Ганфайтер. Огонь на поражение

— Охотничек… — выдала комментарий врачиня, вглядываясь в темноту за прозрачным колпаком, прикрывающим рубку сверху.

На экране биооптического преобразователя абиссаль представилась бесконечной плоскостью, покрытой мегарябью [38] и уходящей в серую мглу. В иллюминаторе красок было не больше.

Проплыл наискосок чудовищный удильщик — сплошная голова с пастью, усеянной массой прозрачных, словно стеклянных зубов, крошечный хвостик и удочка во лбу с горящим фонариком на конце. Вот уж действительно порождение тьмы!

38

Обычно дно абиссальных равнин покрыто рябью — невысокими извилистыми наносами песка или ила, или мегарябью — когда наметы по колено. Еще более крупные образования называют дюнами, только складываются все они не ветрами, а течениями.

— Скажи, — неожиданно проговорила Марина, — а ты когда-нибудь думал о будущем?

— О будущем цивилизации? — улыбнулся Тимофей.

— Нет, — серьезно продолжила Рожкова, — о своём собственном. Вот кем ты себя видишь через год, через десять лет?

Браун задумался. Даже несколько растерялся — не ожидал он такого вопроса от врачини… И что ей ответить?

— Не прозреваю я грядущее, — криво усмехнулся младший смотритель. — Хотя ты права, думать о завтрашнем дне необходимо. В самом деле, вот мне нравится пасти китов. Но это сейчас, а потом? Ну не буду же я всю жизнь пастухом!

— А кем?

— Хороший вопрос… — вздохнул Браун. — Знать бы еще ответ… Нет, мне ясна ближайшая цель — я хочу найти Витю, а заодно разжиться живой водой.

В принципе, и дальнейшую судьбу надо планировать, исходя из того, добьюсь ли я этой цели, спасу ли друга, разбогатею ли…

— А дальше?

— Знаешь, мне давно уже многое не нравится на этой планете, — признался Тимофей, — но как достичь перемен? И я подумал: а ведь, если удастся разбогатеть, можно будет и политикой заняться. Сначала в ТОЗО порядок навести, а потом и повыше шагнуть…

— Слышал бы тебя Фогель! — рассмеялась девушка и воскликнула: — Ой, смотри, какая красота…

На дне высыпали черные глыбы базальта, припорошенные белым глобигерином. На кромешном изломе четко нарисовалась «корзинка Венеры» — губка чистейшего молочно-белого цвета, походившая на широкогорлую амфору. Под венчиком морской лилии паслись красные голотурии, две или три. Каменный куст горгонарии, словно резанный из перламутра, тихо покачивался на лавовой «подушке» — каменюке, действительно походившей на пухлый предмет, требующий наволочки. Куст окружала свита из виргулярий, закрученных в неровные спирали. Субмарина задела одну из них, и та нежно засветилась изнутри.

— Неприятно тут… — передернула плечами Марина. — Как ты только выдерживаешь?

— А ты представь, каково кашалоту? — усмехнулся Браун. — Мы-то хоть за стенками, а он снаружи, и голый!

— Бррр! — передернула плечами Рожкова.

Пок… Пок-пок-пок… Пок-пок… Стайка креветок стукнулась в колпак — и словно взрывчики хлопушек в ночи. Внешняя акустика донесла звуки, схожие со скворчанием масла на сковородке, — это так переговаривались креветки.

— А ты сильно изменился… — проговорила Марина.

— Не преувеличивай, — тихо сказал Тимофей, ощущая волнение и тепло.

— Да правда! В тебе чувствуется твердость, уверенность, решительность…

— …железная челюсть и стальной взгляд, — дополнил Браун список.

— Не иронизируй, не иронизируй! Я уже заметила — когда тебя смущает похвала, ты прячешься за иронией. Как кальмар за сепией!

Сихали засмеялся, и вдруг резкий толчок сотряс субмарину. Что-то противно заскрежетало по обшивке. «Орка» легла на борт.

— Легок на помине!.. — прокряхтел Браун и включил прожектора.

— О, господи! — вырвалось у девушки.

Чудовищная, многометровая шея, длинная и гибкая, вытянулась из-за правого борта и распахнула огромную пасть, словно защищаясь от ярких лучей. Субмарина запрыгала поплавком, и в свете прожекторов проскользило извилистое тело с черной блестящей кожей.

— Морской змей! — выдохнула Марина.

— Похоже… — процедил Тимофей. — Илья расстроится…

Неведома зверушка прянула вверх и вбок. Загудело днище, субмарина заплясала от толчков.

— Ах ты, скотина! — пробормотал младший смотритель. Он включил кнопку «Запись» и стал поворачивать «Орку», чтобы двум стереокамерам было что запечатлеть. Субмарину снова качнуло, послышался отвратительный скрип клюва-пасти о спектролит.

— Он на нас напал? — задыхаясь, спросила Рожкова.

Сихали медленно кивнул. Субмарину встряхнуло, роговой клюв лязгнул по металлу. Браун глянул в боковой иллюминатор, задрал голову к прозрачному колпаку и положил палец на спусковую клавишу.

— Тима! — просительно сказала Марина. — Не надо. Не убивай его!

— Не буду, — улыбнулся Браун, — пугну только. И никакой это не змей… И на угря не похож… Это что-то совсем новенькое. Сейчас мы его…

Он поднял нос субмарины вертикально и активировал ультразвуковую пушку, дав большое рассеяние. Высокочастотный визг продрал воду. Крутясь и дергаясь, «змей» ввинтился в желто-зеленую толщу, подсвеченную прожекторами.

Субмарина вернулась в горизонтальное положение.

— Какое чудо! — пробормотала врачиня.

— Чудо-юдо…

Мерно гудел пар в реакторе, потрескивала чешуя, плотнее прилегая под давлением воды. Разноцветные блики приборов смутно очерчивали два профиля — чеканный мужской и нежный женский.

Поднявшись над пологим возвышением, субмарина пошла прежним курсом над крупными осадочными дюнами. С краю пульта замигал зеленый квадратик, и к разноголосице самой «Орки» — сопению, журчанию, низкому стону турбин — прибавились звуки человеческой речи:

— Вызываем «Орку-1», вызываем «Орку-1». Ответьте…

Сихали придавил пальцем светящийся квадратик:

— «Орка-1» слушает.

— Это вы — Браун?

— Умгу.

— Tres bien. [39] Мадам Рошкова с вами? — Фамилию Марины незримый диспетчер проговаривал на французский манер, ударяя в последний слог.

— Умгу.

— Tres bien… Будете причаливать к стыковочному узлу танка номер шесть. Повторяю: к СУ танка-батискафа номер шесть. Как поняли, мастер?

39

Tres bien (франц.). — Очень хорошо.

— Вас понял. К СУ танка шесть.

— Tres bien.

Квадратик погас. А за иллюминаторами уже ощущалась близость разлома Мендосино — в лучах прожекторов белейший глобигериновый ил пошел яркооранжевыми пятнами отложений, вскорости слившихся в сплошное поле. Рыхлое, оно вставало холмиками и пышными султанчиками веселого апельсинного цвета, ветвилось сростками-«елками», поверху облитыми черной глазурью марганца.

— Это все «курильщик» надымил? — спросила девушка.

— Он. Вон, видишь свет?