Европейская поэзия XIX века

АРТЕМИДА [291] Перевод П. Стрижевской

Тринадцатая [292] вновь… ты первою предстала; Всегда единственной? Иль неизменна роль? Но королева ль ты? Иль ждет тебя опала? И кто избранник? Ты иль свергнутый король? Любимая меня любить не перестала; Любите преданно, вам преданны доколь. То смерть иль смертная?.. О, благодать! О, боль! И у нее в руке сияет роза [293] ало. Но взором огненным небесный свод окинь, Ты, роза пламени, Неаполя святая, Узрела ль ты свой крест средь облачных пустынь?.. Летите, розы, вниз! Пылает неба синь! Сгинь, белых призраков непрошеная стая! Святая бездны [294] мне дороже всех святынь!

291

Артемида — одно из самых загадочных стихотворений Нерваля. В его названии Артемида появляется, может быть, как богиня- спасительница в верованиях многих мистических сект античности.

292

Тринадцатая. — Здесь возможны самые различные толкования: это и тринадцатая карта в специальной гадальной колоде, означающая смерть, переход в другое состояние, и тринадцатая годовщина смерти Софи Доус, юношеской любви Нерваля; сохранилось и примечание самого поэта; «Тринадцатый, поворотный, час».

293

И у нее в руке сияет роза… — К этой строке Нерваль сделал сноску: «Филомена». Святая Филомена — христианская мученица эпохи последних римских императоров; на современной Нервалю гравюре она изображена о розой в руке.

294

Роза пламени, Неаполя святая… Святая бездны… — По примечанию Нерваля, Розалия. Святая Розалия — покровительница Палермо, и в одном из вариантов текста она названа «сицилийской святой»; впрочем, и в Неаполе ее чтили как защитницу от многих бедствий. Но так или иначе, она связана с мыслью об огнедышащей разверстой бездне (вулканов Везувия или Этны).

ХРИСТОС В ГЕФСИМАНСКОМ САДУ [295] Перевод П. Стрижевской

Бог умер! Небеса пусты…

Плачьте, дети! У вас нет отныне отца…

Жан-Поль [296]

I

Когда Господь, ничьим участьем не согрет, На предавших друзей взирал с немым упреком И к небу воздевал в отчаянье жестоком Худые длани, как отвергнутый поэт, Он посмотрел на тех, кому нес веры свет,— Там каждый мнил себя властителем, пророком, Но пребывал меж тем в животном сне глубоком,— И изнемог Господь и крикнул: «Бога нет!» Дремали все. «Друзья, вы эту весть слыхали? Мой лоб в крови, меня ждут беды и печали, И свода вечного коснулся я челом! О, бездна! Бездна! Ложь, обман мое ученье! Не освящен алтарь, нет в жертве искупленья… Нет Бога! Бога нет!» Все спали крепким сном!

II

Твердил он: «Все мертво! Пустыня — мирозданье; Я обошел весь свет, по млечным брел путям, К истокам вечных рек меня влекло скитанье По серебру воды и золотым пескам,— Везде безжизненных земель и вод молчанье, Лишь океан валы вздымает к небесам, Покой межзвездных сфер тревожит их дыханье, Но разума — увы! — не существует там. Я божий взор искал, по впадина глазная Зияла надо мной, откуда тьма ночная На мир спускается, густея с каждым днем; И смутной радугой очерчен круг колодца, Преддверье хаоса, где мрак спиралью вьется,— Во мгле Миры и Дни бесследно гибнут в нем!»

III

«Неумолимый Рок! Страж молчаливой дали! Необходимости непобедимой лед! Твои шаги простор вселенной охлаждали, Когда немых снегов ты совершал обход; Ты ведал, что творил: светила угасали, За солнцем солнца вдруг лишался небосвод; Дыханье вечное ты передашь едва ли От мира мертвого тому, что вновь придет… Отец мой! Твой ли дух мной правит вездесущий? И вправду ли дана тебе над смертью власть? Ужель когда-нибудь тебя заставит пасть Сей ангел ночи, нас во мраке стерегущий? Я осужден один страдать во тьме ночной. Увы! — коль я умру, то все умрет со мной!»

IV

Никто не приходил прервать его мученье, Он сердце изливал напрасно в тишине; В Солиме [297] лишь один не пребывал во сне,— Господь к нему воззвал, моля об избавленье: «Иуда, — крикнул он, — оставь же промедленье, Спеши меня продать, спор кончи о цене, Я им не нужен, друг! Скорей явись ко мне, Осмелься совершить хотя бы преступленье!» Но шел Иуда прочь, насуплен и угрюм, Раскаянье и стыд его терзали ум И скорбь, что дешево он совершил продажу… И только лишь Пилат, оторванный от дел, К страдальцу жалостью проникся и велел Охране наконец: «Безумца взять под стражу!»

V

Он тот безумец был, в ком вечное горенье,— Забытый, к небесам вознесшийся Икар, Он — Фаэтон [298] , его сжег солнечный пожар, В нем Аттиса [299] творит Кибела воскресенье! Авгур [300] отыскивал в утробах птиц знаменье, И почву опьянял бесценной крови дар, И на своей оси земной крепился шар, Олимп над бездною склонился на мгновенье. «О, не таись, Амон-Юпитер [301] , от меня,— Воскликнул Кесарь, — чей он ангел, тьмы иль света? Кто послан нам, ответь! Он бог иль сатана?» Оракул не давал правителю ответа… Могла быть лишь тому известна тайна эта, Кем глина мертвая душой наделена.

295

Христос в Гефсиманском саду. — В Евангелии рассказывается, что в ночь перед распятием Иисус пришел с учениками «на место, называемое Гефсимания… Тогда говорит им Иисус: душа моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте со мною. И, отошед немного… молился и говорил: „Отче мой! если возможно, да минует меня чаша сия; впрочем, не как я хочу, но как ты“. И приходит к ученикам, и находит их спящими, и говорит Петру: так ли не могли вы один час бодрствовать со мною?» (От Матфея, XXVI, 36–40).

296

Жан-Поль — псевдоним Иоганна Пауля Рихтера (1763–1825), немецкого писателя, которого романтики почитали как своего предшественника.

297

Солим — Иерусалим.

298

Фаэтон — в греческой мифологии сын бога солнца Гелиоса; он умолил отца позволить ему править солнечной колесницей, но слишком приблизился к земле, воспламеняя ее, и был испепелен молнией Зевса.

299

Аттис — малоазийское божество умирающей и воскресающей природы, возлюбленный Кибелы, великой Матери богов; после смерти был превращен ею в сосну.

300

Авгур — в Древнем Риме жрец, гадавший по полету птиц и внутренностям жертвенных животных.

301

Амон-Юпитер. — В поздней античности египетское верховное божество Амон-Ра отождествлялось с Юпитером.

ЗОЛОТЫЕ СТИХИ Перевод А. Ревича

Что же! Все в мире чувствует.

Пифагор [302]

Подумай, человек! Тебе ли одному Дарована душа? Ведь жизнь — всему начало. Ты волей наделен, и сил в тебе немало, Но миру все твои советы ни к чему. Узрев любую тварь, воздай ее уму: Любой цветок душой природа увенчала, Мистерия любви — в руде, в куске металла. «Все в мире чувствует!» Подвластен ты всему. И стен слепых страшись, они пронзают взглядом, Сама материя в себе глагол таит… Ее не надо чтить кощунственным обрядом! Но дух божественный подчас в предметах скрыт; Заслоны плотных век — перед незримым глазом, А в глыбе каменной упрятан чистый разум.

302

Пифагор (ок. 580–500 гг. до н. э.) — греческий математик и философ. С его именем связывается, в частности, учение о вечном круговороте душ, не исчезающих со смертью людей, но переселяющихся в другие существа и предметы.

АЛОИЗИУС БЕРТРАН Перевод Е. Гунста

Алоизиус (настоящее — имя Луи-Наполеон) Бертран (1807–1841). — В истории французской литературы известен как создатель очень важного для нее жанра — стихотворения в прозе. Жизнь поэта прошла и глухой бедности; единственная его книга — «Ночной Гаспар. Фантазии в манере Рембрандта и Калло» — была издана посмертно, в 1842 году. Она состоит из лирических зарисовок, сюжет которых — нравы, искусство, поверья разных стран Европы в излюбленные романтиками времена средневековья и Ренессанса. Нередко здесь неожиданный поворот ситуации вскрывает истинную суть призрачной и таинственной картины. Истина порой оказывается зловещей: ведь Ночной Гаспар, мнимый автор «Фантазий», — не кто иной, как дьявол. Отделанные с великой тщательностью, оттеняющие прихотливость вымысла тонким юмором, эти миниатюры послужили моделью для «Стихотворений в прозе» Бодлера.

ПЯТЬ ПАЛЬЦЕВ РУКИ

Почтенная семья, в которой никогда не было ни несостоятельных должников, ни повешенных.

«Родня Жана де Нивеля» [303]

Большой палец — это фламандский кабатчик, озорник и насмешник, покуривающий трубку на крылечке, под вывеской, сказано, что здесь торгуют забористым мартовским пивом.

Указательный палец — это его жена, бабища костлявая, как вяленая вобла; она с самого утра лупит служанку, которую ревнует, и ласкает шкалик, в который влюблена.

303

Родня Жана де Нивеля. — Выражение «родня псу Жана де Нивеля» во французском языке восходит к историческому эпизоду XV в. Два сына барона де Монморанси, приближенного короля Людовика XI (один из них носил имя Жана сира де Нивель), перешли на сторону злейшего врага короля, герцога Бургундского, и не откликнулись на отцовские призывы вернуться. Барон лишил сыновей наследства, назвав их «псами».

Средний палец — их сын, топорной работы парень; ему бы в солдаты идти, да он пивовар, и быть бы жеребцом, да он мужчина.

Безымянный палец — их дочка, шустрая и задиристая Зербина; дамам она продает кружева, но поклонникам не продаст и улыбки.

А мизинец — баловень всей семьи, плаксивый малыш, вечно цепляется за мамашин подол, словно младенец, повисший на клюке людоедки.

Пятерня эта готова дать при случае оглушительную оплеуху, запечатлев на роже пять лепестков левкоя — прекраснейшего из всех когда-либо взращенных в благородном граде Гаарлеме [304] .

304

Гаарлем — город в Голландии.

ВОДЯНОЙ

То был ствол и ветви плакучей ивы.

А. де Латуш [305] . «Лесной царь»

«Кольцо мое! Кольцо!» — закричала прачка, напугав водяную крысу, которая пряла пряжу в дупле старой ивы.

Опять проделка Жана де Тия [306] , проказника-водяного, — того, что ныряет в ручье, стенает и хохочет под бесконечными ударами валька!

Неужели ему мало спелой мушмулы, которую он рвет на тучных берегах и пускает по течению!

305

Анри де Лaтyш (1775–1851) — французский поэт, романист и комедиограф; но наибольшая его заслуга перед французской поэзией — издание впервые сборника стихов Андре Шенье.

306

Жан де Тий — прозвище водяного у жителей окрестностей Дижона — города, где прошло детство Бертрана.

«Жан воришка! Жан удильщик, но и его самого в конце концов выудят! Малыш Жан! Я окутаю тебя белым саваном из муки и поджарю на сковородке в кипящем масле!»

Но тут вороны, качавшиеся на зеленых вершинах тополей, принялись каркать, рассеиваясь в сыром, дождливом небе.

А прачки, подоткнув одежду подобно рыболовам, ступили в брод, устланный камнями и покрытый пеной, водорослями и шпажником.

ДОЖДИК

Где бедной птичке знать, что дождь опасен ей?

Шум ветра яростный она встречает пеньем,

А капли той порой, грозя ей наводненьем,

Как жемчуг, катятся в ее гнездо с ветвей.

Виктор Гюго [307]

307

Перевод И. Шафаренко.

И вот, пока льет дождик, маленькие угольщики Шварцвальда, лежа на подстилках из душистых папоротников, слышат, как снаружи, словно волк, завывает ветер.

Им жалко лань-беглянку, которую гонят все дальше и дальше фанфары грозы, и забившуюся в расщелину дуба белочку, которую пугают молнии, как пугают ее шахтерские фонари.

Им жалко птичек — трясогузку, которая только собственным крылышком может накрыть свой выводок, и соловья, потому что с розы, его возлюбленной, ветер срывает лепесток за лепестком.

Им жалко даже светлячка, которого капля дождика низвергает в пучины густого мха.

Им жалко запоздавшего путника, повстречавшего короля Пиала и королеву Вильберту, ибо это час, когда король ведет своею парадного коня на водопой к Рейну.

Но особенно жалко им ребятишек, которые, сбившись с пути, могут прельститься тропой, протоптанной шайкой грабителей, или направиться на огонек, зажженный людоедкой.

А на другой день, на рассвете, маленькие угольщики отыскали свою хижину, сплетенную из сучьев, откуда они приманивали на манок дроздов; она повалилась на землю, а клейкие ветки, служившие для ловли птиц, валялись неподалеку в ручейке.

ТЕОФИЛЬ ГОТЬЕ

Теофиль Готье (1811–1872). — Молодость Готье прошла среди пылких последователей Виктора Гюго, в литературных баталиях и антиобывательских эскападах. Но из романтических заповедей по-настоящему близка ему оказалась лишь та, что утверждала культ святого Искусства; ей он оставался верен всю жизнь, осмысляя ее как теорию «искусства для искусства». Поэзия Готье избегает непосредственного лирического излияния. В юности колебавшийся при выборе призвания между литературой и живописью, он был особенно чуток к чувственной красоте мира. Мысль и настроение в его стихах передаются обычно через красочный, осязаемый внешний образ, зачастую вовсе не вычурно-эстетский, а относящийся к обыденной действительности. Профессиональный литератор, журналист, не имевший возможности отказываться и от самой неблагодарной работы, Готье участвовал во всем, что происходило в художественной жизни Франции. Он оставил поэтические книги («Стихи», 1830; «Испания», 1845; «Эмали и камеи», 1852), новеллы, романы («Капитан Фракасс», 1863), воспоминания о друзьях молодости — «История романтизма».