Бессонница («Почему ты не спишь и глядишь в окно?..»)
Почему ты не спишь и глядишь в окно?За окном никаких происшествий нет.Только листья шумят, только дождь идет.Ты кого-нибудь ждешь? Не придет никто.Потому что все спят. И дождь прошел.Даже мокрая бабочка в раме спит.Отдохни, никаких происшествий нет.За окном не горит ни одно окно.Я не сплю потому, что не спит трава.И влажнеет земля от большой росы.И кузнечик задумался: может, встатьИ оспорить какие-нибудь часы?Я не сплю потому, что у всех заставОтдыхают стволы от дневной жары.Я не сплю потому, что не спит вода,А куда-то бежит, как твои года…1973
«Я к дороге так привык…»
Я к дороге так привык,Что не знаю, где мой дом.Туполицый грузовикПробирается с трудом.Бьет
метелица в упор.Воздух холоден и сыр.Слева — в ватнике шофер,Справа — левый пассажир.Это я на этот раз.Неприкаянно курю.Не свожу с дороги глаз.Ни о чем не говорю.Двигай, милый грузовик,Как и прежде, напрямик.Начинается зима.Проявляются дома.Говорят, что этот домНамечается на слом.Но и новая стенаБудет тоже снесена.Пусть от дома твоегоНе осталось и следа.Что бездомность? Ничего.Бездорожье — это да.1973
«Мне не может никто…»
Мне не может никтоИ не должен помочь,Это ты понимаешь сама.Это ранняя рань,Это поздняя ночь,Потому что — декабрь и зима.Это скрипОдиноких шагов в темноте.Это снег потянулся на свет.Это мысль о тебеНа случайном листеОставляет нечаянный след.А была у тебяОчень белая прядь,Потому что был холод не скуп.Но она, потеплев,Стала прежней опятьОт моих прикоснувшихся губ.Ты шагнулаВ квадратную бездну ворот.Все слова унеслись за тобой.И не смог обратитьсяЯ в тающий лед,В серый сумрак и снег голубой.Я забыл, что слова,Те, что могут помочь, —Наивысшая грань немоты.Это ранняя рань,Это поздняя ночь,Это улицы,Это не ты.Это гром,Но и тишь,Это свет,Но и мгла.Это мукаСтиха моего.Я хочу,Чтобы ты в это время спалаИ не знала о том ничего.1973
«Я болен…»
Я болен.Я в белой рубахе.На белой лежу простыне.Под белым теплом. Чьи-то ахиИ охи чуть слышатся мне.То сходятся, то, расступаясь,Расходятся.Что-то звенит.Игла, так любовно касаясь,Меня от чего-то хранит.Я выздоровел. Я снаружиВ те самые окна гляжу.Прекрасные грязные лужиСтарательно не обхожу.Как выпущенный на свободу,Я делаю все, что нельзя:По льду, уходящему в воду,Как малые дети, скользя.Я выздоровел от простуды.Я выздоровел от любви.Вступают со мной в пересудыЛишь голуби да воробьи.1973
«Уволенная статуя…»
Уволенная статуя,Омытая дождями,Давай помянем староеС закрытыми глазами.С пристанционной улицыПроникнув на задворки,Давай помянем давниеРучьев скороговорки.Давай помянем мальчика,Наивного на диво,И голубую девочку,Что все не приходила.А он, храня молчаниеВ твоей тени забытой,У зала ожиданияСтоял, дождем умытый.Давай помянем мальчикаИ девочку припомнимТам, где цвела мать-мачехаПочти по всей платформе.За что «спасибо», статуя,И за какое детство?Давай помянем старое,Ведь никуда не деться.От человечьей одуриУйдя в свое начало,Поразмышляй на отдыхе,Кого ты замещала.Где тридцать лет, не менее,Ты тень бросала длинно —Как вздохи облегченияБереза и рябина.…Там паровоз на роздыхеВблизи густых сиреней.И тучка галок в воздухе,Как туча подозрений.1973
Пауза
Оскалить ярмарочно ливенку?Или тряхнуть словесным цирком?А может быть, пополнить лирикуЕще одним больничным циклом?Или отъехать в край,
прославленныйТем, что там редко кто бывает,Где вмятины зовутся вдавлины,А тишина преуспевает?Где зимний лес, красуясь вышивкойТемно-зеленою и белой,Напоминая свитер лыжника,В глаза летит, оледенелый.И там, махнув сосне, как парусу, —Не говорком и не мычаньем, —Перед стихом заполнить паузуУже значительным молчаньем.1973
Одиночество
Давиду Ланге
Тепло в моем доме, свободно и чисто.И сахар, и чай у меня, и вино.Но что-то никто в мою дверь не стучится,Лишь падает небо в большое окно.Большой или малый, Христос иль Иуда,Входите. Вам, снег отряхая с плечей,Я с ходу в прихожей поддакивать буду,Смеяться и плакать от умных речей.Я всем буду рад и старинно и ново.Я все вам отдам и душой и судьбой…Одно только грустно — последнее слово.Я снова оставлю его за собой.1973
«Я колокольчик подарил…»
Я колокольчик подарилТебе. А ты его разбила.С еловой ветки уронила.А в двери Новый год входил.…А колокольчик этот былС таким стеклянным дальним звоном,Как будто во поле студеномСкорее к дому торопил…Была ты или не была,Мне трудно знать, с былым покончив…Но вот звонят колокола,Сквозь снег звенят колокола,Сквозь снег бродячих лет моих,А мне все кажется, что в нихЗвенит разбитый колокольчик.1974
«Боже, как это было давно…»
Боже, как это было давно,Ничего не осталось в итоге…В почерневшем снегу полотноБесконечной железной дороги.Полотно. А за тем полотном,Как туманные знаки свободы,Проносящиеся за окномТо луга, то стога, то заводы.Не свободен я был все равноОт любви, как от вечной тревоги…Боже, как это было давно,Ничего не осталось в итоге.Только память о том, как бежалОт любимых. Как снова и сноваНе за них, а за слово дрожал,Стихотворное, бедное слово.1974
«Когда я после смерти вышел в город…»
Когда я после смерти вышел в город,Был город послепраздничен и тих.Я шел Манежем.Было — ни души.И так светло!.. Лишь ветер подметал,Как дворник, конфетти и серпантин.Дома стояли, ясно каменея.Все было так привольно. И тогдаЗаметил я, что я уже могуИдти сквозь все. Я шел, не замечаяДверей и комнат. Только к нам с тобойВойти не мог. Хоть был карт-бланш,Не мог… Но площадь Пушкина…Я удивляюсь.Ты с мужем села около Него.Я захотел купить тебе букетик…Ты в Пушкина смотрела. Я тогдаНапротив стал, как тень. Ты погляделаКуда-то в воздух. Было ощущенье,Что ты глазами встретилась со мной.И встала.И одна пошла к киоску.Взяла букет в прозрачной оболочке.И полевых цветов один букет.С травой. Зеленой.Белые цветы…Я отошел — мы были не одни.Боялся, как бы их не положилаК подножью памятника…Я недолгоШел вслед за вами.Чтобы вас не мучить.Ведь я же после смерти вышел в город.А ты была жива.Цветы — твои.1974
Дом с мезонином
Прощайте, Машенька, прощайте.Пришла ушедшая пора…Меня, как Дом, не замечайте,Ведь дождик льет как из ведра.Я буду рад, слегка отъехав,Что Дом, не зная почему,Стоит задумчивый, как Чехов,И улыбается всему.Здесь были мы других не хуже.Нам было по семнадцать лет.И тополиный пух на лужиЛетел, как бабочки на свет.И вишни, близкие к удару,Шумели в лад, вбежав во двор,Как исполняя под гитаруСквозной мотив из «Трех сестер».…Машинка, как сороконожка,Все что угодно перешьет…А Дом подлечится немножкоИ Автора переживет.Прощайте, Машенька, прощайте!Живите с веком наравне.Но никому не обещайте,Что обещали только мне.1974