Дрёма

– Иди, только позвони и к обеду постарайся вернуться.

Дрёма шёл вдоль узкой улочки напоминающую горную теснину, с той лишь разницей, что вместо живописных скал покрытых мхами, травами и цветами, улочку сжимали нахрапистые стены, вдоль которых текли зловонные ручейки. Дрёма даже представлял себе хозяев этих заборов. Вот эта ограда – удачливый делец, самовлюблённый хлюст, всеми силами желающий вызвать зависть окружающих: кованные вензеля, массивные тумбы. Тут же рядом покосившийся забор будто жаловался: эх, было время и мы могли, а теперь что, вон другие напирают. Этот хваткий и энергичный, тут ухватит, там приметит, с мира по камню – мне на стену. Строителей много, а неба над головой всё меньше. И узко.

Улица петляла почти до самого моря. Дрёма всегда пробегал по ней, не задерживаясь, и сдерживал торопливый шаг лишь в одном единственном месте. Тут между стен образовывался неестественный разрыв шириной в один участок. Деревянный покосившийся штакетник с облупившейся синей краской приглашал полюбоваться заброшенным садом. Дрёма с мальчишками частенько залазили сюда и лакомились сладкой шелковицей, сочными грушами и малиной. И сейчас у заборчика цвели одичавшие розы, бордовые и белые бутоны тянулись к солнцу.

Поговаривают здесь жил когда-то старый знахарь. Как жил, никто не знает – лечил бесплатно. Потом на его участок позарился один «воротила». Предложил: «Продай свой участок». Знахарь категорически отказался: «Бог дал, Бог и приберёт». «Воротила» начал судебную тяжбу. Суд вынес легко предсказуемое решение. Когда приставы выводили знахаря, чтобы переселить его в малосемейку, тот заметил торжествующее лицо победителя: «Глянь, какую широкую могилу ты себе приобрёл. Только душе маяться». С тех пор и пустует этот участок – «Воротила» вскоре обанкротился и с сердечным приступом был отвезён в ближайшую больницу. Там и умер. Взрослые взирали на участок со страхом, дети играли и радовались, как радуется узник крохотному окошку, пробитому в каменной кладке.

Такая вот история.

Глава пятая Что есть реальность: вдох, выдох или пауза между ними?

Заборы теснились вокруг подростка. В приближение широких морских горизонтов не верилось среди людских теснин, в то же время воздух насыщался свежестью прибоя и светом.

На раскалённой гальке, разморённые солнцем, застыли бронзовые тела отдыхающих. Дрёма не стал задерживаться среди «котиков», ловко перелез через ржавые прутья. Преодолел несколько преград в виде наваленных бетонных блоков и бун и оказался в уединённом месте. Курортники, по причине лени и животов, сюда заглядывали редко, а местные только по выходным и опять же одинокие рыбаки, стареющие романтики и молодёжь в поисках тихого уединённого плёса.

Дрёма разделся, положил на брюки тетради и с разбега бросился в море. Вода приятно холодила. Он отплыл от берега, поднырнул и проплыл под водой несколько метров. Неподвижное песчаное дно опускалось полого вниз и совсем пропадало, тонуло в золотисто-зелёной глубине. Было немного жутковато, от сочетания пустынности и колыхающихся на песке теней. Редкие стайки рыбок напоминали Дрёме неземные бесплотные существа, сверкающей чешуёй и слаженностью движений. Может ангелы, случайно залетевшие в солнечный лес? Тонкие лучи были похожи на прозрачные стволы деревьев с кронами где-то над поверхностью. Стайки распадались и потом снова, быстро, неуловимым движением, соединялись, усиливая впечатление неземного, бессмертного. И страх перед близкой бездной пропадал. Дрёме хотелось подплыть к этим стайкам и вместе с ними, уподобившись им, также беспечно, безмолвно парить в солнечном саду, над померкнувшими бликами. Если бы не лёгкие. Их сдавливало и приходилось покидать удивительную сказку.

Дрёма вынырнул, глубоко вдохнул и поплыл широкими саженками от берега. Снова нырнул. Сказочная идиллия не повторилась. Лучи напоминали теперь вырванные и лишённые корней солнечные деревья. Они беспомощно зависли над бездонной пропастью, прежние краски сгустились, и в них не было прежней прозрачности и света. Полная неопределённость и предчувствие хаоса.

Одно море и разные глубины. И жизнь, пытающаяся нырнуть, но так, чтобы суметь вынырнуть. Что она такое – жизнь? Вдох и погружение или возвращение и выдох?

Дрёмины мысли были настолько захвачены отцовскими записями, что и теперь он про себя повторял их, тем более что они были так созвучны с мальчишескими ощущениями. Может и отец, вот так же лежал когда-то на поверхности волн, опустив голову в воду, и пытался связать собственную жизнь, и те глубины, что были под ним, и, то бесконечно высокое небо, что вырастало из его спины наподобие крыльев, раскрывающихся так же широко и бесконечно.

И где теперь мысли отца, а где его собственные? Отец писал, что он решил вернуть себе детство. Не физическую беспомощность, но духовное – открытое, незлобивое, неагрессивное восприятие мира. Он шёл ко мне, а я рос навстречу к нему. В какой-то миг мы встретились, как встречаются двое прохожих, взглянули, оценили и разминулись; но мыслями. Мироощущением. Духом…

Стоп! Кто сейчас говорит во мне. Дрёма прислушался. В ушах знакомо шумело море. Похоже на шум в ракушке, только многократно усиленный.

Дрёма сгруппировался и принял вертикальное положение. Над головой, совсем низко пролетела чайка и с любопытством посмотрела на купальщика. Он проводил птицу взглядом и решил возвращаться.

Налетевший ветер поднял лёгкую нервную зыбь на воде. Берег медленно приближался…

Чужой берег. Незнакомый!

Дрёма покрутил головой, сердце учащённо забилось – он не узнавал место. Ни пляжа с железнодорожным мостом, ни ржавого забора, ни прежних нагромождений железобетонных конструкций и бун – всё словно исчезло под водой. Ничто не напоминало ему тот пляж, на который он вынырнул из тесной улочки. Дрёма даже перестал грести руками и ногами. Вместо насыпи – дикие камни и кипарисы, дальше начинался пологий пригорок, покрытый густыми зарослями, словно эти заросли поглотили всё, что было построено и нагорожено человеком. Город с его привычными ломаными очертаниями – исчез! Исчезли не только частные дома. Начисто пропали пятиэтажки и, что совсем невероятно, – высотки. Те самые высотки, ещё недавно вознесённые под облака, и покрытые свежей краской. Их тоже не было.

Дрёма хлебнул морскую воду и закашлялся, происшедшие перемены на берегу настолько поразили его, что он едва не утонул. И лишь инстинкт самосохранения заставил его быстро опомниться и плыть к берегу. Он задыхался и кашлял. Красивый кроль, которым он не раз хвалился перед сверстниками, теперь напоминал судорожные движения новичка.

Подросток быстро выбежал на пляж и затравленно начал оглядываться вокруг. Заметался. Быстро, часто спотыкаясь и задыхаясь, пробежал в одну сторону, потом в другую.

Остановился. Широко раскрытыми глазами оглядел кипарисы и древние дубы. Так смотрят на то, что поразило разум и во что тот отказывался верить, хотя глаза убеждали – придётся смириться. Здравый смысл протестовал: я вижу, я ощущаю, я пытаюсь осознать, но мой разум отказывается верить чувствам.

Нескладное тело, лихорадочно затрясло и Дрёма скорчился на камнях, будто его скрутило болью в животе.

– Где я!? Что со мной?

Слёзы брызнули из глаз.

– Что это? Что со мной? Где я? Папа. Мама. – Бессвязно всхлипывал мальчик, иногда прислушиваясь к чайкам. Тогда он приподнимался и в надежде оглядывался. Убеждался в неизменности пейзажа и морских волн, припадал к камню и продолжал всхлипывать, дёргаясь всем телом.

Вскоре истерика утихла, исчерпав невидимые резервы организма. Дрёма сидел неподвижно, и не моргая. Солнце было в зените. Первыми это ощутили плечи мальчика. Они нетерпеливо заёрзали под кожей, ладони пытались спасти их и только усилили неприятные ощущения.

Дрёма вскочил и бросился к воде. Уже вбежав по щиколотку, он словно сумасшедший споткнулся об воду. Упал, хватаясь за воздух руками и шлёпая ими по волнам. Тут же поднялся в полный рост и выскочил на берег. Не выбирая дороги, смешно приседая, когда острые камни впивались в стопу он, тем не менее, бежал скоро, не останавливаясь, и вскоре застыл над небрежно брошенными кем-то вещами.