Дыхание Голгофы

Я не могу придти в себя. Как же это – Чудов - и киллер. Перед глазами так и запрыгали картинки Афгана. Какие-то партсобрания. Застолья, «таблетка» моя, наконец. Не зря, значит, панику подняли мои друзья. Особенно Фрося.

– Ну хватит, приди в себя, командир, тронул меня за плечо Пахомыч. – Дешево они тебя продали, за двадцать штук зелененьких.

– А может – это аванс, - едва только и молвил я.

– Тогда здесь должна быть расписка. Тут Пахомыч начал опять все перетряхивать и, наконец, нашел пакет с фотографиями. В основном незнакомых лиц. Но была одна и моя. Из серии, что снимал «мальчик с пальчик». Здесь же были и паспорта на имя Филимонова Андрея Ивановича и Степина Александра Гавриловича. И водительские удостоверения с этими же фамилиями. И везде фото Чудова.

– Да у него тут целый подряд! – воскликнул Пахомыч. – Приехал твой полковник наш южный куст «окучивать». Вот посмотри. По-моему это и есть страховка.

Он подал мне мою фотографию На обратной стороне в уголке стояла подпись Главы.

– Она. Не сомневайся. Стрельнул, привез фотографию, получил деньги. Остаток. – Весело рассудил сторож. Да ты как будто и не слышишь меня. – Возьми ее на память.

– А может он со мной договорился б? И лапшу тому бесу?

– У таких лапши не бывает. Не тот клиент. Все нехристь рассчитала, кроме Господа нашего.

Я тупо взирал на весь этот арсенал. Сказать было нечего.

– Соберись, офицер. Бог отвел. Если б всегда побеждало зло и жизни б не было. Тебе б сейчас коньячку шарахнуть за второе рождение. Только ты об этом никому. Зачем? Забудь, как дурной сон.

– Уже забыл. Только, что будем делать с джипом? И со всем этим богатством? – спросил я.

– Деньги, они и есть деньги – это тебе за моральный ущерб, - самодовольно хихикнул Пахомыч. – А всю эту мутоту, - он обвел рукою салон, - лучше всего с дамбы на карьере ТЭЦ. И концы в воду! Подъезд там есть. Толкнем. Жалко, конечно тачку, но шкуру свою жальче будет. Как будто ничего и не было.

– Сейчас, наверное, менты копытами бьют. Ищут концы. Страхуется хозяин, а вдруг подпись всплывет – это же покушение на убийство. Тюрьма, тут и папец не поможет. Вся оппозиция на рога встанет. Организация заказного преступления. Да еще и политического, - сказал я. – Любопытно, как же он меня хотел грохнуть. Глаза в глаза?

– Вряд ли. Ты же сослуживец, сам к нему в руки пошел с этой дачкой. Глаза в глаза стрелять человека, с которым воевал – это ж против всех человеческих и партийных принципов. Подсыпал бы снотворного и укольчик какой-нибудь. У него ж на любой случай подарки. А потом – пожарчик. Как бы от камина. И пока мы «ах, ах» с водой тут напрягались, что б пробиться, извини к трупу, а улики тю-тю. Похоронили б тебя с почестями. Несчастный случай. Хитер твой противник, ух и хитер, но на каждую хитрую задницу есть что-то с винтом. Ты же знаешь. Все под Богом.

– Но вот как после этого жить на свете?! Извини, творить добро…

– Эка ты хватил. Добро. Ты не Христос. Просто жить. Не задумывайся, не рой в себя глубоко. Не время. Ты беги к себе. То что дружбан твой в аварию попал, к гадалке не ходи. Уже давно нарисовался б…

– А, может, уже и приехал. В панику ударился – джипа нет.

– Ну, тут бы шума много было. Пойду на всякий случай, схожу.

Пахомыч вышел из гаража. Я в его отсутствие все уложил на место. Оставил только снайперскую винтовку в чехле с обоймой патронов. Под чехлом на стволе определенно пальчики Чудова.

Вернулся Пахомыч.

– Пусто. Вот чует мое сердце, что этот дружбан твой погиб в аварии, которую я видел.

– Не дружбан, сослуживец, - поправил я.

– Ну так, как? Во сколько тебя ждать? Как стемнеет. Надо же это чудо убрать с глаз долой…

– Часиков на девять.

– Идет. А винт зачем берешь? Ты что еще удумал? – спросил меня сторож.

– На память. Здесь отпечатки киллера. И фотография моя девять на двенадцать с автографом Главы. Вот и будет у меня страховка, - нарисовал я улыбку. – От всех чертей вместе взятых.

– Ох, что-то ты темнишь, парень. Такие улики?! Гляди. Крови на ней много.

… С дачи я сразу поехал к Анюте и встретился, наконец, с лечащим врачом Аркадием Семеновичем Войковым. Он поздоровался со мной за руку и, кажется, не старался скрывать своей озабоченности.

– Пойдемте, я вас проведу к ней, - просто сказал он.

Анюта взглянула на меня пусто.

– Анечка ты узнаешь меня? – подался я к ней, но врач меня придержал.

– Не надо. Без эмоций. У нее и своих хватает.

Аня вдруг сползла с кровати упала передо мной на колени. Она обхватила мои ноги и зарыдала.

Мы с доктором переглянулись. Он показал рукой: «пусть». Потом я поднял Анюту и поцеловал в губы. Она была рыхлой и скользкой как желе. Я посадил ее опять на кровать и только и сказал: «Анечка, родная моя». Тут Анюта взглянула на меня с нездоровым, каким-то очень агрессивным блеском в глазах, вскрикнула:

– Убирайся.

Спокойно легла и отвернулась к стене.

Мы вышли.

– Уже чуть лучше, - сказал доктор. – Она вас узнала, реагирует.

– Неужели шизофрения, Аркадий Семенович?
– спросил я.

– Элементы бывают. Редкий по качеству психоз. Она не может адаптировать себя к потере. Нужно время. Терпите, друг мой. Все в конечном итоге от Бога. Я стараюсь не грузить ее нейролептиками. Такой щадящий режим. Будем наблюдать. А вдруг случится чудо?! Такое бывало.