Дьяволы

— Не ждите нас! — рявкнул Бальтазар. Повернулся к барону Рикарду, все так же прислонившемуся к перилам: — Рад, что хоть ты сохранил рассудок.

— Всегда, — вампир наблюдал за спешащими с легкой усмешкой.

— Месяцы я боролся, защищая эту девчонку! Отказываюсь продолжать, теперь, когда свободен!

— Вполне рационально. Иного не ожидал.

— О чем они думают?

— Кто знает? Каждый выбирает сам. С совестью… — Рикард оскалил клыки. — Какой бы она ни была.

— Именно! — буркнул Бальтазар. — Точно.

— Поэтому я тоже иду.

Бальтазар уставился на барона: — Ты? Туда?

— Императрица Алексия в беде.

— Но ты же вампир!

Рикард положил ладонь на грудь: — Разве мне не позволено заботиться о любимом питомце?

Бальтазар разинул рот еще шире, чем при выходе Батист. — Все это время ты изучал мои попытки разорвать заклятье… поддерживал их… чтобы самому разорвать его…

— Ты так думал? — Рикард изысканно усмехнулся. — Я поддерживал твои потуги, потому что они были смехотворны. Честно говоря, ты подобрался ближе, чем любой маг, которого я знал. Что, впрочем, не значит почти ничего. Но мне не нужно было рвать заклятье. Мне это и не требовалось.

— Но… как…

Вампир положил руку ему на плечо: — Проблема умников в том, что они все усложняют. Заклятье действует на душу, Бальтазар. — Он пожал плечами. — Я вампир. У меня ее нет.

— Но если заклятье на тебя не действует… — Бальтазар запнулся, словно слепой в поисках нужника. — Значит… ты… сам решил прийти сюда?

— В моем возрасте… — Рикард похлопал его по плечу. — Нужно чем-то занять время. — И рассыпался тучей летучих мышей, с визгом умчавшихся в сумерки.

— Спасительница защити… — Капитан, выбравший этот момент для подъема на ют, начал машинально чертить круг на груди. — Отчаливаем! Немедленно!

Бальтазар обернулся к причалу: — Черта с два! — завопил он в наступающую ночь. — Я выполнил свой долг. Сверх долга! Вы не заставите меня идти!

Хотя его никто и не просил.

Глава 64 Язык насилия

Они приближались.

Алекс слышала их шаги в тронном зале внизу. Уверенное постукивание дорогих башмаков по дорогому полу.

Она в отчаянии огляделась по сторонам в гнезде на вершине Фароса, залитом теперь мерзким синим сиянием, вспыхивающим из тысяч и тысяч зеркальных осколков, покрывавших купол.

Они приближались.

Отвратительный вопль рассек ночь. Шипение, словно от пара, снизу — и крик превратился в булькающий стон... А затем в тишину.

Алекс замерла, пот щекотал кожу головы. От жара пламени. От подъема. От абсолютного ужаса. Монахиня стояла, разинув рот. Сложно сказать, держалась ли она обета молчания или просто потеряла дар речи.

Они приближались. И выхода не было.

Ну, выходов было с двадцать, вот только за каждой широкой аркой зияла лишь ослепительная панорама ее погруженной во тьму Империи и самый долгий в Европе прыжок вниз.

Шаги уже доносились с лестницы ниже.

— О боже. — Алекс рванулась к ближайшему проему, осторожно перегнулась через парапет, и живот ее сжался.

Под ней зияла головокружительная бездна сумерек. Стена Фароса уходила вниз, ниже — стена Колонны, еще ниже — крошечные огоньки города, фонари кораблей в заливе, последние отсветы заката на черном зеркале гавани.

Когда она бежала через снасти от рыболюдей Констанса, ей казалось, что она забралась невероятно высоко. Каким же наивным теперь казалось ее падение в ледяные воды Адриатики.

Лишь одна маленькая милость. Василий Строитель явно обожал декоративную каменную резьбу. Он не поскупился на фальшивые колонны, ложные окна, скульптуры растений, животных, лиц, и это оставило ей повсюду возможность зацепиться.

Холодный ветер на высоте подхватил волосы Алекс, хлестнул ими по ее воспаленному лицу, и взметнул полупрозрачное платье вокруг покрытых мурашками ног.

Она услышала голоса на ступенях.

— О боже.

Она вспомнила Аркадия, разлетевшегося на тысячу ледяных осколков.

Никто не хочет видеть сомнений.

Она опустила задницу на высеченные столетия назад имена, стиснула зубы и перекинула обе ноги через край. Соскользнув вниз, Алекс вцепилась в парапет рядом, пока холодный камень не впился в подмышку, босые ноги отчаянно искали опору, пока пальцы одной не зацепились за что-то выступающее из башни.

Гаргулья. Раньше она не видела смысла в этих уродливых гадах, но сейчас была чертовски благодарна за него. Алекс замерла там, боком, балансируя на крошечной каменной голове, слишком маленькой для обеих ее ступней.

Она стиснула зубы еще сильнее и посмотрела вниз, сосредоточившись на пальцах ног. Не дальше. Не в эту поглощающую, головокружительную пустоту. Не на крошечные здания, огоньки и падение. Как долго ты будешь лететь?

— О боже. — Она сказала себе, что это неважно. Какая разница, сломаешь ли шею или тело разлетится на брызги? Это как воровство — карабкаться по водосточной трубе какого-нибудь купца. Она заставила себя отпустить парапет, ладони скользнули по камню, пока она сгибала колени. Медленно-медленно. Холодный ветер обдувал одно плечо, камень скреб другое, молясь о равновесии.

— О боже. — Сердце колотилось во рту. Стучало за воспаленными глазами. Дрожащие, покалывающие кончики пальцев дотянулись до гаргульи, бедра впивались в подкатывающий живот. Она сняла одну ногу, потом другую. Короткие каменные рога скребнули об голени, потом колени, потом живот, потом грудь. Руки дрожали, ладони горели от усилий, пока она опускалась, болтаясь над пропастью, каждую мышцу сводило от напряжения.

Она всегда мечтала стать выше, но никогда еще так отчаянно, как в этот момент.

Кончик пальца ноги, ищущий опору, коснулся камня, и с тихим стоном она доверилась судьбе, отпустив хватку. Пятки глухо стукнули о выступ, и Алекс замерла, прислонившись к неглубокой нише — одной из множества, опоясывающих маяк, словно зеркальное отражение галереи арок на вершине.

— Где она? — Голос прокатился сверху, и Алекс вжалась в камень еще сильнее, не смея даже дышать.

— Я спросила: где?

Порыв ветра рванул вверх, пытаясь сорвать ее с Фароса, обгоревшие рукава императорской ночнушки хлестали по глазам. Она вцепилась пальцами в резные виноградные листья и повисла мертвой хваткой.