Дурдом - это мы
Шрифт:
– - Но целлофан тоже денег стоит, сто рублей метр, а на труп не меньше двух метров пойдет, откуда взять?
– - Целлофан администрация выделяет, ровно по два метра, прийдите, получите, -- перекрыл шум Рамиз Сулейманович.
Но народ не унимался. Вновь вспомнилась давнишняя безумная мечта- завести свой крематорий, и хлопот никаких. Не дожидаться милости шофера, не собирать деньги на бензин, чтобы везти покойника в морг и обратно, не заниматься оформлением разрешения на захоронение в городе, ибо именно там находился по непонятной логике, больничный участок кладбища.
– -
Однако эта соблазнительная мечта в наши трудные времена стала ещё отдалённее, чем когда-либо раньше. Стараясь отвлечь возбужденных медработников от волнующих, но бесплодных переживаний, Рамиз перешел к следующей теме:
– - Товарищи, тихо! Сами видите, уже давно лето. Мы обошли всю территорию, включая микрофилиал, и везде починили краны. Прошу и напоминаю, что больных без санитаров за водой не пускать. Сорвут опять кранья, и я больше ставить их не буду. Пусть заведующий приобретает на свои деньги или собирает с персонала -- администрация умывает руки. Сами знаете, сколько кран сейчас стоит, и никто за вашу бесхозяйственность дважды платить не будет.
С краньями было ясно и бесспорно. Пятиминутка катилась к завершению. Какие вопросы нерешенными остались, кто хочет выступить? Ближе к выходу терапевт шушукался с приятелем- ординатором: -- Здесь ещё хорошо, лекарства кое-какие есть, родственников не заставляют простыни, наволочки, пленки для снимков тащить. А в городе ужас, "скорая" за укол пятьсот рублей берёт, потому что всё на свои деньги покупает.
– - Ты ещё погоди, ещё до дна не докатились. Лето, воды не будет, грязи полно. Вши, понимаешь? Тиф разносит вша -- начнется тиф, холера.
– - Бежать надо отсюда, бежать, и как можно скорее.
Как бежать? Заур уперся взглядом в стену палаты. Если попасть из коридора в "комнату для свиданий", до улицы останется всего две двери, входная и внутренняя, а потом через всю территорию до ворот или до дыры в заборе с другой стороны больницы -- тебя десять раз остановят, вернут обратно, засунут в изолятор без всякой наволочки и простыни на вонючий матрас, заколят музизазином... Умереть здесь? Тогда освободишься от всего. А спутники его, ведь без него лететь никак нельзя?
А в соседнем, женском отделении заведующая вернулась после пятиминутки и застала свой персонал за обсуждением новости: "Буба отравилась". Санитарка Марина со скорбным выражением на своей толстой, краснощекой физиономии рассказывала:
– - Да, отравилась насмерть, выпила дихлофос и с концами. Вчера у них был шум, больные говорят, ей доктор кричала "сгниешь здесь, сдохнешь, надоела ты мне!"
– - Вот Буба назло и отравилась.
– - Конечно, назло. Она, наверно, припугнуть их хотела, но не рассчитала.
– - Конечно, Марьям-ханум грубая, да и Буба ей своими выходками осточертела.
"Хорошо, что мы её вовремя от себя перевели", -- подумала заведующая.
– - А помните, доктор, вы рассказывали, что её мать ещё года два назад просила сделать ей "смертельный укол"?
– - Помню, а как же. Теперь рады будут. Или в прокуратуру накатают, затаскают Марьям. Хорошо, что не у нас.
От двери Карина сигнализировала доктору:
качала головой, делала руками знаки, наконец, высказалась:– - Не верьте, доктор, Буба жива. Ещё вчера её откачали, без всякой реанимации.
– - Ну, если и в самом деле отравилась, то вряд ли откачали. Марьям и на пятиминутку сегодня не пошла... Да и что у них там есть, чтобы откачивать, какие лекарства?
– - Умерла она, точно, рано утром в покойницкую её отнесли.
– - А давайте позвоним туда, спросим.
Бестолковый служитель покойницкой, то ли бывший алкоголик, то ли леченный шизофреник, живущий тут же, при больнице, после долгих разъяснений, наконец, категорически заявил: "Что я, Мехбубу не знаю, что ли? Мне её не приносили, нет её здесь!" Живая она, живая.
Заведующая хлопнула ладонью по столу:
– - Хватит болтать! Работать надо! Убрать с глаз весь дихлофос! Чтобы и духу не было!
– - Выбросить, Эльмира Садыховна?
– - Да нет же! Запереть у хозяйки, чтоб ключ только у неё! Чтоб никто не добрался!
Поздно вечером, когда дежурный врач уже улегся спать, попросив Аллаха не посылать ночью больных, в приёмной зазвонил телефон. В молодые годы доктор сорвался бы с койки, схватил бы трубку с готовностью решить любой вопрос, ответить за всю огромную больницу. Но сейчас он неохотно вылез из постели, нащупал босыми ногами тапочки, не торопясь снял трубку:
– - Больница.
– - Пожалуйста, скажите, больная Акперова Умая поступила в больницу?
– - звучание молодого девичьего голоска смягчило сердце доктора, он ответил вежливо, перелистав журнал:
– - Сейчас, девушка. А она уже выписалась, позавчера. А если вам дата поступления нужна, вы с утра в архив звоните.
– - Нет, доктор, она должна была сегодня вечером прийти, я сама её до автобуса проводила.
– - Через два дня?
– - удивился доктор.
– - Надо было её прямо до больницы довести. Разве можно наших больных одних посылать. Ещё не доехала она.
– - Я не могла. Извините за беспокойство.
– - Девушка дала отбой.
"У наших больных родственники такие же ненормальные, как и они сами", -- привычно подумал доктор, возвращаясь в постель. Он знал, почему девушка довела больную только до автобуса: из экономии, не хотят благодарить врача. И действительно, примешь, не откажешься, куда денешься? А они сидят себе дома и названивают, дескать, принял уже её?
На другом конце провода Нора, дочь пропавшей больной, совещалась с мужем. Что делать?
За что ей такое несчастье, почему она родилась на свет у сумасшедшей матери? Сколько она помнит себя, она знает, что мать у неё больная, ненормальная. И отца у Норы не было, ушел он от них, когда Норе и года не было, наверно, из- за маминой болезни. Но они с мамой жили хорошо раньше! Мама выписывалась из больницы, забирала Нору от своей сестры, они опять возвращались домой, мама работала -- до следующего приступа. А потом мама пустила в дом этого наглого Самеда, прописала его, вышла за него замуж -- и жизнь стала невыносимой. Пошли скандалы, драки. Самед вызывал спецбригаду, и маму увозили уже не в городскую больницу, а в Габаглы.