Дыхание Голгофы

– Ну да. И прехорошенькой женщиной рядом.

– А вот с этим… Ну ладно потом, - деланно заторопился я. – Что там у нас в прейскуранте. Дрова. Чурки готовые, в дровнике. Только наколоть.

– Тогда ты занимайся мясом, а я дровами. Где топор-то?

– Святое дело, на веранде.

Я не большой спец по приготовлению шашлыков, но видел, как это делал большой мастер, тесть то есть, царство ему небесное. Кстати, стопка готовых дров уже лежала у камина. И мы в четыре руки быстренько его растопили. А когда пламя уже стало надежным и потянулось первое тепло, каждый занялся своим делом. Ну перебрасывались, конечно, по ходу кое-какой военной памятью, но не глубоко. С Чудовым-то мне пришлось послужить, но недолго. Так что у каждого своя память на события и лица «в интерьере».

День разгорался, словом, когда накрыли стол и подоспели первые шашлыки в камине, был уже полдень. Выпили по первой за встречу. Следующим тостом помянули погибших товарищей. Разговорились.

– А я смотрю на тебя, доктор, и не перестаю удивляться. Такой живой, деятельный. Я-то помню тебя в госпитале в Баграме. Вообще думал ногу тебе оттяпают. А тут легонько припадаешь, даже, черт возьми, есть какой-то в этом шарм.

– Ну так уж и шарм, - определенно смутился я. Тут я не понял, как удобнее ответить на этот комплимент. Но ничего путного на ум не пришло и я сказал:

– Ситуация обязывает держать форму насколько позволяет увечье. Как ни крути, а одна ножка короче другой. Кстати, это было одним из важных аргументов, чтобы отказаться от участия в выборах. Я так и сказал братанам по оружию: «Где вы видели хромого мэра?»

– А тебе возразили – Геббельс тоже хромал, - подхватил Чудов.

– Ты прямо мысли читаешь, как Мессинг, - восхитился я.

– Политрук я, боярин, хоть и бывший, но политрук, - не стал бурить в глубь Чудов. Спросил: - Ну, а как на личном-то фронте? Семья? Помнится, жена у тебя тоже врач по профессии.

– Бывшая жена.

– Да неужели?! – воскликнул Чудов. – Загуляла?

– Не дождалась, так скажем.

Тут я откровенно сник и Георгий понял, что развивать тему дальше не стоит.

– Извини, - похлопал он меня по плечу.

– Да все нормально. Женился во второй раз и тоже проблемы, - тут я вспомнил Анюту и вообще потерялся. – Невезуха по жизни.

– Ну, что тут тебе сказать. Я хоть и духовник, но не настолько. Ежели банально, жизнь - она ж как зебра - полосатая. За черной полосой непременно белая. Тебе только за тридцать – еще не поздно все начать сначала.

– Глубоко за тридцать, политрук, - поднял я рюмку. Ничего хорошего заявленная тема мне не обещала. – Ну, а за что ж тогда выпьем?

Тут Чудов так и полосонул по мне острым, как лезвие бритвы взглядом, но сразу вдруг нашелся в улыбке:

– За светлое будущее всего человечества. Во всяком случае нас это уже ни к чему не обязывает.

«Если это шутка, то весьма дурацкая», - подумал я, а вслух сказал, чтобы разбавить неловкость:

– Хотя бы уж быстрей кончилась, наконец, эта неопределенность.

– Ты это о чем? О выборах? – догадался политрук. – А давай за твою победу и выпьем.

Я поднял рюмку и уловил себя на каком-то странном волнении. Чокнулись.

– У тебя на веранде я видел велосипед. Он на ходу? – оживился Чудов.

– Конечно. Шины, может, только подкачать. А что, хочешь покататься? Так еще не сезон.

– Все вокруг сухо. Тепло. Костюмчик спортивный надену и вспомню детство. К озерцу швейцарскому проеду, - так и заблестели глаза у моего сослуживца. – По окрестностям погоняю. Ну так как?

– Да ради Бога, Жора. Насос в тумбочке. Подкачаешь шины и вперед.

– Это я с удовольствием. У меня в детстве был «Орленок», отец подарил на день рождения. Радости было. Вот такая ж дачка была в Подмосковье, настоящий деревенский сруб, во дворе колодец. Вот я по всей округе и гонял. Рыбалка и велосипед. Счастливое было время, - вдруг расчувствовался Чудов, кажется даже слеза поползла к переносью. – Так значит можно, да? Покататься-то?

Тут раздался телефонный звонок. Но не мой, а Чудова. Он вытащил трубку и вышел во двор. Но был недолго.

– Звонят из фирмы, интересуются, как устроился, - объяснил он.

Мне показалось немножко странным, что Георгий совсем не рассказывает о себе, о своей семье. Разговоры, все больше об Афгане, общих знакомых офицерах, о их судьбах. Тут подполковник полностью владел инициативой. Он подробно рассказал, как выходили Афгана. Сколько потеряли бойцов. Я задал единственный вопрос:

– - Как там командир наш, Семеныч? Живой?

– - Живой. Говорили, что потом его перевели в какой-то Округ на повышение. Но тут начались политические дела в стране. Подловили, командира, на какой-то аморалке и из армии вышибли. А что он делает сейчас, не знаю.

– Какая аморалка? На Семеныча это не похоже. Наверно, по прямоте своей сказал, что думает, вот и попал под раздачу, - огорченно произнес я. – Такой человек.

– Может быть, старик. Сейчас это определено не та армия, что была. Гордиться нечем. Вот война с Чечней покажет.

– А ты думаешь, будет?

– По-другому нельзя. Политики хотят устроить показательную порку. Паша Грачев - большой стратег. Посмотрим.

Тут мне показалось, что Чудов начал пьянеть.

– А ты помнишь, Жора, как я оказался в Ташкенте в госпитале. Кажется, я отключился в приемном покое.