Дурдом - это мы

Собираясь домой, доктор находит в своей сумке газетный объёмистый свёрток. Что там?
– - два пододеяльника, с больничными штампами!

– - Ах, сволочь, ведь сто раз уже выкидывал её простыни, полотенца, все эти её тряпки обратно, а она не унимается, хочет меня приобщить к своему воровству!

– - Позвать мерзавку!
– - кричит он в коридор.
– - Хозяйку сюда!

– - Хозяйка только что ушла, -- докладывают санитары.

– - Ну ничего, завтра я ей устрою головомойку. Сколько лет со мной работает, никак не поймёт...

– - и так далее и тому подобное.

Возмущения доктору хватило почти на всю обратную дорогу. Но это было приятное, тонизирующее возмущение. Ведь приятно чувствовать себя праведным, честным, неподкупным хотя бы в делах со списанием!

И вот наступил день и час, когда Заур, выбравшись на дорогу через дыру в заборе позади микрофилиала, пошёл по утоптанной дороге между двумя сплошными грубыми стенами прочь от больницы. Выйдя на небольшую неасфальтированную, как и дорога, площадь, вокруг которой стояли ларьки и газетный киоск, он не стал ждать автобуса, а пошёл пешком дальше. Человеку в рваной майке и больничных серых штанах не пристало разъезжать в автобусах. К тому же не было денег на билет.

Вскоре он был уже на шоссе, обсаженном соснами, тополями и маслинами. Мимо то и дело проносились машины. С каждым шагом по пыльной обочине, ему казалось, он удаляется не только от больницы, изолятора, бараков, но и от этого города, от этой земли, с её суетой, шумом, ветром и морем. Впрочем, море, видимо, было недалеко. Он шёл и шёл наудачу.

Музизазиновый дурман почти ушёл из головы, можно было сосредоточиться.

В одном месте его остановил патруль, двое парней в пятнистой форме, с автоматами. Один был постарше, с чёрными густыми усами.

– - Эй, иди сюда!
– - крикнул он.

Заур, излучая тоску, печаль, взывая душой к сочувствию и пониманию, подошёл ближе.

– - Документы, оружие есть?

– - Какое оружие? Из больницы ушел я. Домой иду, в селение, -- ответил он по-азербайджански.

Младший из двоих стал обшаривать Заура, похлопал по бокам, извлёк из кармана больничных штанов балую пластмассовую кружку с коричневым от чая нутром и пустую пачку от сигарет, всё ещё сохраняющую запах табака.

Заур в ожидании топтался на месте.

– - Пусти его. Иди, парень, -- сказал старший, больше понимающий в жизни, и вложил ему в ладонь сигарету.

– - Спасибо, брат.

– - Напрасно пустил его, он на армянина похож.
– - Младший с неудовольствием смотрел в спину удаляющегося Заура -- не по правилам поступили, следовало его задержать.

– - Ну и что? Мало ли кто на кого похож. Пиршагинский он, здешний. Всё равно родственники его завтра -- послезавтра обратно в больницу отвезут. Пусть хоть поест дома, искупается.

Народ вокруг больницы, в общем, жалел её обитателей и постоянно немного помогал: то тележку хлеба привезут, то ещё какие-нибудь продукты в счёт "назира", религиозного обета (или через общество милосердия), хотя всем было известно, что в больнице до сих пор содержатся два-три десятка представителей вражеской нации, больных, оставленных уехавшими родственниками.

К середине дня, в самое пекло, Заур пересёк засыпанные горячим песком улицы берегового селения и вышел на горку, под которой раскинулся пляж. Весь пологий склон был захламлён битыми эмалированными кастрюлями, тазами, крышками, словом, выброшенным имуществом расположенного рядом большого запущенного санатория. Заур стал спускаться по заросшему колючкой, ежевичными кустами и акацией склону.

Кстати, колючка, на которую старался не наступать Заур, была не простая, а особая. Гара-тикян было её название. Её синие веточки, усаженные длинными прямыми шипами и синими же ажурными шарами украшали и кабину автобуса, и будку сапожника, и детскую колыбель- она отгоняла шайтана.

Влажный морской ветерок дул в лицо, смягчая солнечный жар. Море яркой синей лентой лежало перед глазами, и белые полосочки пены оживляли его влекущую поверхность. До нужного места, где остался диск, было ещё далеко.

К концу дня на пустынный берег примчались спутники Заура. Он поднялся им навстречу, сияя улыбкой, худой и чёрный.

– - Я очистил диск от песка. Можно лететь прямо сейчас.

Диск лежал наполовину в воде. Кроме них, на берегу никого не было. Тихо шуршало море, слабо веял ветерок.

– - Прямо сейчас? Так всё сразу оставить?

– - А ты что, хочешь отсюда что-то увезти? Конечно сейчас. Я очистил диск, надо лететь, пока песок снова не набрался.

– - Ты посмотри на себя, тебе ведь массы не хватает, ты в два раза легче, чем надо. Аппарат не сработает.

Однако Заур не в состоянии был внять доводам разума. Только после неудачных попыток, убедившись, что магический диск ни на йоту не приподнимается с места, он сдался. Намокнув и нахлебавшись морской воды, путешественники решили ехать пока в город. Заур, повернувшись спиной, натягивал брошенные было больничные штаны.

– - Ничего себе! Что это у тебя?

Тут только заметили жуткий втянутый рубец на ягодице бывшего больного.

– - Крокодил тебя укусил, что ли?

– - Сам ты крокодил, -- огрызнулся Заур.
– - Абсцесс это был, после азизазина, понял?

– - Так тебе не только вес восстанавливать надо, тебе пластику надо делать, форму воссоздавать. И ты надеялся так прямо лететь?

На обратном пути в автобусе Заур стоял с понурым видом. Он уступил сидячее место старухе в выцветшем калагае, шелковом тёмном платке с каймой. Из кошелки, которую она держала на коленях, тянуло пронзительным запахом свежего хлеба.

– - Не тоскуй, сынок, лучше хлеба поешь.
– - Она коричневой сухой рукой оторвала кусок горячего ещё чурека и протянула ему.
– - Ты что такой худой, болеешь, что ли?

– - Вылечился он уже, мать, из больницы его везём, -- ответил один из спутников Заура.

– - Из далиханы? Ну ничего, бог даст, всё будет хорошо. И все ушедшие вернутся в свои дома, лишь бы живы остались. И мои внуки тоже, -- отвернувшись к окну, она вытерла пальцем глаза.