Дурдом - это мы

А чем стены больницы священнее любых других стен? К тому же и времени лишнего нет: целый день на работе, одна дорога сколько съедает! Но общий развал и оскудение коснулись и этой стороны жизни. Поредели кадры, почти что исчезли: кто уехал, кто перешёл в коммерцию, а кто просто и неожиданно умер. Из всего цветника больничных красавиц осталась одна только Алла. Функционировала она, пожалуй, не менее интенсивно, чем в былые годы, но не было морального удовлетворения, не было общества, не с кем было переглянуться, посмеяться, намекнуть на общую тайну, поделиться подробностями. Ведь нужны не только любовники, нужны и соперницы, наперсницы, только тогда ждёшь нового дня с интересом. Алла грустно вспоминала минувшее: так уже не будет никогда.

Уже битый час у неё в кабинете сидел молодой, горячий Самир. Он пришёл в больницу недавно и ещё не вполне утвердился, не определился, кто у него здесь друг, а кто враг. Зато у него уже был опытный старший товарищ, самый интересный мужчина больницы Сафар Рустамович, проработавший здесь с молодых ногтей, лет двадцать, перепробовавший, по его словам, всех здешних женщин и знавший всем им цену. (Этим он компенсировал полную непригодность

своей сухопарой, неаппетитной жены к альковным утехам).

Всю долгую дурацкую беседу с Аллой Самир держал в голове, но не мог реализовать инструкции Сафара: "Не тяните время, не ведите долгих разговоров. Прощупали почву, увидели, что согласна, тут же вставайте и целуйте её, Не давайте ей встать, она ведь выше вас ростом, вам будет неудобно. А потом разложите её на столе, поняли, как в фильме "Однажды в Америке", помните? И работайте. "

Главное, непонятно было, согласна она? Или врежет, поднимет шум?

А в другом конце больницы в это же время, в таком же кабинете, за такими же занавесками бывшая активистка женсовета занималась любовью со своим постоянным партнером, хозяином кабинета. Но иллюстрацией к их позиции был бы не американский фильм, а итальянская новелла из "Декамерона". И если Алла всё-таки была красива, то активистке нечем было похвастаться, разве что сомнительной жизненной умудренностью.

Поредели кадры! В былое время её друг и не взглянул бы в её сторону. Он перенес много приключений в своё время, за которые, по невезучести, почти всегда жестоко расплачивался: то разъяренный муж разобьет ему голову, то другой разъяренный муж ищет его по всей территории больницы с оружием в руках, то главврач самолично стаскивает его в рабочее время с ложа наслаждений. Спас его тогда только неурочный приезд комиссии, замяли дело.

А вот с бывшей активисткой пока спокойно. Но сколько ни закрывай занавеси, сколько ни напускай на себя безразличного вида, от персонала не спрячешься! Что не рассмотрят, то домыслят и разнесут по больнице.

А в изоляторе спецотделения творилось ещё большее непотребство. Санитар Агашка удовлетворял свои гомосексуальные наклонности, используя слабоумного безответного Алика. Наверно, это был день активного солнца. Возвращаясь в больничном автобусе после работы, Самир шепнул Сафару: "Мы теперь с вами породнились, Сафар Рустамович." -- "Ну, вот видите, как просто". Делу время, но и потехе час.

Назначен был день списания. В любом хозяйстве, где новые вещи не покупают, а получают после "списания" старых это самое списание великое дело. За день-два хозяйка, подсчитав ещё раз понесенные расходы и содрогнувшись, подошла скрепя сердце к заведующему отделением. Начала издалека: посетовала на бессовестный персонал, на его жадность и бездеятельность, никого особенно не называя.

– - Ну что, прогнать кого-нибудь?
– - нетерпеливо спросил доктор.

– - Нет, доктор, нет. Пусть работают. Где не сделают, я сама уберу, приведу в порядок, что надо, куплю. Чтоб никто не придрался. Ведь послезавтра списание, -- она помолчала многозначительно.

– - Ну?!

– - Напишите на меня докладную, доктор.

– - Вот смотри. Я на тебя в прошлом месяце пять докладных написал и два дежурства. Мало тебе? Докладная означает, что работник выполнил дополнительную, незапланированную работу и заработал дополнительные деньги.

– - Мало, доктор, конечно мало. Осетрина полторы тысячи стоит, мясо то же самое, помидоры пятьсот, фрукты сами знаете, сами покупаете. Насчет фруктов -- это был дипломатичный упрёк. Вчера она видела, что заву привезли презент, ведро абрикосов, огромных, красивых. А он всё утащил домой, хотя знал, что списание!

Ей пришлось выслушать речь о том, как ему противно всё это списание, пусть делает, как положено, не кормит паразитов, есть ведь и такие хозяйки, а он лично никогда из отделения ни одной нитки домой не унёс, не так, как некоторые заведующие, как мадам Быстроходова, например, которая даже трусы с больничным штампом носила, и когда сидела, бывало, в президиуме (она ведь была парторг), положив одну ножку на другую, каждый, кто интересовался, этот штамп видел!

Да уж. Кто старое помянет, тому глаз вон. Быстроходова далеко, сменила психиатрию на свиноводство в пригородном поселке другого государства, и названивает иногда бывшим коллегам оттуда: живы, родные? Привет вам!

В общем, конечно, написал зав на хозяйку докладную, помог материально.

В следующие день-два под руководством хозяйки было приготовлено всё для угощения комиссии по списанию. Приготовлен был стол в узеньком помещении позади изолятора, покрыт белыми простынями, внесены табуретки. От участия в дальнейших работах психов отстранили, и им оставалось только стоять у стены и смотреть, как вносят тарелки, блюда с кебабом из осетрины, наршараб, зелень, помидоры, перец, жареные демьянки, долму с виноградными листьями (которая знаменитым Похлёбкиным ошибочно названа армянским блюдом, -- это исконно тюркское блюдо, заимствованное, как и многое другое, бесцеремонными соседями.) А к долме -- льдистый белый катык. Ну и разведенный спирт, само собой.

Олигофрен Алик не выдержал, полез, за что получил увесистый пинок и кусок хлеба, и изгнан был во двор, к другим невыдержанным товарищам. Наконец, явилась комиссия из трёх уважаемых лиц. Первой шла главная медсестра больницы -- животом вперед, с распущенными, окрашенными хной волосами, за нею профком, начхоз -- члены руководящего звена, в руках которых приличная часть власти.

– - А доктора почему нет?
– - профкому Фейзулле действует на нервы, что заведующий отмежевывается.

– - А он на консультации, к главврачу позвали, -- врёт хозяйка.

– - Тамара-ханум, вас к телефону, -- бьётся в дверь закутка пробравшийся со двора Алик.

– - Скажи, она занята, через полчаса пусть звонят, -- в ответ кричит хозяйка и по опыту зная, что Алик легко не отстанет, снимает крючок с двери и собственноручно гонит его прочь. С другой стороны, раздражённые запахами, колотят в стену обитатели изолятора.

– - Да, тяжелое у вас отделение, -- сочувствует начхоз.

Минут через сорок комиссия покидает отделение. А на столе заведующего стоит "пай"- красочная тарелка, где всего понемногу. Съест, не откажется. Хозяйка с томным видом мученицы сидит в своём помещении, среди халатов, полотенец и прочего барахла. Слава Аллаху, почти всё, что хотела, списали. Подписан акт, по которому в связи с изношенностью списано и уничтожено столько-то постельного белья, обуви, мягкой утвари...

Алик лежит на своей продавленной койке, на бугристом матрасе, на желтой, изъеденной дезинфекцией простыне, пережившей уже, наверно, десять списаний, и вспоминает мамину жареную картошку. До обеда ещё далеко.