Это вечное стихотворенье...

«Учись ваянию, ваятель…»

Учись ваянию, ваятель, Ценя классический пример. Ты понимаешь, как создатель, Что нужен вкус и глазомер. Но опасайся! Слишком ведом, Оберегая твой резец, Ведет к обманчивым победам Неповторимый образец. 1975

Февраль

Даже в самой наполненной строчке Безвоздушные паузы есть. Не могу из своей оболочки Выйти так, чтобы без проволочки От возвышенной буквы до точки Вы смогли меня сразу прочесть. Как предвестие бедных седин, Но с намеком, что все несерьезно, Иней выбелил белоберезно Все деревья, глядевшие розно, Все скамейки, где мы не сидим, Он исчезнет, и не уследим… Лишь бы в небо не канули с ним Те скамьи и деревья виденьем, Всем пушистым своим загляденьем, Полуоблачным, полуземным. Потому и боимся войти В сферу этого белого сада. Потому что нам больше не надо, Потому что мы тоже — почти. От любви, как от недоеданья, Полегчали мы в эти свиданья… Так что сад, отлетев, как дыханье, Может чудом и нас унести. От зимы, приключившейся за ночь, Я узнал ни с того ни с сего, Что мучительней, чем несказанность, Я не знал на земле ничего. Слышу четких пушинок паденье С воспаривших и замерших куп. Это кленов и лип наважденья, Воплощенные в иней виденья. Это легкое стихотворенье, Как душа, отлетает от губ. 1975

«Осторожней со словом, мадам!..»

Осторожней со словом, мадам! Нет, я вас никогда не предам. Никогда не оставлю в беде, Не обижу ни в чем и нигде. Есть у слова особая власть — Утешением к сердцу припасть. Но и сила смертельная есть. Вы не знаете, что предпочесть. Осторожней со словом, прошу. Я ведь сам говорю и пишу! И как часто я думаю сам: Лучше б мысли читать по глазам. 1975

«Заручиться любовью немногих…»

Заручиться любовью немногих, Отвечать перед ними тайком — В свете сумерек мягких и строгих Над белеющим черновиком. Отказаться, отстать, отлучиться, Проворонить… И странным путем То увидеть, чему научиться Невозможно, — что будет потом. Лишь на миг! И в смиренную строчку Неожиданность запечатлеть. Горьковато-зеленую почку Между пальцев зимой растереть. 1975

«Отбрасываю в сторону стихи…»

С. Наровчатову

Отбрасываю в сторону стихи. Мне надо видеть то, что за стихами. Случившееся. Даже пустяки Какие-нибудь… Легкое дыханье, Стеклом запечатленное на миг В каком-нибудь автобусе… Рисунок Плюща, ветвящегося по стене, Как паутинки трещин… Или сумрак В саду, где жизнь, неведомая мне. Чужая фраза, полная волненья: «Так и скажите ей или ему!» — Обрывком чуждого стихотворенья Упавшая в полуночную тьму. И шум листвы. И чьей-то спички вспышка. Или совсем нелепая ослышка, Когда оглядываешься — и нет… Нет никого. Я помню редкий свет И улочки, где не видать ни зги, И дождик сквозь невидимое сито. Я заплутался как-то. И шаги Меня весь путь преследовали чьи-то. Я останавливался. За углом Мой останавливался догоняльщик. А было это в городе чужом. Я в прятки начинал играть, как мальчик, Пока не оглянулся. И во тьму Назад, навстречу не пошел, как надо. И вдруг опять услышал возле сада: «Так и скажите ей или ему!» Как мания преследованья, ритм Еще не воплотившейся поэмы. Не подойдет и не заговорит, Пока мы трусим и пока мы немы. Отбрасываю в сторону стихи. Мне надо видеть то, что за стихами. Случившееся. Даже пустяки. Я должен видеть, что за пустяками. 1975

«Крыши намокли…»

Крыши намокли. Деревья опали. Я и мои переулки в опале. Вот уж которые сутки подряд С нами не видятся, не говорят. Это осенней поры перемены. Вынуты рамы, и сдвинуты стены. Это осенний развал и разлом, Производимый добром, а не злом. Шорох газеты отжившего века. Вздох потерявшего все человека, Здесь опадают, на диво легки, Вместе с деревьями особняки. Крыши упали, и клены опали. Я и мои переулки в опале. Вот уж которые сутки подряд С нами не видятся, не говорят. Как-то неловко глядеть на обои. Видеть, что было за дверью любою. Только луна, как непрошеный гость, Каждую комнату видит насквозь. Это же переселение душ! Где-нибудь увеселенья к тому ж. Но еще память моя не ушла С улицы той, где так долго жила, И назначает свидание все ж, То, на которое ты не придешь, Там, где глядит, как печальный сподвижник, Старый фонарь на опальный булыжник. 1975

«Красивый, старый, черный дом…»

Красивый, старый, черный дом, Ведь и такой случится час, Что некий день, задев бортом, Перенесет куда-то нас. Я даже рад, что я поэт, Что и потом смогу сказать, Когда весь этот белый свет Я перестану осязать. Красивый, старый, черный дом, Ты показался нынче мне Раззеленевшимся кустом, Расцветшим в полной тишине. Что говорить о тесноте И поминать о примусах. Есть и в наружной красоте Такая даль, как в небесах. В какой несбыточный музей Перенести твое крыльцо, Где мне и в сумраке ночей Светили руки и лицо? Красивый, старый, черный дом, Ты показался нынче мне Раззеленевшимся кустом, Расцветшим в полной тишине. А воздух помнит все дома, Запечатлевшиеся в нем, Как память сердца и ума, Красивый, старый, черный дом. 1975

Тепло

Бабушкино одеяло Пахло кирпичным теплом… Бабушка, мало-помалу Твой забывается дом. Белые плитки лежанки. Детская горка зимой. И те волшебные санки, Что не хотели домой. Помню, беседка стояла В зарослях сада шатром… Бабушка, мало-помалу Твой забывается дом. Но не такая уж малость — Нашего леса гряда, Воздух, которым дышалось Так, как потом никогда. Вспомню и чашу наполню В честь накренившихся ив. Падали яблоки, помню, Канувший белый налив. Припоминал я, бывало, В стужи ходя напролом: Бабушкино одеяло Пахло кирпичным теплом. 1975

Ровеснику

Испытание временем, Испытание веком, Испытание бременем И родным человеком. Испытание рифмами, Бесконечно плохими. Сухарем, логарифмами Или двойкой по химии. Испытание строчками, Колдовавшими долго. Испытание стройками — Ангара или Волга, — Испытание заметью, Где одно только средство — Испытание памятью Опаленного детства… И довольно застенчивой, Но весьма величавой — Испытание женщиной, Испытание славой. Обязательно выдюжить И порадовать вестью. Обязательно выдержать, Обязательно с честью. И, живя перемеченным Метой празднеств и бедствий, Быть в душе — незамеченным, Знаменитым, как в детстве. 1975

«Цветущая ветка с надломом…»

Цветущая ветка с надломом, Сирень среди этой ольхи Повеяла чем-то знакомым, Как старые чьи-то стихи. Два дуба темны, как ворота, Распахнутые навсегда… Здесь явно отсутствует кто-то И тянется кто-то сюда. 1975

«Поэму отнесло, как тучу…»

Поэму отнесло, как тучу, А мы ее так долго ждем. Она вблизи мерцает, муча Неразразившимся дождем. Мне внятны все ее зарницы И что должно случиться впредь. На эти белые страницы Мне душно, милая, смотреть. Как будто целая деревня, Где чернозем от жажды плох, Ждут лица, улицы, деревья, Ромашки и чертополох. 1975

Черная речка

Речка пропала! А речка была. Как полагается речке, жила. Темную ель отразив и сосну, Темные травы струила по дну. Ровно бежала по синей тайге И замерзла по первой пурге. Ну а поскольку в тени родилась, Черною речкою речка звалась. Но на дороге ее, знаменит, Землю рванул молодой динамит И пересек ее русло грядой, Как повелел человек молодой, Насыпь свою настелив по гряде… Рельсы не могут идти по воде. И получились такие дела: Речка пропала. А речка была! Ветром рябила живую волну, Донные травы стелила по дну, Ровно бежала по тихой тайге И замерзала по первой пурге, И оттого, что в тени родилась, Черною речкою речка звалась. …Как-то охотник таежный пошел К речке, чтоб выудить рыбку на стол. Долго ходил по знакомым местам — Нету речонки, которая там… Все ж сообщил, добродив до конца: Есть лишь незнаемые озерца; Цепью идут от истоков реки, Мелиорации всей вопреки. Вбок возникают… незнамо куда. (То появилась, то скрылась вода!) Видимо, взрывом оглушена, Наших людей испугалась она… Черную речку ты мне иногда Напоминаешь в иные года. Встретимся, что ли, В неведомый час, Ради природы на миг отлучась, Там, где бежит сквозь недреманный лес, То отражая сиянье небес, То исчезая в подпочвенной тьме, Речка как речка, себе на уме. 1959, 1975

«Ладно. Сколько бы там ни осталось…»

Ладно. Сколько бы там ни осталось Мне по белому свету ходить, Принимаю и грусть, и усталость, Даже старость приму, может быть. Я уже понимаю, что время Бесконечно содержится в нас Как великое, вечное бремя На грядущее и на сейчас. Улыбаются липы, и клены, И ромашек лесных благодать. …Дай дожить мне простым и влюбленным, Самой маленькой птице под стать… Но голубка, оставивши землю, По спирали уносится вдаль, Где, высокие клювы подъемля, Кружевная возносится сталь. Ничего не дается нам свыше. И сегодня уже не вчера. Где-то рушатся теплые крыши, Где-то тихо скрипят флюгера. Сталь не ведает — поздно иль рано. Я гляжу на нее в забытьи, Так, как будто портальные краны — Это лучшие птицы мои. 1975