Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект

И самолет, и пациент вынуждены делать то, что им велят летчик и главврач: «Но снова приходится слушаться мне» = «Беспрекословно снял штаны, / Шепчу про протокол» /5; 377/. Но вместе с тем в обеих песнях герои хотят покончить с этим рабством: «Я больше не буду покорным, клянусь!» = «И не намерен я сидеть, / Сложа худые руки» /5; 399/, - хотя их силы на исходе: «Бензин — моя кровь — на нуле!» = «Зачем из вены взяли кровь? / Отдайте всю до капли!» /5; 398/

Одинаково в обоих случаях характеризуется и общая атмосфера: «Летчик убит, я лечу налегке / Вон из содома» /2; 385/ = «Шабаш калился и лысел».

Однако если в ранней песне герой говорит: «Последние силы жгу!», — то в поздней он уже понимает, что надо экономить силы, иначе не выдержать пыток: «Нет, надо силы поберечь, / А то ослаб, устал».

***

Среди высоцковедов бытует мнение, что «ЯК-истребитель» и «Бег иноходца» посвящены взаимоотношениям Высоцкого и Любимова. Признаться, я также в свое время пал жертвой этого заблуждения. Однако, как было показано выше, к «Бегу иноходца» главный режиссер Театра на Таганке не имеет никакого отношения, а в появлении «ЯКа-истребителя» он послужил не отрицательным, а положительным прототипом!

Обратимся сначала к воспоминаниям священника Михаила Ходанова о концерте Высоцкого у него дома зимой 1970 года, когда ему было двенадцать лет: «Когда застолье подошло к концу, Высоцкий спел новую песню — “Бег иноходца”: “Я скачу, но я скачу иначе…”. Все были потрясены. Его голос проникал в подсознание и сжимал сердце. Исполнив песню, поэт сказал, что накануне утром он был на приеме у министра культуры Фурцевой. Она предложила ему быть более лояльным к власти. В ответ на это и был написан “Иноходец”. “Бег иначе” отразил принцип жизни поэта. Впервые на людях эта прекрасная песня, прославившая высокий идеал независимости, прозвучала именно в нашем доме. На следующий день соседи просили нас переписать “пленку”, которую мы “крутили” накануне, — “больно запись чистая!”»297.

По тем временам эта песня была довольно острой, о чем говорят воспоминания администратора Виктории Лабинской, организовавшей около 50 концертов Высоцкого: «.. я очень любила песню “Бег иноходца”. И он пел ее, и он знал, что поет для меня, даже глазами искал меня в зале, если это было возможно. Это, как правило, было возможно, потому что сидели мы всегда хорошо, в первых рядах, и были видны. Но были места, когда Володя говорил: “Сегодня я тебе ее не спою, потому что этого делать не следует!”. А иногда он говорил так: “Вот видишь — я рисковал!”» [1954] ^[1955] .

1954

Белорусские страницы-69. Владимир Высоцкий. Из архива Л. Черняка-7. Минск, 2009. С. 32. Отредактированный вариант см.: Высоцкий: время, наследие, судьба. Киев, 1996. № 27. С. 5.

1955

Абрамова Л., Перевозчиков В. Факты его биографии. М.: ИЦ «Россия молодая», 1991. С. 34 — 35. Ср. с другим рассказом Людмилы Абрамовой: «“Як-истребитель” написан был после того, как Володя с Любимовым ходил куда-то проталкивать какой-то спектакль, — может быть, и “Живой”, а может быть, и нет… Они возвращались оттуда вдвоем и долго даже по улице бродили, и Любимов в страшном азарте рассказывал про эту страстную, очень важную борьбу с чиновниками» (Румянцев В. Фрагменты беседы с Людмилой Абрамовой (Ленинград, 11 декабря 1990 г.) // В поисках Высоцкого. Пятигорск: Изд-во ПГЛУ, 2016. № 25. Окт. С. 121). Между тем сам Высоцкий во время разговора с капитаном первого ранга Николаем Черкашиным (1975) рассказывал следующее: «Песню “Я — ЯК-истребитель…” я написал во время съемок фильма [название не сохранилось. — Я.К.]. Лил проливной дождь, я один сидел в пустом автобусе, и вдруг пошли строчки: “Я — ЯК-истребитель, мотор мой звенит. / Небо — моя обитель…”. Грохотала гроза, сверкали молнии…» (Черкашин Н.А. Владимир Высоцкий: интервью для «Красной звезды» // «Но мне хочется верить…» / Авт. — сост. Е.П. Беренштейн. Тверь: ТО «Книжный клуб», 2013. С. 174). Возможно, речь идет о съемках «Интервенции», которые проходили в Ленинграде до февраля 1968 года включительно. А первая известная фонограмма «ЯКа-истребителя» сделана как раз на концерте в Ленинграде (НИИ «Энергосетьпроект», 06.03.1968).

Что же касается «ЯКа-истребителя», то он также появился после разговора с чиновниками, но только не Высоцкого, а Любимова: «Володя писал эту песню прямо после разговора с Юрием Петровичем Любимовым, — вспоминает Людмила Абрамова, — причем разговор был очень хорошим. <…> Откуда-то они возвращались — с какого-то обсуждения? Это же были годы, когда Любимова без конца таскали: он не вылезал из райкома, из Управления культуры, и, естественно, нигде спасибо не говорили, а как раз наоборот… Откуда-то они шли. Сначала Володя провожал Юрия Петровича, потом наоборот; долго-долго они ходили пешком. И Володя пришел в каком-то восторге — до эйфории! Изображал, показывал, как Любимов ему рассказывал про одного человека, потом про другого — и по свежим следам»299.

Так что наездник, который мучает главного героя в «Беге иноходца», это персонифицированная советская власть. То же самое относится и к «ЯКу-истребителю», где наряду с персонификацией власти в образе фашистов представлен мотив «власть во мне». К тому же вскоре будет написана другая песня с «внутренним» образом негативного двойника — «Про второе “я”».

Таким образом, этот самый двойник — что внутренний, что внешний — заставляет лирического героя действовать против его воли: «Опять заставляет в штопор» («ЯК-истребитель»), «Стременами лупит мне под дых» («Бег иноходца»). Этот же мотив реализуется в прозаическом наброске «Парус» (1971): «Ветер дует в мою бога душу, рвет и треплет, и подгоняет, чтобы быстрей, быстрей». Да и в песне «Про второе “я”» герой говорит, что его негативный двойник «стремится прямо на бега».

Поэтому намерение героя выбросить жокея и избавиться от летчика имеет, в первую очередь, социально-политическую подоплеку. Как вспоминает сокурсница Высоцкого по Школе-студии МХАТ, народная артистка Южной Осетии Эвелина Гуг-каева: «Его не устраивал политический строй, он не любил, чтобы кто-то доминировал над ним. Будучи бунтарем, Высоцкий чувствовал что-то близкое в нашем взрывном менталитете и очень тепло относился к осетинам» [1956] .

В черновиках «ЯКа-истребителя» герой хочет вырваться из-под опеки летчика: «Довольно! И больше я не подчинюсь!» /2; 384/, хотя «жужжат шмели солидные, / Что надо подчиниться» («Гербарий») и «граждане покорно засыпают» («Москва — Одесса»). Поэтому в «Балладе о вольных стрелках» будет сказано: «Если рыщут за твоею непокорной головой…». Далее эта характеристика повторится в черновиках «Конца охоты на волков»: «И я непокорную стаю / Гоняю!» (АР-3-32), — а в основной редакции «ЯКа-истребителя» герой говорил: «Я больше не буду покорным, клянусь!».

1956

цит. п0 статье; Высоцкий пел «Додой». Воспоминания однокурсницы / Подготовила М. Котаева, 25.01.2016 // http://sputnik-ossetia.ru/South_Ossetia/20160125/1194159.html

***

Если песня «Про второе “я”» и «Бег иноходца» продолжают тему «Песни самолета-истребителя», то предвосхищает ее «Песня про конькобежца на короткие дистанции» (1966), поскольку конькобежец не хочет бежать 10 тысяч метров, а самолет — вступать в бой с противником. Однако их заставляют это делать тренер и летчик: «Но сурово эдак тренер мне: мол, надо, Федя!» [1957] = «А тот, который во мне сидит, / Опять заставляет в штопор».

В обоих случаях герой пытается сопротивляться: в ранней песне он это делает робко («Я ж на длинной на дистанции помру — / не охну»), а в поздней — полон решимости освободиться от надоевшей опеки: «Я больше не буду покорным, клянусь!». При этом и тренер героя, и летчик характеризуются как профессионалы своего дела: «И наш тренер — экс- и вице-чемпион / ОРУ Да…» = «Эх, тоже мне — летчик-ас!».

1957

Подд(5наа «с^у^с^Е^с^с^т^!^» со тренера имеет меето и в «Прыгуне в высоту», неемотря на ппи-

ятельские отношения с лирическим героем: «Ведь вчера мы только брали с ним с тоски / по банке, / А сегодня он кричит: “Меняй коньки / на санки!”» = «[Летом у Тучк] С треаертм Тучковым я, плавая, / Говорю Тучкову я, требуя: / “У меня толчковая — правая, / А захочу — толчковая левая”» (АР-6-34), «.. Что меня он утопит в пруду, / Чтобы впредь неповадно другим, / Если враз, сей же час, не сойду / Я с неправильнт<й> правой ноги» (АР-2-120).

Конькобежец, уступив давлению тренера, «на десять тыщ рванул, как на пятьсот», и летчик заставляет самолет поступать так же: «Он рвет на себя, и нагрузки — вдвойне». А конькобежец и самолет понимают, что не выдержат таких нагрузок: «Пробегу, быть может, только первый круг / и сдохну» = «Я больше не выдержу, я разобьюсь!» /2; 384/. В результате конькобежец «пробежал всего два круга и упал», и самолет тоже падает: «Но что это, что?! Я — в глубоком пике / И выйти никак не могу». Конькобежца «подвела… дыхалка», а у самолета «бесится пульс».

Итак, сюжетные линии обеих песен совпадают, так же как и отношение к лирическому герою со стороны внешнего и внутреннего двойников. Однако сам герой действует по-разному: в ранней песне он ироничен по отношению к себе и сознает ограниченность своих возможностей («Я ж на длинной на дистанции помру»), а в поздней предстает в образе супермена: «Я — главный…», «Запреты и скорости все перекрыв, / Я выхожу из пике!», — и пытается избавиться от двойника.

Кстати, реплика тренера, обращенная к конькобежцу: «Главно дело — чтобы воля, грит, была / к победе», — напоминает такую же характеристику автором второго первача в «Четверке первачей» (1974): «Сила, воля плюс характер — молодец!».

Напомним выдвинутую в предыдущей главе гипотезу о персонификации власти в образе первого, второго и четвертого первачей. Так что в свете сказанного уже не будут удивлять сходства между негативным двойником лирического героя в «ЯКе-истребителе» и первыми двумя первачами: «Он рвет на себя, и нагрузки — вдвойне» = «Номер первый рвет подметки, как герой»; «Эх, тоже мне — летчик-ас!» = «Он стратег, он даже тактик, словом — спец»; «Меня в заблужденье он ввел и в пике» = «Ох, наклон на вираже — / Бетон у щек! / Краше некуда уже, / А он — еще!».