Эндшпиль
Шрифт:
— Как же так? Еще и скот?
— Ах да, про скот. Забыл сказать — собери завтра юношей из тех, кто не женат еще, часть в ополчение заберут. Война как никак.
— Да какие из них ополченцы? Так, смазка для клинка…
— Заткнись! — внезапно рявкнул гвардеец так, что староста аж подпрыгнул на месте, — война идет, бойцы кровь свою за тебя, ублюдка проливают, родину защищают, а тебе для них хлеба жалко? Подмогу им посылать не хочешь? А может ты шпион? Может врагу пособляешь? Может тебя повесить на воротах, от греха подальше?
— Да как можно, ваша милость, — бухнулся
— То-то же. Проживете как-нибудь… Где там твои лентяи шляются? Давай живее.
Лошади запряженные в телеги с мешками зерна, показались из-за амбара именно в этот момент, и капитан, уже занесший плетку дабы стегануть старосту, намереваясь наверное, таким образом как-то ускорить мужиков что ушли с лошадьми, руку опустил.
— То-то же, — снова заявил он, словно что-то доказав, кивнул своим бойцам и те живо подхватили под уздцы коней.
— Ваша милость, а печать?
— Печать? Печать… Веллар завтра прибудет, остаток налога заберет, он и печать в книгу поставит.
Развернув коня капитан, а вслед за ним и его гвардейцы, поскакали к стоящему чуть в отдалении отряду. Бойцы, завидев капитана, в ногу, все как один, развернулись будто на параде, и так же нога в ногу затопали от деревни сверкая на солнце полированными бляшками новеньких доспехов. Капитан быстро обогнал пехоту и вместе с конным отрядом умчался вперед, авангардом, а вереница лошадей, запряженная в телеги, понуро побрела следом, как обоз при армии.
Староста обернулся, к ничего не понимающим мужикам, и махнул рукой позвав «уважаемых» за собой, на ходу обдумывая, что же дальше делать. Сам процесс выплаты подати и получаса не занял, все было заранее готово, но за эти полчаса все вдруг перевернулось с ног на голову.
Обошли трактир, по какой-то внутренней, селянской привычке все как один вытянули шеи, пытаясь разглядеть хоть что-то в телегах за забором — неизвестные путники, остановившиеся в трактире, пока из своих комнат носу не казали, видать отсыпаются после дальней дороги. Чего такого они в своих телегах везут — никто не знал. Мальчишка — сын трактирщика попытался было нос под дерюгу сунуть, да его заметили, за ухо отодрали, а трактирщику чуть по зубам не насовали.
Путники суровые были, под дорожными плащами читались и мечи и доспехи, связываться с ними — себе дороже, так что никто больше к ним с расспросами не лез, и к возам не подходил. За жратву платят, за комнаты платят. А чего еще надо? Какая разница что они там везут коли зла никому не чинят? Важнее было понять что дальше делать.
Урожай традиционно делили на четыре части. Четвертину оставляли на посев, четвертину забирал себе в качестве налога лорд, две четверти оставались в селе, из которых одну четверть все равно частично продавали лорду, но уже за монету, на которую покупали соль, ткани, да и все остальное, что требовалось деревне. Последняя четвертина уходила на пропитание.
С прошлого урожая, больше половины «своей» четвертины уже потрачено. Четвертина посажена, только что лорд свою четвертину забрал, а завтра заберет последнюю. До следующего урожая останутся
совсем крохи. Этого не хватит чтобы прокормиться.— Первый год протянем на скотине, — думал вслух староста, — хорошо бы до урожая следующего дотянуть. Там уж видно будет.
— Ну не может же граф не понимать, что мы так перемрем тут все? Если нас не станет кто на полях работать будет? Еще и ребят заберут… Что думаете мужики, совсем все плохо дела на фронте у нас?
Обсуждение грядущего, невеселого будущего, не закончилось даже под вечер. Каждый из уважаемых мужиков, по секрету рассказал своей бабе, а уж те, по секрету растрезвонили по всей деревне. Вечером, переместив обсуждение в кабак, староста принял решение, и поспешил его озвучить, вполголоса правда.
— Ну значит так, я своих отправлю в Грушино, родня у меня там, если кто своих тоже сможет куда-то отослать, это наверное поможет. И ртов поменьше и пацанву уберем подальше от графских. Нечего им помирать на чужбине…
— Простите что подслушал, — послышался голос от соседнего стола и молодой парень, поднявшись, приблизился к столу за котором заседал староста с мужиками. Тот, не сразу понял кто перед ним, но потом, приглядевшись, сообразил что это, по видимому, один из путников что остановились в трактире.
— Присяду? — не столько спросил, сколько просто уведомил незнакомец, и, отодвинув один из пустующих стульев, уселся на него.
— Ну присядь, коль есть что сказать, — кивнул староста. — Чего хотел?
— А ты, мил человек, думаешь что до Лихачевки или как там ее, имперские не дотянутся? Думаешь, вас одних повышенным налогом обложили и пацанов забрать хотят?
— А ты что же думаешь, их тоже?
— Конечно. С чего вам одним такая честь? Империя дотянется до всех. Вы все умрете. Те что останутся тут — с голоду сдохнут, ну а те кого заберут — останутся в Альдийских полях. Ваш старик ввязался в авантюру6 которая ему не по силам, а ответ вам держать.
— И что же ты предлагаешь? — насупился староста.
— А почему я должен что-то вам предлагать? — наигранно удивился парень.
— Не просто же так ты подсел.
— Пока отпор не дадите, никто с вами считаться не будет.
— Дашь тут отпор, — хмыкнул крестьянин. — Против солдат-то, да еще и при магах. Мы с сызмальства сеять да копать учились, а не мечами махать.
— А если я скажу, что знаю как вам одолеть и солдат и магов?
— Когда такое было, чтобы простой люд мага одолел?
— Не «когда», старик, а «где».
— Ты из бездарных? — полувосхитился, полуужаснулся староста.
— Наша страна называется не так, — парень улыбнулся.
— У нас ее название запрещено.
— Боятся. Хотят, чтобы вы ничего про нас не знали. Мы своих магов перебили, боятся что и вы, посмотрев на нас, тоже захотите.
— Зачем же магов-то…
— Править должны люди.
— Почему? — удивился деревенский, — маги сильнее, умнее, живут дольше, знают больше.
— Потому и не должны они править. Живут слишком долго. Если портянку долго не менять, она завоняется и запаршивеет, так же и с властью. Правителей надо менять почаще, как портянки.