Фундаментальные основы права. Компаративистика в юриспруденции.

Установив отвлеченно то, что мы считаем правовым началом, перейдем к действительному его проявлению в жизни людей – к понятию цивилизации и рассмотрим, как мы развиваемся с помощью духовного начала, силой которого мы живем, восходя от низших цивилизаций к высшим, от низших форм права и государства – к высшим.

Глава 2 Общество, его сущность и отношение к праву и государству

2.1. Возникновение теоретических систем, их отношение к цивилизациям

Если нравственные идеи – идея права, справедливости и добра – существуют в нас лишь как регулятивы, если в нашем чувстве есть только предрасположение гармонировать с ними, то рождается вопрос: каким образом человек наполняет содержание регулятивов в действительности и что он ищет в теориях о праве и нравственности?

В указанных теориях человек стремится отвлеченным путем или дойти до абсолютного содержания этих регулятивов, или доказать их опытное происхождение. В первом случае наша аргументация прямо опирается на осознанное нами или неосознанное единство духа, на полную гармонию, в которой должны находиться все его идеи и понятия. Тогда наше сознание отражает лишь необходимость полноты бытия в себе предвечного Духа, в котором все идеи находятся в гармонии, так как они составляют как бы элементы его единого существа.

Эта гармония всех идей и понятий нашего духа есть наше глубочайшее убеждение, необходимое условие всякой нашей аргументации, ибо если сознательно или бессознательно мы отвергали ее существование, то любая аргументация для нас самих потеряла бы всякую возможность достоверности.

Психически всякий акт нашего мышления распадается на два акта – логической аргументации нашего ума и представления этой аргументации на суд сознания, соглашающегося с ней или не соглашающегося. Наше сознание не абсолютный и непогрешимый судья, но для нас – необходимый беспристрастный свидетель или, лучше сказать, третейский судья, которого мы естественно избираем, для того чтобы определить, достаточна ли аргументация нашего ума.

Сознательно или бессознательно, но непогрешимым судьей, владеющим необходимой истиной, мы признаем лишь ум в полноте и целостности его идей и понятий, притом единственный для всех. Всякий раз, стараясь убедить другого в неверности принятых его сознанием положений, мы стараемся доказать ему, что он не учел в основаниях или последствиях принятых им положений какое-либо существенное звено, которое мы вставляем, подразумевая, что при целостности и полноте положений его ум также непогрешим в заключениях, как его сознание в соглашении с ними. Но если от этих положений мы обратимся к вопросу, откуда ум берет аргументацию для убеждения сознания, то едва ли можно оспаривать, что она также двояка. Рассуждая о свойствах и отношениях предметов внешнего мира, мы стремимся все свести к основаниям или фактам, в которых мы положительно убеждены, доказывая, что рассматриваемые положения находятся в согласии с признанными основаниями или противоречат признанным основаниям или фактам. Эти основания покоятся обыкновенно или на индукциях, которым не было ни одного противоречивого факта, или на дедукциях, выведенных из неоспоримых индукций, а в отношении фактов покоятся на единстве нашего духа, при котором известное явление всегда одинаково действует на наше сознание, т. е. последние основания этих индукций и дедукций кроятся все-таки в единстве свойств нашего ума – пункт, к которому все сводится.

Но человек не живет только во внешнем мире, черпая из наблюдений все основания своих суждений. Едва ли можно отрицать факт, что он живет одновременно в двух мирах – мире чувственном, в реальности которого мы убеждаемся посредством наших ощущений, и мире духовном – мире идей и понятий, имеющем реальность лишь для нашего внутреннего сознания, для «психического зрения», выражаясь метафизически.

Правила для определения отношений между лицами мы получаем, как говорит беспристрастный анализ нас самих, не только из наблюдений, но также из постоянных мотивов, находящихся внутри нашего сознания. Едва ли можно оспаривать, что базисом наших суждений об этих предметах служат нравственные регулятивы, столь реальные для нашего сознания, что мы осмеливаемся отрицать их лишь в отвлеченных суждениях, когда думаем, что нашли систему понятий, которые могут заменить их. Но регулятивы в нашем сознании не имеют вполне определенного содержания, а лишь говорят, что есть нечто должное, исполняемое произвольно (добро), или обязательное для принуждения (право).

Ум наш, рассуждая теоретически, стремится дать полное и точное содержание каждого регулятива и поступает в этом отношении, как математик, решающий уравнение с тремя неизвестными: вставляя в уравнение неизвестные, он рассматривает, находятся ли они в необходимой гармонии, существование которой составляет основное убеждение нашего духа.

Если бы при вложении содержания в регулятивы мы достигли того, что привели их в необходимую гармонию, тогда задача была решена и мы получили бы теоретически точное содержание регулятивов. При этом дальнейшие теоретические исследования были бы не нужны, и вся наша общественная государственная жизнь обратилась бы к механическому приложению добытого к действительности.

Но так как этого нет и быть не может, то отсутствие гармонии делает возможными построение новых и новых систем, а также критику систем, которая всегда сводится к доказательствам отсутствия этой гармонии в существующих системах.

Это вечное движение, никогда не оканчивающаяся работа, не Сизифов труд, ибо в каждый момент развития дух делает новый и новый шаг к никогда не достижимому совершенству бесконечного духа. В этом стремлении совершается процесс жизни и осуществляется сама жизнь, ибо, стремясь, мы ощущаем радость бытия и бесконечное благо Создателя.

Все теоретические системы идей по отношению к избранному нами предмету – определению отношений между правом и государством, или, иначе говоря, о законах состояния и движения жизни человека в государстве (ибо право, добро и справедливость суть те идеи, которые, развиваясь в нашем сознании, влекут за собой развитие государства, т. е., по нашему мнению, их развитие есть закон для развития государства), распадаются на четыре категории: реалистическую, формальную, социалистическую (или коммунистическую) и теолого-пантеистическую.

Реалистическая система стремится доказать, что человеческие общества и государства в определении руководящих начал для своего поведения (в законодательстве) управлялись не свободным развитием духа под руководством регулятивов, давая им то или иное содержание, но действием внешних для духа сил, необходимо обусловливающих их убеждения, например сил природы, или экономических законов, или общих свойств мозгового вещества, или особых качеств различных народов. В сущности все реалистические системы стремятся доказать на основании общих законов ума, что ум не имеет законов, ибо откуда бы он не черпал свои аргументы, сама их возможность заставляет представлять существование единого ума, иначе и собирающий эти аргументы собирал бы их без основания, и принимающий их имел бы еще менее оснований им доверять.

Формальная система стремится доказать, что содержание регулятива права есть свобода, и открыть истинный путь к ее осуществлению в государстве и обществе. Она теоретически пытается отделить и уединить все регулятивы друг от друга, доказывая, что право не состоит в каких-либо отношениях к идеям добра и справедливости, и лишая его таким образом всякого нравственного содержания, но в то же время не может от него освободиться. Эта теория, можно сказать, постоянно старается доказать, что в праве нет нравственного содержания, и в то же время постоянно ищет это содержание. Право, говорит эта теория, есть свобода, но эта свобода необходима для осуществления нравственных начал. Только свободные государства могут быть союзом нравственных людей. Она ищет гармонию регулятивов, хотя тщетно, ибо свобода без нравственного содержания, или произвол, не может, очевидно, быть в гармонии с нравственными началами.

Социалистическая система стремится создать механически цельное государство, в котором бы все двигалось по единожды установленному механически порядку. Эта школа в основе своей материалистична, ибо она смотрит на человека как на существо, которое может довольствоваться жизнью по заведенному порядку, как на оживленную материю, а не как на свободное существо, для которого свобода и развитие суть сама жизнь. Грубость этого воззрения очевидна. Появление этой школы, если оно органически вытекло из жизни народа, есть признак упадка, ибо превуалирование материализма есть признак духовной смерти, ведь развиваться можно только духовно и в духе, а материализм есть отрицание духа. Материализм всегда себе тождествен в сущности, различаясь лишь в числе аргументов для поддержания основного тезиса, из которого неизменно следуют одни и те же выводы, не способные далее развиваться, давая содержание жизни.