Дурдом - это мы

А Сабина, единственная дочь, хоть и числится на полставки в больнице, на психиатрию откровенно плюёт. Основная её деятельность- в турбюро с иностранцами, благо выучили её английскому в свое время. Позор! Скоро тридцать, а замуж не желает. Да и кто из приличных, из своих её возьмёт! Жить не хочется, когда думаешь об этом.

День сегодня пасмурный, душный. Море неподвижное, тусклое, молочно- белое, неуловимо переходящее вдали в белёсое небо. Деревья в пышной зелени, а под ними уже валяются желтые листья. То ли дождь пойдёт, то ли ветер сорвётся.

Профессор звонком вызвал секретаршу Изу. "Пусть придёт трудинструктор Кямаля, принесёт с собой журнал трудотерапии". Иза одарила Мамулю неодобрительным холодным взглядом. Но не посмела ярче выразить свое отношение к этой встрече.

Через несколько минут дверь приоткрылась, и Кама вошла в кабинет. Мамуля смотрел на неё. Коротковатые ноги, широкий плоский зад. Большая голова с сильно отодвинутой назад линией волос, что придает профилю неприятное выражение... Улыбнулась широким ярким ртом, показала ряд неправильных, далеко не жемчужных зубов. "Нет, не нравится она мне", -- подумал Мамуля. Но вслух сказал: "Садись, Кямаля, не стесняйся". Кама присела, наклонилась вперед. В разрезе белого халата мелькнула глубокая ложбина между грудями. "А грудь большая, как в календаре". В столе у Мамули хранился иностранный эротический календарь.

Они встретились глазами. Ему показалось, что в глубине каждого её зрачка вращается по маленькому втягивающему смерчу. Он с усилием отвёл взгляд.

– - Тебе сколько лет, Кямаля?

– - Двадцать один.

– - И всё ещё трудинструктор?
– - фальшиво удивился профессор.
– - Надо учиться, развиваться, занимать место в жизни.

Кама вздохнула и попыталась было рассказать затасканную легенду о бесстыжем экзаменаторе на приёмных экзаменах, из-за которого она "встала и ушла", не попала в институт. Но Мамед Мамедович с первых слов оценил стоимость предложенной информации и прервал её: "Не хочешь немного развеяться, отдохнуть, съездить куда-нибудь?"

– - А во сколько?
– - простодушно спросила она.

– - Ну давай в семь часов, -- сказал Мамуля.
– - Ты мою машину знаешь?

– - Конечно, Мамед Мамедович.

– - Так вот, выходи из метро Азизбекова, я буду в центре, у тротуара, поняла?

Кама затрепетала. "А если дождь пойдёт?"

– - Даже если землетрясение будет, я приеду и буду тебя ждать.

Мамуля покосился на дверь и рискнул, поцеловал её, перегнувшись через стол, как бы в закрепление дружбы, рукой слегка ощупав её действительно увесистый бюст. Что с ней стало! Она покраснела, задышала часто, даже, кажется, застонала. Мамуля вдохновился... "Смотри, Кама, значит, договорились. Дома скажешь, что часов в десять придёшь".

Но человек предполагает, а бог располагает.

Когда в семь часов Кама, наряженная в лучший лифчик, лучшую комбинацию, лучшее платье явилась к станции метро, в машине было трое! Махмуд и Мамед с Изой! Оказывается, немедленно после ухода Камы в кабинет ворвалась Иза, подслушавшая беседу влюбленных! Она закатила негромкую, но впечатляющую истерику, припомнив Мамуле свои заслуги, свои жертвы ради него, всплакнула, и Мамуля, отчасти напуганный, а отчасти польщенный её неувядаемой любовью, внес поправки в предполагаемое развлечение: пригласил Махмуда, посулив ему Каму, и взял для себя Изу.

Накрапывал дождь, начинало смеркаться. Мамед зарулил вправо, и "Волга" с известным всем психиатрам, гаишникам и прочей публике номером покатила по апшеронской дороге на дачу.

"А где у него дача?" -- тихонько спросила Кама у Махмуда. Он сидел, обняв Каму за талию и положив руку ей на бедро -- подготавливал её. Мамед обернулся.

– - А зачем тебе знать, Кямаля? Тебя спросят, а ты скажешь: ничего подобного, никуда я не ездила. Я даже не знаю, где у него дача.

– - Лучше называйте меня Кама, Мамед Мамедович! Меня все называют Камой, только отец Кямалей. А он с нами давно не живет. А по паспорту я Камилла.

– - Вот как, -- отозвался Мамед.
– - Камилла тоже красивое имя. Арабское. Означает "совершенство".

– - А моё имя что означает, Мамедик, -- влезла в разговор Иза, утверждая своё приоритетное право на профессора.

– - А твоё, Иззят, означает честь, достоинство. По-арабски.

Уже совсем стемнело. Шёл дождь. Стёкла машины были покрыты множеством капель, исчерчены струйками дождя. Фары встречных машин заставляли их алмазно сверкнуть на мгновение. В машине было темно, тепло, пахло Изиными приторными духами. Ехали долго. Наконец машина свернула с асфальта, начала петлять между каменными заборами, нырять на неровной немощеной дороге. Мамуля остановился у глухой стены.

– - Подождите здесь.

Он вышел на дождь, снял замок с малоразличимых во тьме ворот, раскрыл их. Завёл внутрь двора машину, снова вышел из неё, чтобы закрыть ворота и открыть дачу. В свете фар серебрились капли на листве деревьев и кустов, блестели под ногами лужи.

Кама с удивлением увидела, как профессор открыл дверцу с Изиной стороны, взял её на руки и внёс по ступенькам на веранду дачи. Полненькие ножки Изы в лаковых туфельках задирались прямо к мутным небесам!

Все вошли внутрь дачного дома. Хозяин включил электричество. Внутри было довольно-таки запущено, мебель сдвинута кое-как, видно, никто здесь не жил. У некрашеной стены стояла кушетка. Иза где-то рядом тарахтела крышками, посудой. Мамуля кивнул Махмуду: "Ухаживай за девушкой, располагайтесь. Смущенная Кама не знала, куда ей сесть, что делать. Кажется, рядом ещё одна комната, вот раскрытая в темноту дверь... Топая каблуками, заявилась Иза. Она несла плечики, на которых висел её блестящий костюм. А сама она была в махровом мужском халате. "Вот бессовестная", -- подумала Кама. Но Махмуд уже тихонько тянул её, подталкивал в боковую тёмную комнату. "Какие у него висячие, старые уши", -- ещё успела рассмотреть при свете Кама.

В десять часов вечера, несколько помятая и разочарованная, она сидела уже дома. "Ходила на день рождения к Земе", - объяснила она матери.
– - "И тебя никто не проводил?" -- "Да нет, был там один дурак, но я отказалась". "А кто он, сколько ему лет?"- "Отстань, не знаю!" -- с досадой сказала Кама. Она знала, что мать мечтает спихнуть её замуж, снять с себя ответственность за неё, пока она не влипла (имелась в виду беременность).

Кама уснула с мазохистскими мечтами: она беременна от Махмуда, рожает от него младенца, переносит позор и проклятия матери. Махмуд, тронутый её мужеством, материнством, бросает свою бесплодную каргу и женится на ней. Пусть он старый, но зато его все, все кругом знают, он очень много зарабатывает, лечит все болезни. Она наденет на регистрацию голубое платье, такое платье, такое... А Мамед просто подлец.

Однако по-настоящему любовь цвела в Габаглах, на природе. Вопреки усилиям учрежденного главврачом женсовета, несмотря на грозовые разряды от него лично, прелюбодейство было, так сказать, нормой жизни в больнице и охватывало все массы медработников. Зыбкую добродетель поддерживали, пожалуй, лишь немощные и безнадёжные уродины, по возрасту к тому же пребывающие в состоянии наблюдателей. И чего добивался главврач, противодействуя этим природным явлениям? "Делайте, что хотите, но только не в стенах больницы!"