Дрёма
Шрифт:
– Так и вы не на севере. И как вы вообще можете судить о человеке, не зная, ни разу не видя его!
– А по делам. По делам. Тебе отец разве не говорил, что по делам познаётся человек.
Дрёма сразу сник и потупился:
– Говорил. Задолго до вас говорил.
– Вот видишь.
– Не вижу! Забор мешает.
– Какой забор?
– А вон тот, трёхметровый. А за ним другой, через дорогу, а там ещё и ещё. Я лишь наш дворик обозреваю! А…
Дрёма отчаянно махнул рукой и выскочил из зала.
– Дрёма садись за уроки! – донёсся из зала раздражённый голос мамы.
Дрёма сидел за письменным столом и невидящим взглядом смотрел на раскиданные учебники.
И чего я завёлся? А пусть отца не трогает, устроитель плюшевый!
Слёзы сами собой покатились из глаз. Дрёма ничего не мог с собой поделать, жалость так сдавливала горло, что слезам ничего не оставалось, они заволокли глаза и обильно покатились по щекам. Тогда он начинал зло вытирать их. Плакса! Папа как говорил: «В слезах правды не ищи, одна жалость к себе. Мутные они». А ещё он говорил, что когда я вспомню о нём, он непременно придёт. Где ты, папа? Почему не идёшь! Как ты сейчас нужен рядом. Рядом и с нужным советом. Вон Артём Александрович всегда рядом (когда не работает, а работает он всегда) и правда его, как этот дом – трёхэтажная и на крепком фундаменте покоится. Захочешь, не сдвинешь. Нет, папа, что-то не так в твоей любви? Какая-то она слабенькая. Артём Александрович пришёл, взялся хозяйской хваткой и любовь и сына высоким забором обнёс. Ключи в кармане носит, никого чужого не допустит. Он сильный.
Терпение, говоришь, откуда же ему взяться, когда нетерпеливые всегда побеждают. Хочу и всё тут! Артём Александрович всегда говорит: «Своё нужно брать, а то непременно другому достанется. Оглянись, весь мир на ловкости и силе построен. Не успел, не схватил, не удержал и ходи потом голодный. О любви можно говорить сколько угодно, сериалы смотреть, но твоя мать правильно делает. Посмотрит, поахает над вымышленной любовью в сериальчике и к плите идёт готовить, а потом ещё и на работу спешит. Любовь слабаки придумали. Ею ни одну женщину не удержишь возле себя».
Дрёма тогда смутился. Артём Александрович напомнил ему экранного ловеласа с похабной улыбкой оголяющего мать. Впрочем, Артём Александрович во всём оставался самим собой, и когда он слюняво приглаживал усы, не пропуская ни одной короткой юбки, он думал что и мальчик смотрит теми же глазами. И даже злился, когда его точка зрения не воспринималась так, как ему хотелось:
– Ничего ты в этом пока не понимаешь. Мал ещё.
Но с ним было интересно.
– Будь мужчиной. Хочешь порулить?
Глаза Дрёмы озорно вспыхивали.
– Хочу.
– Тише, тише, не газуй. Машина, как женщина – чуткость любит. Прислушивайся и тогда будешь переключать передачи так, как надо.
Дрёма удивлённо взглянул на Артёма Александрович. «Прислушивайся?» Точно так же говорил и отец.
– Чего смотришь, на дорогу смотри…
Дрёма полистал учебники, прислушался, что происходит внизу в зале и подошёл к компьютерному столику.
В последнее время в его виртуальном мире, который они начали создавать ещё вместе с отцом, начались странные события.
Глава четвёртая
Отрочество
Рисуя виртуальный мир, Дрёма, вольно или невольно, вносил в него образы мира настоящего. Он впервые пренебрёг отцовским советом.
В самом начале, когда монитор светился унылым зелёным фоном, отец обернулся к Дрёме:
– Люди думают, что создают нечто новое, когда электронной кисточкой водят по экрану. И кисточка, и сам человек никогда не покидают мира настоящего. Виртуальное всегда отражение реального. Запомнил? И никогда не обманывайся по этому поводу. А сейчас в путь.
Теперь гуляя по горным тропинкам и выходя на пляж Дрёма не удивлялся, более того радовался: похоже, очень похоже, прямо как в жизни. Вот сейчас обогну скалу, и будет озеро. Каменистый спуск, тёмно-зелёные заросли рододендрона, с белыми бутонами цветов, похожими на плиссированные воротнички. Розовые метёлки
иван-чая, синий лён и голубые колокольчики, разноцветными струйками стекают прямо к озеру.Дрёма гордился одной художественной находкой. Однажды увиденная в горах полянка, напоминала большую воронку с покатыми склонами, сплошь заросшую густой травой и больше ничего. Лес почтительно топтался на опушке, уважая открытое пространство и солнечный простор. Дрёма, прищурив один глаз, невдалеке от озера посадил разлапистую сосну. Отстранился, как делают настоящие художники и самодовольно улыбнулся. Тоненькие длинные иголки и янтарная кора на изогнутых ветках совсем не затеняли поляну, но делали её какой-то особенной, добавляя изюминку в пейзаж.
И так было повсюду. На морском побережье, и в журчащем ущелье, сплошь покрытом влажным мхом. В широкой пойме реки раскрывающейся навстречу морю и огненным закатам – везде он добавлял своё впечатление от увиденного.
Вначале он поселил среди выдуманных ландшафтов себя одного. И ему не было скучно, ведь у него теперь целый неповторимый мир. Подобно легендарным первопроходцам он совершал длительные походы. Что-то дорисовывал, где-то преобразовывал. Вдохновение не покидало его, детская увлечённость и способность целиком отдаваться сказочной реальности, подталкивали вперёд. Именно потому, что дети видят мир намного шире и проникновеннее взрослых позволяет им с лёгкостью опрокидывать стены тесных комнат и превращать их в необъятные просторы и океаны, то ли космические, то ли степные. Дети из обыденности творят сказку и верят в её реальность, как взрослые доверяют опыту. И сказка, и взрослые не разрушают друг друга, не воюют за каждый метр, но дополняют, и для всех находится место в детских играх.
Дрёмины долины никак не хотели обзаводиться селениями и городами. Он радовался пустынности, так же, как радовались они с отцом, когда совершили пятидневный поход высоко в горы. Высоченные пихты вдруг замерли в нерешительности, потом отступили назад и сомкнулись за спиной неприступными рядами. Дальше, выше простирались широкие луга, сплошь покрытые цветами, словно кто-то нечаянно разлил акварельные краски и те пёстрой, пятнистой палитрой залили всё вокруг. А ещё выше, если задрать голову, высятся скалы, отстранённо неприступные.
– Туда мы не полезем с тобой. Мы же не пришли завоёвывать вершины и ублажать свою гордыню, – радостно вдыхая горный воздух, обратился к Дрёме отец.
Ах, как было вольно, свободно. Они обошли все близлежащие цирки, полные таинственного очарования, роковых осыпей и хладных снежников. Лакомились черникой и с чернильно-сиреневыми губами возвращались в свой вигвам-палатку. Выдумывали приключения и выслеживали туров, и никто не мешал, не встревал с советом и окриком, а когда пришёл день сбора и палатка беспомощно обмякла на траве, они с отцом загрустили. Что пора обратно? Дрёма запомнил это ощущение свободы и хранил, в самом заповедном уголке свей души.
Затем наступила долгая разлука с отцом. И кто был в этом виноват, никто мальчику не дал вразумительного и честного ответа. Мама ссылалась на плохое влияние, неожиданно откуда-то появившиеся органы опеки, строго настаивали на соблюдении законности. Им удалось превратить отца в молчаливый призрак, мстительно бродящий вокруг дома отчима. Встречи с отцом прекратились.
Дрёма протестовал, один раз пытался топнуть ногой – всё напрасно. Тогда он включил компьютер и самозабвенно стал достраивать тот виртуальный мир, который они начали создавать с отцом. К полянам он пририсовывал опушки, в тени мохнатых пихт загадочно извивал тропинку. Поднимался по ней на альпийские луга, где восторженно включал всю компьютерную палитру и усыпал седловины цветами. Он скучал и однажды… А может показалось? Нет, теперь он был уверен – за ним внимательно наблюдают из глубины экрана. Из укрытия, пытливо присматриваются к Дрёме, пока мальчик, не обращая ни на кого внимания, укладывал серую гальку на берегу молочно-синей реки.