили в пластмассовое ведерко. Оно стало плавиться, менты подумали, что так и надо. Наверное, они еще подумали, что чем страннее запах, тем гуще кайф. Конечно, они ничего не варили. Они перемещались по концентрационному лагерю, приглядывая за порядком. Порядок как-никак нужен.

Кажется, что я слишком бегло и небрежно рассказал о тех трех днях в закрытой комнате? Сейчас еще расскажу. Мне сразу показалось, что это не ментовской участок. Где обезьянник? Где все эти прохаживающиеся по коридорам мусора? Еще. Я прекрасно помню, как мы лежим на полу, как они ходят и задают вопросы. Но не помню, как нас выводят, запихивают в машину, допрашивают, записывают. Лежу на полу, затем следует щелчок, и я сразу оказываюсь в той комнате. Там подобие умывальника и слив в углу, приваренная к штырям в стене кровать. Еще дверь с окошком. И ничего больше.

Подумал, что меня никуда не забирали, не увозили, не оформляли, оставили лежать на квартире. И три дня я провел именно здесь. Квартира приняла ту форму и опустела. Я ходил, лежал, стоял, сидел, встречал день рождения. Пытался вспомнить все дни рождения. Пять лет. Приехали бабушка и дедушка, привезли торт. Дедушка показал, как надо задувать свечи — не дуть в одну точку, а водить головой по кругу, выдувая воздух. Уже пять лет — подумать только. Шесть лет, семь лет — все происходит в темном провале. Почему-то в комнате темно, хотя лето, за окном должно быть светло, но каждый раз, когда садимся за стол, все тускнеет.

Рассказал все это Ласло. Он ответил, что это ничего не значит, и спросил, какой мы смотрели видос, когда вломились менты. Я зашел примерно в час дня, отметил, что не знаю никого из тех, кто там находится. У них были скрученные косяки, как будто меня ждали. Как будто меня ждали… Мы включили видос. Кто именно включил? Один из типов. Кассета была уже подготовлена. Я не помню ничего из видоса. Дальше вломились, я начал ржать, когда представил, что они позовут Карапуза понятым.

Ласло тоже захохотал.

В тот момент снова вернулось ощущение «происходит что-то не то». Может ли такое быть, что они завернули не траву, а некие пропитанные опилки, и все что происходило и тянется до сих пор — жесткий трип? Очередной раз я пролетел по элитарной дряни. Есть тот пластмассовый вкус во рту? О, да! Тогда скорее всего так.

Чем больше восстанавливал в памяти деталей того дня, тем больше казалось, что все произошедшее — «спектакль». Не мог вспомнить, что было вокруг, когда выходил из помещения, будто снова щелчок: мент открывает дверь, а дальше я уже стою на улице, Аладдин встречает, сажусь в его машину не оглядываясь. Между событиями — гудящая пустота. Не тревожная, а никакая. Ничего и гул.

Вообще человек болтается между событиями.

… июля. Мы ехали по городу с Аладдином. Играл «Массив Атак». Казалось, проплывающие мимо люди тоже слышат эту музыку и слегка покачиваются в такт. И там, у дальних ларьков, словно танцуя, появились две девушки. Одну сразу узнал — Жасмин. Сказал Аладдину, что хорошо бы познакомиться. Он посмотрел в их сторону и неопределенно покрутил головой. Типа можно знакомиться, можно не знакомиться. Остановились. Девушки, увидев машину Аладдина, заулыбались. Затем Жасмин увидела меня и сказала «блять». Мы вышли из машины. Вторая девушка с готовностью улыбалась, а Жасмин явно пребывала в противоречивых чувствах. Аладдин сказал, чтоб прыгали на заднее сиденье, прокатимся чисто по городу, посидим где-нибудь. Жасмин закатила глаза, типа устала от таких подкатов, но ее подруга быстро и уверенно запрыгнула, и ей ничего не оставалось, как последовать. Мы поехали вчетвером. Под ту же музыку. Ну что, куда? Есть нормальный бар неподалеку, просто посидим, поболтаем. Подъехали к зданию бара, девушки вышли, а мы с Аладдином чуть задержались в машине, я его попросил на пару секунд. Он понял, что хочу разложить, какая из них понравилась, чтобы сходу забиться и не поднимать этот вопрос потом. Но я сказал, что есть одна тема, потом все объясню. Надо сейчас заехать к одному корешу, срочно. Вспомнил, что у него проблемы, надо с собой забрать. Куда с собой? С нами же телки, ты не мог чуть раньше это вспомнить, куда телок теперь спихивать? Все вместе поедем, возьмем его с собой. В смысле с собой? Ты что, групповуху затеял? Не, я вообще не об этом, надо его взять сейчас, он на проблемах. А телки куда? С нами. Нахуя? Потом все объясню. Что ты объяснишь? Сам сказал, давай телочек покатаем, какой нахуй кореш? Мы зашли в бар, сели за столик. Жасмин сделала вид, что мы не знакомы — правильно, так лучше. Сказал Аладдину, что надо отойти, пошептаться. Мы отошли к стойке, Аладдин непонимающе посмотрел. Там кореш с войны только что. Какой войны? Ну там, на югах. И что? Надо его подтянуть. Не вопрос, подтянем. Прямо сейчас надо к нему подъехать. Ты что сегодня, удолбался уже? Нет. Ладно, поехали. И их надо взять. Сука… нахуя я спрашиваю. Ну там обстановка такая. Какая еще обстановка? Есть вещи, которые сложно объяснить. Понял, что не смогу убедить поехать прямо сейчас за Кальмаром и взять его с собой. Сказал, что быстро сам сгоняю, решу с ним вопрос, а затем вернусь. Аладдин недовольно махнул головой, сказал, что долго ждать не будет, вернулся к девушкам. Я побежал на всей скорости. Там минут десять если по дворам. К счастью, Кальмар был дома. Понял, что если приведу его сейчас в бар, Аладдин совсем расстроится и мы никуда не поедем, надо по-другому. Попросил Кальмара прямо сейчас отправиться к лесу и ждать нас, объяснил, где именно. Я дам денег на такси, но надо это сделать прямо сейчас. Он спросил, случилось ли что-то. Ничего особенного. Но надо туда приехать. Он покивал. Побежал обратно. Аладдин и девушки сидели в баре и перебрасывались шутками. Увидев меня, все немного напряглись. Сказал им, что хочу показать отличное место, нечего здесь сидеть, выезжаем прямо сейчас, расплачиваемся по-скорому и едем. Теперь уже Аладдин отвел меня пошептаться, сказал, что если я угасился, то лучше, чтобы он отвез меня домой, а девушек сольем. Ответил ему, что нужно ехать прямо сейчас, всем вместе. Если сливать, то можно только одну, веселую, а грустную надо брать с собой. Чего? Это я зря сказал. Нет, нельзя никого сливать, едем вместе. Он ответил, что я сегодня вызываю недоверие и он не хочет никуда ехать. Спросил, помнит ли он, чтобы за все наше знакомство я хоть раз попросил о чем-то? Не помнит. А здесь прошу, и он сразу отказывается. Вот тебе и братство, нормальные пацаны, подтягивающие друг друга. Поддержка. Где она, эта поддержка, когда тебя просят о пустяке, а ты не можешь корешу помочь. Куда едем? Давай в тачку сядем, я покажу дорогу. Ладно. Мы снова сели в машину, Аладдин объявил девушкам, что я собираюсь показать какое-то угарное место. Кальмар стоял у входа в лес, этот вход в лес — как вход во дворец, деревья похожи на гигантские двери. Надо войти, пройти по коридорам, дальше раскроется сад. Мы остановились, вышли из машины. Девушки испуганно огляделись, Аладдин недовольно посмотрел на меня. Я подозвал Кальмара и представил всем, сказал, что он мой хороший друг и нам сейчас надо пойти всем вместе в одно место. Девушки посмотрели по сторонам, сделали несколько шагов назад. Жасмин сказала, что я ебанутый и они уходят. Я попросил их не уходить, сказал, что все объясню, но не сразу. Жасмин заорала, что я конченный мудак, развернулась и быстро пошла в сторону города. Я закричал в ответ, что просто хочу показать всем красивый сад, и больше ничего. Кальмар молча стоял и смотрел на происходящее. Я плюхнулся на колени и завопил на всех, что они не могут просто помочь человеку — человек тупо просит пойти с ним в сад, ногами пройтись по саду и больше ничего, и это типа мы не можем сделать, надо чтобы он объяснял, зачем. Там красиво. Аладдин, не сказав ни слова, сел в машину и уехал. Один. Девушки ушли, выкрикивая по дороге что-то не очень приятное. Мы остались стоять с Кальмаром и молчать, глядя им вслед. Кальмар нерешительно спросил, все ли он правильно сделал и не из-за него ли вся эта буза. Да, все правильно сделал, это я не смог объяснить. Почему всем надо что-то объяснять, за что-то оправдываться? Какой тяжелый день. Проводил одного Кальмара в сад, сказал, что эту красоту и хотел всем показать. И за это надо оправдываться теперь.

4. Луна и алоэ

Дядя Сережа. У него была такая выправка, будто он полжизни служил в армии и ходил строем с ровной спиной или спал на жестком полу. Так он и двигался по жизни, кроме моментов, когда ради прикола собирался в комок, поднимал руки к лицу типа в защите и высыпал связку ударов как юркий паучок: левый боковой, правый, левый в корпус, и еще раз то же самое. На вид лет сорок, но четкий по движениям, если с ним попасть в спарринг, можно нахаваться. Разговаривал он так же, как и ходил — метко и прямолинейно, иногда связываясь в клубок и высыпая одни и те же фразы. У него было несколько слов, из которых он лепил длинные темы и характеристики людей и ситуаций: гондон, параша, залупень, контора. Моча по трубам — значит, дела не очень. Как параша напомажен — на дешевых понтах. Дядя Сережа — скорее всего, бывший мент, так мне показалось сразу, как его увидел.

Когда мы зашли впервые в его кабинет вместе с Аладдином и еще одним, дядя Сережа сидел на стуле, смотрел в окно на заводские развалины. Звучал тоже трип-хоп, поэтому дядя Сережа у меня сразу соединился с Аладдином в единый поток, мы вышли из машины, зашли в кабинет, а музыка почти не сменилась. Он даже не спросил, как меня зовут, кто такой и вообще, сказал, что сейчас проводит вниз, там у них что-то вроде бара, можем посидеть. Я — просто подопечный Аладдина, на его ответственности. Когда спускались по лестнице, дядя Сережа пнул ногой по двери и сказал, что в прошлом году какие-то малолетки вскрыли и там все разворотили, злоба до сих пор кипит, если узнает, кто, их жопы на эти перила натянет. Мы заходили в бар, а я вспоминал в деталях, как где-то год назад с Митей и Химозом ночью пролезли на завод, вскрыли первую попавшуюся дверь и устроили там ревизию. Ходили, светили фонариком и поражались, сколько всего ненужного. Там оказался склад, куда сбрасывали все подряд. Груды жуткого барахла. Одежда, горшки с растениями, папки с бумагами, посуда, перегоревшие телевизоры, сундуки, конечно же, в больших количествах пластмассовые ведра, желтые утки, лейки. Кстати, мы ничего тогда не взяли, просто посмотрели.

Когда зашли в бар, немного удивила музыка. Примерно тот же трип-хоп, что был и в машине, и в кабинете, только с легким женским вокалом. Все это пространство: наша поездка сюда, подъем по лестнице в кабинет, а затем спуск в бар, сшивалось одним ритмом. В красноватой полутьме стояли низкие столики, окруженные пышными креслами. Мы сели. Даже не сели, а провалились в мягкую субстанцию как в пуховики. Дядя Сережа начал рассказывать, но уже не резко, а слегка шепотом. Аладдин и остальные кивали. Я тоже покивал. Хотя поймал себя на ощущении, что ничего не понимаю. Он же щебечет. Это не человеческая речь, а заволакивающий щебет, идущий под монотонную музыку. Дядя Сережа — шуршащий черный ворон, все его звуки рисуются прямо сейчас, как вязаный свитер, окутывающий нас, сидящих и слушающих. Поэтому трип-хоп с вокалом.

Аладдин сказал, что надо поехать всем, чтоб не было лишних сюрпризов. Мы отправились на четырех машинах, по пять человек в каждой. Мне впервые выдали калаш и сказали все то же, что это чисто для вида, будут переговоры, нужно соответствовать правилам — стоять и смотреть. Сел на заднее сиденье справа, у окна. Вообще почувствовалась сила и направленность. Нас много, и мы делаем одно дело — едем и ждем. Как быстрые и жуткие животные.

Дорога звенела как залипшая в дрожании струна, натянутая на моменты. От момента когда мы расселись и до конца. Я открыл окно. Один раз Ласло пришел с замотанной головой, как араб. Тряпка на голове. Сказал, что это от ветра и песка. Когда едешь с открытым окном, лицо соприкасается с пробегающей местностью. И тогда было так — неважно, куда мы ехали.