Feel Good. Книга для хорошего самочувствия

— Идиотизм, — сказала она себе, — я ведь даже не влюблена в него, я даже не знаю, находит ли он меня сексапильной, я даже не знаю, нахожу ли я его сексапильным!

Но, сказав это, она вспомнила их первую встречу три дня назад, вспомнила, как он покраснел, а она знала, что, если мужчина так краснеет, значит, маленькие пожары уже зажглись в его душе.

Алиса подошла к подъезду Тома, посмотрела на Агату, которая уснула, но все еще улыбалась. Она спросила себя, нравственно ли заниматься любовью с мужчиной, когда в углу спит похищенный ребенок. Ответа она не нашла и позвонила.

И, едва позвонив, пожалела об этом и очень понадеялась, что его нет дома. Она сказала себе, что он сочтет ее сумасшедшей, разве можно звонить вот так, без предупреждения, да вообще-то, подумалось ей, он и так уже считает ее сумасшедшей: чокнутой, которая крадет детей и требует выкуп с родителей, не первой молодости, чокнутой, которая вдобавок вздумала звонить в его дверь без предупреждения.

Голос Тома в домофоне ответил:

— Да?

— Это я, Алиса.

— Алиса?

— Да, Алиса… Я была недалеко, и мне пришла в голову одна идея, так что я подумала, что…

— О’кей… Э-э… Ладно, поднимайся.

Дверь открылась. Алиса вошла в холл, катя перед собой Агату, сняла колеса за 275 евро и оставила их у лестницы. Она поднялась, думая, что голос Тома в домофоне показался ей напряженным. Она злилась на себя, она была уверена, что он считает ее старой дурой, с ее эгоизмом и ее порывами, с ее привычкой использовать людей, как она использовала только что Северину, как использовала несколько лет назад Натана, отца Ахилла, как начала использовать и Тома, ох, она все испортила, весь проект романа, он не захочет иметь с ней дела, и для нее это будет конец всему, и только по ее вине. «Дура, дура…» — повторяла она на каждой ступеньке лестницы, которая вела ее к Тому.

Том ждал ее на лестничной площадке, и на лице у него было выражение человека, проходящего медицинское обследование.

— Я была недалеко, и мне пришла в голову одна идея, так что я подумала, что… — повторила она.

Том сделал нетерпеливый жест:

— Да, но ты немного не вовремя, потому что…

— Ну ладно, ничего страшного, я пойду… Извини меня, я тебе потом позвоню…

Том покосился на Агату.

— Нет, ничего, заходи, раз пришла.

Он впустил ее.

За обеденным столом сидели две женщины. Одна была лет сорока, невысокого роста, кудрявые волосы, зачесанные назад, удерживала сложная система заколок и резинок. Другая моложе, лет двадцати, могла бы быть хорошенькой, если б не откровенно надутая физиономия. Обе женщины смотрели на Алису, словно она была пятнышком плесени на куске хлеба.

— Алиса, познакомься, это Полина, моя жена… То есть бывшая жена, и Хлоя, моя дочь.

Алиса подошла, чтобы пожать женщинам руки, а Том добавил, обращаясь к ним:

— А это Алиса, мы с ней работаем над проектом.

Полина наклонилась над переноской:

— О, какая хорошенькая, как ее зовут?

— Агата, — сказала Алиса и взяла Агату на руки. — Я… Я не хотела вам мешать… Пойду покормлю ее… Можно воспользоваться кухней? — спросила она Тома.

— Да, иди.

Алиса вышла. Из кухни она слышала разговор Тома, Полины и Хлои.

— Что я хочу сказать, вы могли хотя бы посоветоваться со мной, в этом доме всегда так, никто не спрашивает моего мнения, точно так же было, когда вы заняли большую комнату! — говорила Хлоя.

— Тебе было семь лет! И это совсем другое дело! Это только наше решение. Как бы то ни было, для тебя это ничего не меняет, ты здесь даже больше не живешь, — ответила Полина.

— Ладно, вообще-то это не «наше решение», это решение твоей матери, — поправил Том.

— Да плевать я хотела, — фыркнула Хлоя, — я теперь дочь разведенных родителей, очень весело! А как быть, когда у меня появятся дети, вы будете приходить на дни рождения по отдельности? Придется устраивать два Рождества и тому подобная хрень? И значит, у меня теперь есть отчим, да? Как его зовут?

— Его зовут Жан-Мишель. Он хирург.

— Почему ты каждый раз уточняешь, что он хирург? — спросил Том.

— Ничего я не уточняю!

— Уточняешь, как будто для тебя это важно, что он хирург, как будто это значок, который ты хочешь приколоть к лацкану: «Я Полина, жена хирурга».

— Я думаю, это у тебя с этим проблема. Боюсь, у тебя вообще проблема с людьми, у которых жизнь удалась.

— Ты хочешь сказать, что моя не удалась, да?

— Я не знаю, а ты сам как думаешь?

— Ничего я не думаю. Я хочу, чтобы мы поговорили конкретно о том, что будет теперь, мы ведь поэтому решили увидеться, правда?

Полина достала из сумки листок бумаги:

— Конкретно вот что я тебе предлагаю, я все записала: я буду платить половину квартплаты в течение года, так у тебя будет время найти выход. Все остальное я оставляю тебе, заберу, пожалуй, только мамину вазу и рамку с фотографией Хлои на Сардинии…

Алиса наблюдала за всем этим с кухни, кормя Агату из бутылочки. «Вот, значит, что такое семья», — подумала она. Семья… Каким странным ей вдруг показалось это сборище людей, вынужденных жить бок о бок годами просто из-за генетической связи.

Семья…

Она помнила, что у нее это было до смерти отца в ее двенадцать лет, но со временем воспоминания утратили четкость, остались только отдельные картинки. Обед с жареной курицей в середине стола: птица, размером, цветом и формой напоминающая мяч для регби, гордо лежит на блюде, согласно семейной традиции, в окружении венчика зеленого салата. Еще воспоминания: новогодняя елка, три-четыре подарка под ней, уик-энд на побережье, песок, солнце, волны, низкий голос отца, смех матери, красный плюшевый медвежонок, запотевшее окно ее комнаты, открытка с диснеевскими спасателями, приколотая к стене.

А другие воспоминания? Она понятия не имела, куда они могли подеваться. Все эти картинки из первых двенадцати лет ее жизни, похоже, попросту растворились во времени, растаяли и слились в единую смесь, отливающую смутно знакомыми бликами, эти воспоминания стали похожи на сон, который забывается, по мере того как его рассказываешь, и помнится только общая атмосфера: было грустно, весело, страшно, я не знаю, что мне снилось.

Шум отодвигаемых стульев вывел Алису из раздумья. Полина и Хлоя уходили. Они были уже в дверях. Полина кивнула ей на прощание, Хлоя, по-прежнему надутая, и не подумала. Дверь закрылась, в квартире остались только она, Том, Агата и довольно тягостная тишина.

— У тебя красивая дочь, — сказала Алиса.

— Не понимаю я, как она живет. Странная штука — дети: сегодня они маленькие, любят вас и целуют. А завтра уже взрослые, и их не понять.

Том прошел в кухню, взял бутылку «Гленфиддиш» и налил себе стакан: чистого, без льда.

— Хочешь? — спросил он Алису.

— Чуть-чуть, — ответила она, кивнув на Агату.

Он налил чуть-чуть.

— Ладно, что у тебя за идея? — перешел к делу Том, вдохнув запах виски.

Алиса отпила глоток, горло обожгло, она закашлялась, и ей стало хорошо.