Эхо забытых стен
Шрифт:
Алексей тоже изменился. Его внешность стала более суровой – телосложение атлетическое, мышцы, обретшие Аккерманскую плотность и выносливость, позволяли выполнять любые упражнения на пределе. Стрижка "под машинку" стала привычной. Но главное изменение было внутри. Годы, проведённые бок о бок с теми, кто принёс на эту землю ад, сделали его хладнокровным и собранным. Его наблюдение не было отстранённым – оно стало аналитическим, направленным на поиск слабостей и возможностей. Он не стремился к лидерству, но его природный авторитет, спокойствие в самых напряженных ситуациях и интуитивное понимание тактики боя заставляли товарищей прислушиваться.
На тренировочном полигоне,
Однажды, во время отработки атаки на манекен, стоящий на возвышении, один из новобранцев запутался в тросах, сбился с курса и на полной скорости врезался в другого. Оба свалились на землю, издав кряхтение. Инструктор уже собирался обрушиться на них шквалом ругани.
«Трос длинный, нужно быстрее регулировать натяжение при смене направления», – спокойно сказал Алексей, пролетая мимо них, сам демонстрируя плавный, быстрый маневр с изменением вектора движения и точным ударом по уязвимой точке манекена. Его клинок, отточенный до бритвенной остроты, легко рассек затылок имитации. Он не останавливался, тут же выполняя сложный разворот, готовясь к следующему рывку.
«Алекс прав!» – выкрикнул инструктор, наблюдавший за ним. Это был уже общепризнанный факт в Корпусе – выходец из северных земель демонстрировал навыки на уровне лучших выпускников. Хотя Алексей и держался в середине первой десятки, его движения обладали какой-то особой, отточенной грацией и эффективностью, которых не было даже у самых старательных. Он двигался, как знал по своим "видениям" – это были не просто механические движения, а танец в воздухе.
Жан Кирштайн, который тоже уверенно осваивал УПМ и претендовал на место в десятке лучших, раздраженно смотрел на Алексея. В его амбициозной натуре бурлила конкуренция, но даже он вынужден был признать – в Алексее было нечто, чего ему не хватало. «Как он это делает?» – бормотал он себе под нос. Марко, как всегда, спокойно анализировал: «Его чувство равновесия и скорости… оно инстинктивно, Жан. И он… он видит поле боя иначе.»
Райнер, Бертольд, Энни и Имир тоже замечали Алексея. В их глазах не было раздражения, как у Жана. Была… внимательность. И иногда, когда они думали, что никто не видит, на их лицах мелькало что-то похожее на обеспокоенность. Или… признание? Алексей чувствовал их взгляды, словно невидимые лучи, сканирующие его. Он понимал: его навыки и его непривычное поведение (слишком спокойный для беженца из Мария, слишком наблюдательный) не остались незамеченными.
Одним прохладным вечером, группа новобранцев собралась у общего очага во внутреннем дворе бараков – единственного места, где можно было хоть немного согреться и поболтать. Среди них были Эрен, Микаса, Армин, Жан, Конни, Саша, Марко. И, немного в стороне, Алексей.
Шла обычная солдатская беседа: кто как провалил сегодняшнюю тренировку, кто кого переплюнул, споры о том, кто куда пойдёт после выпуска – в Полицию, Гарнизон или… в Разведкорпус. Эта тема всегда вызывала накал страстей. Жан, естественно, выступал за Полицию – "ближе к Королю, сытая жизнь". Эрен огрызался: «В такое время думать только о своей шкуре? Мы должны уничтожить Титанов! Я пойду в Разведку!» Его ярость и решимость в этом вопросе были непоколебимы.
Конни смеялся, Саша грызла припрятанную картофелину, Марко пытался сгладить углы. Райнер и Бертольд сидели неподалеку, слушая. Энни и Марсель держались особняком.
Алексей слушал. Он видел всех их – молодых, полных надежд, амбиций и страха. Видел
их потенциал, их будущие роли. И видел, как мало времени осталось. Меньше года до выпуска. А после – первая настоящая битва. В Тросте.Он посмотрел на Эрена, в его горящие глаза, в которых всё ещё горел огонь мести, подогретый живым, но страдающим образом матери. И вспомнил о Грише Йегере. В своих видениях он видел, как Гриша передаёт Эрену силу. Но в этой реальности Эрен, насколько знал Алексей, понятия не имел, что стало с отцом после прорыва. Он считал, что доктор Йегер, ушедший к пациентам, либо погиб под обломками, либо был съеден.
«Эрен, – тихо окликнул Алексей, подходя ближе. – Ты вот про будущее, про Разведку говоришь… Это правильно. Нужно смотреть вперед. Но иногда… иногда нужно и назад посмотреть».
Эрен повернулся к нему, вопросительно. Остальные замолчали. Голос Алексея, всегда спокойный, привлекал внимание.
«Ты про мать? Я… я помню…» – голос Эрена сорвался. Образ Карлы, живой, но искалеченной и, возможно, уже мёртвой, до сих пор был самой больной точкой.
«Не только, – мягко поправил Алексей. Он присел рядом, глядя в огонь. – Ты говорил, что отец… он был в тот день… на выезде? И связи с ним… с тех пор нет?»
Эрен кивнул, его лицо омрачилось. Он почти не говорил об отце. Словно его судьба была не так важна на фоне ужаса искалеченной матери (по крайней мере, он так думал о ней долгое время, пока Карла не "вернулась" в их жизнь в виде страдающей, зависимой тени) и её спасения Алексеем.
«И все считают, что он… погиб», – закончил Жан, его голос был чуть жёстче, чем обычно при упоминании смерти.
«Пропал без вести – хуже, чем смерть, знаешь? – задумчиво сказал Алексей, глядя в огонь. Он чувствовал взгляды всех на себе – и Эрена, и Микасы, и Армина, и даже тех, кто делал вид, что не слушает. – Нет ни могилы, ни определенности. Словно человек просто… растворился».
«Да, это… невыносимо», – тихо ответил Армин.
«Но… память остаётся, – продолжил Алексей, слова лились спокойно, но каждое из них было выверено, каждое имело скрытый смысл для того, кто должен был его услышать. – Важно не забывать. Думать о нём… Часто. Мало ли… что с ним произошло. Какие у него были… секреты. Какие дела он вёл. Иногда… люди оставляют что-то после себя. Что-то важное. Что-то, о чём никто не знает. Что-то, что может… помочь». Он сделал паузу. «Просто… думай о нем, Эрен. Вспоминай. Всё. Детали. Разговор. Какие-то его странности. Это… важно».
Эрен смотрел на огонь, его лицо было сосредоточенным. Микаса сидела напряженно. Армин выглядел встревоженным, но его ум явно начал искать логику в этих странных словах. Остальные... Жан с недоверием, но слушал. Конни с обычным недоумением. Саша… просто смотрела на огонь.
«Мало ли что», – повторил Алексей, поднимаясь. Он бросил взгляд на Райнера и Бертольда – те тоже слушали, их выражения лиц были нейтральными, но Алексей почувствовал в их позах какую-то скрытую, едва заметную напряженность. Энни была дальше. Слушали ли они? Знали ли они, что случилось с Гришей?
Алексей ушел в тень бараков, оставив их в тишине, наполненной лишь треском костра и тяжестью невысказанных мыслей. Он бросил зерно. Бросил туда, куда оно должно было упасть. В память Эрена о его отце. Намекнул, что Гриша мог не просто исчезнуть, но оставить после себя что-то важное. Это был рискованный шаг. Это могло спровоцировать Эрена на размышления, на поиски. А это могло привести его к подвалу раньше времени, или вызвать непредсказуемую реакцию шифтеров. Но это был и шаг, направленный на то, чтобы подготовить Эрена, хоть немного, к будущему. К своему наследию.