Это вечное стихотворенье...

«Дождь оборвал на полуслове…»

Дождь оборвал на полуслове. Качнулись желтые круги… Твои шаги теперь во Пскове, В Михайловском твои шаги. Льет дождик, пахнущий полынью, Над омраченною Москвой. Мне хорошо, что ты под синью, Что ты под зеленью святой. С каких-то лип очей не сводишь, Твердишь рассеянно «да-да»… Мне хорошо, что ты там ходишь, Ведь я там не был никогда. 1971

Снег

О, я еще не изучил Его манеры и повадки. Он не такой, он старой складки. Его никто не приручил. О том, что где-то вас не ждут, Он вам нашепчет без запинки. И будет рисовать картинки, Какие в голову взбредут… И складывать свои снежинки. Внезапно вздумает помочь Тому, кто от безделья тужит, Кому от темноты невмочь… Вдруг выпадет. И обнаружит Все, что хотела спрятать ночь. 1971

Встреча

Шутка. Шубка. Взгляд мерцающий. Монастырские ворота. Синий, Желтый, Белый, Тающий Снег осеннего прилета. И ряды стволов томительных, Веток, выглядящих голо, — Словно сонмы существительных В ожидании глагола. 1971

Пятигорские стихи

Не в музейном пыльном кивере, Не в странице шелестящей, Я его увидел в кипени, Сломя голову летящей. Я в бессмертно наплывающем, Романтическом тумане Ощутил его товарищем И Сомненью, и Тамаре. Тень героя… От лица ее Повторяю — вслед за тенью — Щит и шпагу отрицания Он держал как утвержденье. И когда они сумели бы Свергнуть кодекс вахтпарада, Птицы райские запели бы На ветвях родного ада. Сразу вместе мглой и яркостью Даль давила. Я на воды Уходил, томясь двоякостью Переменчивой погоды. Днем дожди по крышам топали. Ночью стужа шла, стеная. Утром к каждой ветке тополя Жалась ветка ледяная. И, любуясь белой тихостью, Можно было без зазренья Счесть ночной минутной прихотью Настоящие деревья. И не столь уж удивительным Было б — шуткой, понарошку — Льдяный тополь счесть действительным, Став на скользкую дорожку. И, учтя все эти данности, Заскользил я стежкой детства. И пришел ко мне из давности Мой герой, поэт и деспот. …Ранним утром, поздним вечером, В полдень, в полночь, днем и ночью Сталью взгляд его отсвечивал, Мною видимый воочью. Что там бурка! Бурки не было. Так входил он в куртке жесткой, Словно сам меня затребовал К этой скуке пятигорской. Словно должен отчитаться я Перед ним, как юный юнкер, Словно ждет меня нотация, — И тянулся я по струнке. Над учтивостью поспешливой Хохотал он, крут и пылок, Некрасивый и насмешливый, Сбив фуражку на затылок. Но как только рот я скашивал, Улыбнуться тоже силясь, Он, откидываясь, спрашивал: «Вы-то что развеселились?» И действительно — я чувствовал, Мне, по правде, не до смеха. Он костяшками похрустывал, Словно б все ему потеха. Предо мной в тумане стынущем Машука двоился конус… Но потом, потом все иначе — И слова, и смех, и голос. И торжественно обрадован — Все, чем рад, с чего печален, Я как на духу выкладывал, Хоть не знал исповедален. И застенчивость несносная Истончалась, льдинка точно. И смывалось все наносное, Оставалась только почва. О, как трепетно я впитывал Жест и мановенье ока! Как он пристально выпытывал, Как ответствовал жестоко! О, когда б от взгляда этого У меня в глазах осталась Искорка металла светлого, Бьющая и сквозь усталость! О, когда б во всей сохранности Я унес сквозь смену буден Эту смелость, в высшей крайности Лучшим свойственную людям! Я не хвастаюсь по младости, Я ко лжи не прибегаю. Но как много тайной радости Я с тех пор приберегаю! Говорили мы… И в ропоте Не качали головами. А подробности… Попробуйте Побеседуйте-ка сами. Пятигорск. Погода вешняя Наконец установилась. На цветы сырые здешние Я глядел. Земля дымилась. Шли с источника нарзанного, Пел фотограф у Провала. Лед растаял. Сада льдяного Словно бы и не бывало. 1971

«Лучшие годы я прожил…»

Лучшие годы я прожил В двух удивительных странах, Далее в двух городах, Далее в двух районах, Далее в двух домах. И начало мне казаться, Что меж двумя столами И меж двумя стульями Я с четырьмя руками И о двух головах. Как мне домой захотелось. Как мне домой захотелось! Так мне домой захотелось… Но я забыл, где мой дом. А ведь я не был двурушным, Не был и двоедушным. Просто служил я любимым, А о себе забывал. И полюбил я гостиницы, Где лишь мои шаги. …Вот, брат, какие гостинцы, Какие, брат, пироги… Вот соберусь и уеду, В свой Лихославль уеду, В русскую деревеньку, Где мои прадеды спят. А те пусть себе послужат, Пусть обо мне потужат, А не потужат, что же, Кто же тут виноват. 1972

«Люди, обделенные любовью…»

Люди, обделенные любовью, Даже и не знаю почему, Больше всех мечтают к изголовью, Красота, прижаться твоему. Молчуны. Других перебивая, Не умеют жарко говорить. В них душа растет, не убывая, Как цветы, что некому дарить. 1972

«Было время, льнул я к любой судьбе…»

Было время, льнул я к любой судьбе, Думал о других, о чужой родне. А сейчас я думаю о себе И о тех, кто думает обо мне. Это удивительно! — Я один… Хорошо качается снежный мрак… С малых начиная, до больших седин Доживу и сдохну, не заметив как. Было время, по следу бежал бегом: Ты меня обидела, ушла в слезах. Догоню! Пусть думает, что я кругом Виноват. Пусть в собственных паду глазах: Только пусть не плачут… Зачем я так? С недругом из жалости пил до дна. Хорошо качается снежный мрак… А она не будет никогда одна. Было время, льнул я к любой судьбе, Думал о других, о чужой родне. А теперь я думаю о себе И о тех, кто думает обо мне. 1972

Весной

Хочу писать стихи о том, Что я хочу писать стихи. Про все на свете. На потом Иль на сегодня. Но стихи. Так разбегаются глаза То за ручьем, то за листом. Хочу писать стихи о том, Что разбегаются глаза. Что я хочу на слух, на цвет Определять не знаю что. Что для меня весь белый свет Сегодня в розовом пальто. Что на заре стоят дома, Как декорации домов. Что я почти сошел с ума От ваших звонких каблуков. Хочу писать стихи о том, Что слышно в воздухе пустом, О журавлях, о мотыльке, Что с вечностью накоротке. Что бесполезное — не зло. А может пользу принести. А может, даже принесло, Как зайчик солнца на горсти. Перенимай. Перенимай У непокоя непокой. Неуловимое поймай. Не обязательно рукой. Шумит береза надо мной Нераспустившейся листвой, Что листья даже зеленей, Когда их нет еще на ней. 1973

«Гербарий сырых тротуаров…»

Гербарий сырых тротуаров, Легчайшие в мире шаги. Как самый цветной из пожаров — Волненье листочной пурги. Березы, акации, клены Даруют листы, как цветы, Душе молодой и влюбленной, Такой же красивой, как ты. В сплетенье кругов, и полосок, И звезд, рыжеватых на цвет, Весенний летит отголосок: «Ты любишь меня или нет?» И, не дожидаясь ответа, Под ветром большой синевы Твой зонтик лимонного цвета Уносится в вихре листвы. 1973

Телефон

— С утра такой дождливый день. Все крыши точно набекрень, А все деревья так стоят, Как будто это листопад. Все оттого, что нет тебя. — Да, Машенька. — Вчера котенка я спасла. Он вылетел из-за угла И сразу, маленький, упал, Чуть под колеса не попал. Все оттого, что нет тебя. — Да, Машенька. — А знаешь, в проходном дворе Щенок заплакал в конуре О том, что выпал из гнезда Птенец, не знающий куда… Ты, как всегда, недоглядел. — Да, Машенька. — С утра дождливый день такой. Все оттого, что ты плохой, Что мы не виделись с тобой, Не знаю, век уже какой, Что забываю я тебя… — Нет, Машенька. 1973

Разлука

Боже мой, разве Это разлука? На расстоянии улицы, На расстоянии площади, На расстоянии нескольких Тысяч шагов. Боже мой, разве Это разлука? Это же праздник, Дивная мука На расстоянии улицы, На расстоянии площади, На расстоянии нескольких Тысяч шагов… Можно молчать — ни слова, Можно гадать и ждать, Но постоянно знать, Что от живой до живого Все же рукой подать. 1973