Фоллаут: Московский Гамбит
Шрифт:
Где-то на платформе снова отчаянно, надрывно заплакал ребенок. Этот одинокий плач в наступившей мертвой тишине, нарушаемой лишь потрескиванием остывающего металла генератора, звучал как похоронный колокол по станции «Маяковская».
Глава 2
Глава 2: Голос из Динамиков
Мертвая тишина, сменившая привычный гул геотермального преобразователя, давила на уши, высасывала остатки самообладания. Казалось, сама станция затаила дыхание перед неотвратимым. Детский плач, пронзительный и тонкий, метался под высокими сводами «Маяковской», отражаясь от мозаик Дейнеки, на которых беззаботные советские люди все так же летели на самолетах и шагали на демонстрациях под вечно синим, мирным
«Спокойно!» – голос Ирины Петровны, усиленный стареньким ручным мегафоном, который один из охранников, молодой парень по кличке Сиплый, сунул ей в руки, ударил по натянутым нервам, заставив многих вздрогнуть. Батарейки в мегафоне явно садились – голос звучал с хрипотцой и помехами, но даже так в нем чувствовалась несгибаемая воля. «Граждане «Маяковской»! Слушать меня! Я знаю, что произошло. Я знаю, что вам страшно. Но паника – наш главный враг сейчас!»
Седой видел, как ее фигура, освещаемая несколькими фонарями охраны и его собственным, двинулась к центру платформы, где обычно проходили немногочисленные «собрания» общины. Люди, как мотыльки на огонь, тянулись к ней, их лица в неровном свете фонарей были бледными масками страха и растерянности. Шепотки, всхлипы, испуганные вопросы – все это сливалось в тревожный гул.
«Преобразователь вышел из строя, – продолжила Ирина Петровна, когда вокруг нее собралась плотная толпа. – Матвеич говорит, поломка серьезная. Очень серьезная. Это значит, что в ближайшее время у нас не будет основного электричества. Аварийные аккумуляторы продержат освещение в общих зонах еще несколько часов. Водяные насосы остановятся раньше. Вентиляция…» Она сделала паузу, давая людям осознать масштаб катастрофы. «Вентиляция тоже скоро встанет. Воздух будет становиться хуже. Поэтому – экономим силы, экономим кислород. Никаких лишних передвижений, никакой беготни.»
Толпа зароптала. Кто-то выкрикнул: «Мы все умрем!», и паническая волна едва не захлестнула людей.
«Молчать!» – рявкнула Ирина так, что даже Седой невольно выпрямился. В ее голосе сейчас не было и тени материнской заботы – только сталь. «Я сказала, без паники! Смерть приходит к тем, кто ее ждет, сложив руки! Мы – жители «Маяковской»! Мы выживали здесь два десятка лет, и выживем дальше!»
«Но как, Ирина Пална? Как без света, без воды?» – раздался отчаянный женский голос.
«Мы что-нибудь придумаем, – твердо сказала она, хотя Седой видел, как дрогнул мускул на ее щеке. – Матвеич, Седой, еще пара толковых ребят – вы немедленно возвращаетесь к преобразователю. Осмотрите все еще раз. Каждую трубку, каждый провод! Вы должны дать мне точный диагноз и хотя бы малейший шанс на временный запуск! Даже если он проработает час, два – это даст нам время!»
Матвеич, стоявший рядом с Седым, только горестно махнул рукой. «Ириш, да что там смотреть… Я его как облупленного знаю. Там…»
«Делай, что сказано, Игнат!» – оборвала его Ирина. «Мне нужны не твои причитания, а твои знания и твои руки. Седой, проследишь. И чтобы никакого саботажа или мародерства в технических зонах. Охрана, рассредоточиться по станции, поддерживать порядок. Любые попытки грабежа или насилия – пресекать на месте. Жестко.»
Седой кивнул. Приказ был ясен. Хотя он, как и Матвеич, не питал иллюзий относительно «временного запуска», но приказ есть приказ. А главное – это давало людям хоть какую-то, пусть и призрачную, надежду, не позволяя им окончательно скатиться в хаос.
Пока Ирина Петровна продолжала успокаивать и организовывать толпу, назначая ответственных за распределение оставшейся воды, за экономию свечей и топлива для буржуек, Седой вместе с Матвеичем и двумя молодыми техниками, братьями Костей и Витькой Зубовыми, вернулись в стылый мрак «машинного зала». Аварийное освещение здесь было еще слабее – всего пара тусклых ламп на аккумуляторах, едва выхватывавших из темноты массивный, теперь пугающе тихий корпус преобразователя.
«Ну, с чего начнем, отцы-командиры?» – мрачно усмехнулся Костя Зубов, по прозвищу Зуб-старший,
похлопывая по холодному металлу. Он был неплохим механиком-самоучкой, но сейчас в его голосе сквозила безнадега.«С осмотра главного клапана и состояния теплообменных контуров, с чего же еще,» – проворчал Матвеич, доставая из своего вечно засаленного ящика с инструментами набор ключей и какую-то хитроумную конструкцию с зеркальцем на длинной ручке. «Седой, посвети-ка вот сюда. Витька, проверь состояние аварийных заслонок на геотермальных вводах. Хоть бы там не прорвало ничего от гидроудара, когда эта чертова железяка встала.»
Седой направил мощный луч своего фонаря туда, куда указывал старик. В свете фонаря обнажились хитросплетения труб, вентилей, покрытых слоем пыли и ржавчины. Местами виднелись свежие, блестящие на фоне общего убожества, самодельные хомуты и заплаты из кусков резины и металла – следы недавних отчаянных попыток Матвеича удержать монстра в рабочем состоянии.
«Давление в первичном контуре нулевое, как и ожидалось,» – констатировал Матвеич, поковырявшись в одном из манометров. «Клапан заклинило в закрытом положении. Попробуем провернуть его вручную, но, боюсь, это дохлый номер. Если его сорвало с оси или повело шток…»
Следующие два часа превратились в отчаянную, бессмысленную борьбу с мертвым металлом. Они пытались стронуть с места гигантский маховик ручного привода аварийного клапана, используя ломы и кусок трубы в качестве рычага – безрезультатно. Тот не поддался ни на миллиметр, словно приварился намертво. Седой, обливаясь потом, несмотря на стылость помещения, чувствовал, как бесполезно уходят его силы. Мышцы ныли, дыхание сбивалось, а в голове стучала одна мысль: «Бесполезно. Все это бесполезно». Но он продолжал, потому что другие тоже продолжали, потому что приказ, потому что надежда, пусть и размером с горчичное зерно, еще теплилась в глазах молодых Зубовых.
Матвеич, кряхтя и ругаясь сквозь зубы, с помощью зеркальца и фонарика пытался заглянуть во внутренности теплообменника через смотровой лючок, который им с трудом удалось отвинтить.
«Ржавчина… Накипь толщиной с палец… И вот, кажется… да, чтоб меня!» – он отшатнулся от лючка, лицо его стало еще бледнее. «Трещина. Похоже, сквозная, в одной из основных магистралей. Видимо, от перепада температур и вибрации металл не выдержал. Все, мужики. Приехали. Это не починить без полной разборки, сварки специальными электродами, которых у нас нет и не будет, и замены целого сектора труб. Это… это месяцы работы в условиях хорошо оборудованной мастерской. А у нас ни мастерской, ни запчастей, ни времени.»
Витька Зубов с отчаянием ударил кулаком по корпусу генератора. «Да как же так, а? Столько лет работал, и на тебе!»
«Предел у всего есть, сынок, – устало сказал Матвеич, присаживаясь на перевернутое ведро. – И у железа, и у людей. Наш предел, похоже, наступил.»
Седой молча осмотрел панель управления. Десятки датчиков, тумблеров, сигнальных ламп – большинство из них были темными, неживыми. Когда-то эта сложная система управляла потоками энергии, даря свет и тепло. Теперь это был просто хлам, памятник ушедшей эпохе. Он вспомнил, как мальчишкой, еще до того, как мир рухнул, отец, инженер-атомщик, водил его на экскурсию на какую-то электростанцию. Тогда все это казалось вечным, незыблемым, чудом человеческого гения. А теперь… теперь горстка людей в грязных обносках тыкалась, как слепые котята, в остывающие останки этого чуда, не в силах ничего исправить.
«Надо сказать Ирине,» – глухо произнес он, вытирая пот со лба тыльной стороной ладони, оставляя на коже грязный след.
«Скажи, Седой, скажи,» – Матвеич махнул рукой. «Я уже ничего говорить не хочу. Пойду, прилягу. Старый я стал для таких потрясений.» Он тяжело поднялся и, шатаясь, побрел к выходу из машинного зала, не оглядываясь.
Братья Зубовы тоже молчали, подавленные и опустошенные. Аварийные лампы над головой начали заметно тускнеть, их свет стал желтым и немощным. Воздух в машинном зале, и без того спертый, стал еще тяжелее, дышать становилось труднее. Казалось, сама станция медленно задыхалась.