Фоллаут: Московский Гамбит
Шрифт:
«И что с ним стало, с этим твоим Давыдовым?» – недоверчиво спросил Борода. – «Сгорел вместе со всеми, небось, в семьдесят седьмом.»
«А вот тут самое интересное, – Матвеич даже слегка оживился, в его выцветших глазах появился странный блеск. – Я пару лет назад, когда еще с торговцами с «Третьяковской» контачил, слышал от одного… он клялся, что видел гуля, очень похожего на Давыдова по описаниям. И что этот гуль не простой бродяга, а с мозгами, и будто бы даже пытался где-то на севере, в каком-то заброшенном НИИ, свою лабораторию восстановить. Вроде как Анклав какой-то… или те, кто себя так называет, его потом изловили и держат где-то, пытаются его знания использовать.»
«Гуль-профессор
«Может, и сказка, – не обиделся старик. – Но я своими ушами слышал. И тот торговец – мужик серьезный был, не трепло. А что гуль… так радиация, она такая, знаешь ли. Кого убивает, а кого и «награждает» долголетием, хе-хе. Чем не вариант, а? Если этот Давыдов действительно жив и действительно что-то знает про компактные реакторы… это наш единственный шанс. Шанс один на миллион, но он есть.»
Ирина Петровна слушала очень внимательно, ее пальцы сжались в кулаки. Седой видел, как в ее глазах, еще недавно полных тревоги, загорелся огонек – отчаянной, почти безумной надежды.
«Гуль… Анклав… НИИ на севере…» – пробормотала она. «Слишком много «если», Игнат. Слишком расплывчато. Но…» Она посмотрела на Седого. «Что думаешь? Если это правда, хотя бы часть правды…»
Седой молчал с минуту, взвешивая. Легенда о гениальном ученом, способном решить все их проблемы. Звучало как бред сумасшедшего. Но альтернативы? Медленная смерть от удушья и голода на станции? Или быстрая и почти гарантированная – в самоубийственной вылазке за призрачным генератором или при попытке эвакуации?
«Риск огромный, – наконец сказал он. – Найти этого Давыдова, если он вообще существует, да еще и вытащить его из лап какого-то «Анклава»… это почти невозможно для нас. Но, – он усмехнулся без тени веселья, – «почти невозможно» звучит чуть лучше, чем «совсем невозможно». Если выбирать между тем, чтобы сидеть сложа руки и ждать конца, и тем, чтобы попытаться сделать хоть что-то, пусть и с мизерным шансом на успех… я выбираю второе. По крайней мере, это будет осмысленное действие.»
Он посмотрел прямо в глаза Ирине Петровне. «Если есть хоть малейшая зацепка, где искать этого профессора, и если вы решите, что это наш путь – я готов пойти.»
Тетя Поля перекрестилась. Борода задумчиво поскреб свою густую растительность на подбородке. Матвеич смотрел на Ирину Петровну с затаенной надеждой.
«Хорошо,» – медленно произнесла глава станции, и ее голос снова обрел твердость. «Значит, так тому и быть. Это наш последний довод. Наша последняя ставка. Мы должны узнать все возможное об этом профессоре Давыдове и о том, кто его держит. И если потребуется – мы отправим экспедицию.»
Она обвела всех тяжелым взглядом. «Всем молчать об этом разговоре. Паника нам не нужна. Нужна информация и трезвый расчет. Седой, Борода, Матвеич – соберите все слухи, все обрывки сведений, что когда-либо слышали о подобных вещах. Любая мелочь может оказаться важной.»
Свеча на столе догорала, ее пламя становилось все меньше, угрожая вот-вот погаснуть. Но в этом маленьком, душном «кабинете», в сердцах пяти человек, только что зародилась крошечная, почти безумная, но все же – надежда. Надежда по имени Давыдов.
Глава 4
Глава 4: Искра Информации
Два дня минуло с той ночи, как «Маяковская» погрузилась в полумрак и холод. Два дня, которые растянулись в вечность. Станция жила на пределе. Тусклые огоньки самодельных жировых ламп, свечей и редких, чудом работающих батарейных фонариков выхватывали из темноты изможденные, тревожные
лица. Воду выдавали строго по пол-литра на человека в сутки, и очередь к единственной работающей ручной помпе, которую Матвеич с Зубовыми спешно приладили к резервуару, выстраивалась с самого рассвета – если можно было назвать рассветом тот короткий период, когда на станции становилось чуть менее темно из-за пробивающегося откуда-то сверху, через многочисленные перекрытия и толщу земли, далекого света угасающего дня.Воздух стал тяжелым, спертым. Вентиляционные шахты, лишенные принудительной тяги, почти не работали, и запахи нечистот, гниющих отходов и немытых тел смешивались с чадом от буржуек, создавая удушливую атмосферу. Люди стали раздражительнее, чаще вспыхивали ссоры из-за лишнего куска грибного хлеба или глотка воды. Седой и его немногочисленная охрана сбивались с ног, пытаясь поддерживать хотя бы видимость порядка.
Поиски информации о профессоре Давыдове, предпринятые по приказу Ирины Петровны, пока не давали никаких результатов, кроме тех туманных слухов, что пересказал Матвеич. Седой и Борода опросили всех старожилов, всех, кто когда-либо контактировал с заезжими торговцами или сталкерами с других станций. Никто ничего конкретного не знал. Легенда оставалась легендой, призрачной соломинкой, за которую отчаянно цеплялось сознание.
Седой как раз заканчивал свой очередной обход, когда со стороны южного периметра, считавшегося относительно спокойным и выходившего к перегону в сторону «Новокузнецкой», донесся встревоженный крик: «Смотритель! Седой! Быстро сюда! Человек!»
Сердце неприятно екнуло. «Человек» в этих краях далеко не всегда означал «друг». Схватив АКМС наизготовку, Седой бросился бегом по гулкой платформе, расталкивая любопытных, уже начавших стягиваться к источнику шума. У баррикады он увидел двоих своих бойцов, Митьку и Гришу, склонившихся над кем-то, лежащим на грязном бетоне. Рядом уже хлопотала тетя Поля со своей медицинской сумкой.
«Что здесь?» – коротко бросил Седой, подходя ближе.
На земле лежал мужчина, одетый в потрепанный комбинезон сталкера – смесь армейской формы и гражданской одежды, усиленной кусками кожи и металла. Он был без сознания, его лицо – серо-землистого цвета, покрыто испариной. Один бок комбинезона пропитался темной, почти черной кровью. Рядом валялся видавший виды карабин СКС и пустой противогаз.
«Приполз со стороны туннеля, дядь Серёг, – быстро заговорил Митька. – Еле живой. Кричал что-то неразборчиво, звал на помощь. Мы его затащили. Кажись, с «Пушкинской» он, я его вроде видел пару раз на их блокпосту, когда с Бородой за солью ходили.»
«Пушкинская» считалась нейтральной, даже отчасти дружественной станцией. Они иногда обменивались товарами и информацией.
Тетя Поля уже разрезала ножом штанину комбинезона. Под ней открылась страшная рваная рана на бедре, из которой толчками вытекала кровь. Еще одна рана, похоже, пулевая, была в боку.
«Плохо дело, – покачала она головой. – Кровопотеря огромная. Да и заражение, видать, пошло. Пульс нитевидный. Если не сделать что-то срочно…» Она достала из сумки жгут и принялась перетягивать бедро выше раны.
«Воды! – хрипло простонал раненый, внезапно открыв мутные, воспаленные глаза. – И… Ирину… Петровну… Срочно…»
«Я здесь,» – Ирина, привлеченная шумом, уже протиснулась сквозь толпу зевак, которую Седой и его бойцы оттесняли назад. «Кто ты, мил человек? Что случилось?»
«Павел… С «Пушкинской»… Мы… мы нарвались…» – каждое слово давалось ему с огромным трудом. Пена пузырилась на его потрескавшихся губах. «Они… повсюду… Анклав…»
При слове «Анклав» Седой и Ирина Петровна переглянулись. Матвеич, тоже подошедший ближе, ахнул.