"Фантастика 2025-92". Компиляция. Книги 1-26

Хорошо, что я не внял советам шефа и надел джинсы, вместо лёгких шерстяных брюк. Металлические клёпки значительно лучше сопротивлялись напору похотливых когтистых пальчиков. Простые пластиковые пуговицы отлетели бы сразу.

— Возможно, он позволит тебе поиграть ПОСЛЕ аудиенции, — короткий взгляд в нашу сторону. Намёк: будьте послушными, или вам отсюда не выйти… — Но сейчас ты должна вести себя хорошо. Иначе папочка останется недоволен. А ты ведь этого не хочешь, Софи?

— Можно мне тогда хотя бы спуститься в зал?.. — выглядела она лет на двадцать пять. Но вела себя, как маленькая девочка. — Мне скучно. И есть хочется.

— Софи, — голос Аллегры хлестнул, как бичом. Молодая стригойка даже вздрогнула. — Мастер велел тебе учиться питаться на расстоянии. А пока не научишься — ты должна оставаться голодной.

— Сука, — оскалилась Софи. — Ты лишаешь меня всех удовольствий.

— Зато я получаю их сполна, — широко улыбнулась Аллегра. — Твои мучения — самый изысканный десерт.

Они говорили так, словно нас нет. И Алекс был совсем не против: стоял тихо, с непроницаемым лицом, и совсем не двигался. Как будто он был мышью, а Софи — коброй.

Аллегра специально дразнит Софи, — понял я. — Оскорбляя молодую стригойку, она заставляет ту сорваться, и выместить ярость на нас. Софи, разумеется, накажут, и Аллегра убьёт двух зайцев: избавится от конкурентки и навредит Алексу. А сама останется чистой.

Алекс понял это гораздо раньше, чем я, вот и прикидывается ветошью. Он прав: обидно будет загнуться ещё до встречи мастером.

Мне уже по-настоящему любопытно, кто это может быть…

Аллегра начала медленно спускаться с лестницы. Одета она была в струящееся платье из тонкой блестящей ткани, похожей на новогодний дождик, которым украшают ёлки. Золотые, серебряные, синие и багровые нити. Глубокий вырез до самой талии в принципе ничего не оставлял для воображения. Фигурой стригойка походила на греческую статую: эдакий гимн плодородию. Ирония заключалась в том, что гимн этот пелся впустую: тело Аллегры было мертво и бесплодно. Так же, как и её душа.

Я вспомнил, как в цирке она на миг потеряла контроль и предстала в своём истинном обличье…

Пользуется гламором? Я о таком читал. Способность некоторых существ туманить разум окружающим, внушая мысли о своём совершенстве. Так поступают эльфы, пикси, почти все ведьмы, и… стригои.

Прожив девятьсот лет, сложно сохранить молодость и свежесть в первозданном состоянии. Кожа становится желтой и сухой, как старый пергамент, глаза уподобляются птичьим погадкам, а тело приобретает лёгкость и изящество коридорной вешалки…

Но Софи всё ещё сохраняет красоту, которой обладала при жизни. Это и ненавистно Аллегре: молодость соперницы.

Наверное, что-то отразилось на моём лице, потому что Аллегра вдруг оказалась рядом и прижала губы к моему уху. Одновременно сжимая плечо так, что когти прорезали кожу куртки и добрались до моего тела.

— Не смей разглядывать меня, молодой стригой, — прошипела она. — Не тебе судить о том, как я выгляжу.

Софи мстительно рассмеялась.

— Значит, птенчик видит твой истинный облик, несмотря на все ухищрения, — проворковала она, глядя на меня с каким-то новым уважением. — Какой удар по самолюбию, правда, Аллегра? Он ЗНАЕТ, как ты выглядишь на самом деле. И будет помнить об этом. Всегда.

Ну вот. Теперь молодая стригойка провоцирует старую. А в центре конфликта — аз, грешный.

И честно говоря, я начинаю от этого уставать.

Сведя ладони вместе, я неожиданно раскрыл их, разведя руки в стороны. Между ладоней остался сгусток фиолетового пламени. Стригойки одновременно выдохнули и отшатнулись. Я наддал, и в сфере огня заклубились багровые всполохи.

Пребывание в амплуа циркового артиста явно не прошло для меня даром…

— Ведите нас к своему мастеру, — сказал я самым приказным тоном, на который был способен. — Иначе от вас обеих останется лишь по кучке чёрного пепла.

— Это ничего тебе не даст, стригой, — выплюнула Аллегра. — На всех твоей силы не хватит.

— Но тебя в это время будут сметать с пола щеткой, СТАРУХА.

Аллегра дёрнулась, выставив клыки на всю длину. Я предупреждающе поднял сгусток огня повыше.

— Пламя — почти единственное, что вредит стригоям окончательно и бесповоротно, — негромко сказал Алекс. — Еще немного, и мой напарник сочтёт, что лучше всё здесь спалить дотла, чем слушать ваши бабские склоки.

На последний словах он сделал ударение, тем самым переключая внимание на себя.

И в этот момент на лестнице показался ещё один персонаж. Мальчик лет восьми, тоже стригой.

Он был одет в белоснежную матроску с широким небесно-голубым воротником, синие гольфики и сандалии. Волосы — пшенично-русые, вздёрнутый носик усыпан веснушками.

И он выглядел бы совершенным невинным младенцем, если бы не шрам, пересекающий горло поперёк. Шрам был толстый, багровый и выглядел свежим.

— Вы, обе, — повелительно прикрикнул мальчик тонким и ломким голосом. — Вы заставили мастера ждать. Он недоволен.

— Прости, Петруша, — обе стригойки склонились перед пацаном. — Мы уже идём.

Лестница вела на галерею, в которую выходило множество богато украшенных дверей. Мальчик Петруша шел впереди, за ним — мы, за нами — обе девушки. Внизу, за перилами, был зал удовольствий, обнаженные тела в причудливых позах представляли собой весьма занятное зрелище. Но разглядывать их было некогда.

Возможно, перепалка стригоек тоже была испытанием для нас, — думал я на ходу. — Их хвалёный мастер хотел проверить, насколько сильно мы прогнёмся. В попытке спасти свои жизни…

Двери, украшенные резьбой и золочеными завитушками открылись, и мы вошли в круглую комнату, обрамлённую по периметру фальшивыми колоннами, с куполообразным, расписанным сценами охоты на оленей потолком, и освещённую электрическими лампочками.

Посреди комнаты, за круглым, накрытым бархатной скатертью столом, сидел среднего возраста господин и раскладывал пасьянс.

Одет он был в коричневую тройку — такой покрой был в моде, кажется, в конце девятнадцатого века. Рубашка с круглым воротничком, цепочка от часов в жилетном кармане, бородка с завитыми кверху усами — как у Николая Второго на фотографии…

Всем своим видом господин являл спокойную благообразную респектабельность. И кроме прочего, казался смутно знакомым.

Как только мы вошли, господин бросил карты и повернулся всем телом, уперев одну руку в бок и выставив ногу в дорогом начищенном ботинке. А потом доброжелательно улыбнулся.

— Фёдор Михайлович? — не сказать, чтобы шеф был сильно удивлён. Скорее, обескуражен.

— Что, не ждали?.. — приподняв короткую верхнюю губу, господин улыбнулся. Лицо рябое, словно в молодости он перенёс оспу.