Голова сахара. Сербская классическая сатира и юмор

Однажды она посмотрела на него как раз в тот момент, когда читали «Верую», и он вдруг так громко вздохнул, что сбил дьякона, и тот пропустил три слова; поп выглянул из алтаря, чтобы посмотреть, что такое с прихожанами, староста уронил блюдо, монеты раскатились по церкви, а богобоязненные христиане, усердно крестясь, прикрыли ногой грош-другой.

После службы церковный староста сказал ему с глазу на глаз, чтобы в церкви он больше не вздыхал, раз ну умеет вздыхать по-человечески.

Увидев, что все это не может больше оставаться тайной, Максим поделился с госпожой начальницей. Это случилось вечером; к начальнице пришла ее родственница по мужу перебирать пух, и они позвали Максима на помощь. Дамы разговаривают о том о сем, а Максим усердно перебирает пух и молчит. Зашел разговор о чьей-то женитьбе, и родственница начала уверять, что жених берет девушку только из-за денег.

— Нет, что ты, — говорит начальница, — я слышала, что он ее любит. Говорят, давно любит, только не смел никому признаться.

Тут Максим глубоко вздохнул. Вздох этот, вызванный сходством положений, по силе был равен вздоху в церкви. Но он имел и другие последствия. От этого вздоха пух и перья поднялись вверх, полетели в открытое окно, покрыли мебель, запорошили волосы начальницы и ее гостьи и, наконец, забелели в только что принесенных чашках кофе. У Максима усы и брови стали белыми, но что всего хуже, начальнице, как раз собравшейся что-то сказать, забило рот, и она начала ужасно кашлять, так как несколько пушинок попало ей в дыхательное горло. Женщина едва пришла в себя после нескольких ударов кулаком по спине, нанесенных ее родственницей, а оправившись, налетела на бедного Максима:

— Осел, зачем вы дуете на пух, да так, словно вы не человек, а паровоз.

— Я не дул, — ответил уничтоженный Максим и уставился в землю, как школьник перед учителем.

— А что же вы делали?

— Я вздохнул!

Тут ни госпожа начальница, ни ее родственница, несмотря на печальные обстоятельства, не могли удержаться и громко рассмеялись.

— Какой же это вздох? Бог свидетель, у вас вместо легких кузнечные мехи.

— Видите ли… — смущенно начал Максим, — это… от души… искренне…

Женщины снова рассмеялись.

— А почему вы так вздыхаете? — спросила госпожа начальница, стряхивая с себя и собирая разлетевшийся пух.

— Так!

— Вспомнили кого-нибудь из родных?

— Нет! — уверенно сказал Максим.

— Или, может, вы влюблены?

При этом вопросе Максим чуть было не вздохнул еще раз, но, быстро закрыв рот ладонью и зажав нос большим и указательным пальцами, предотвратил новый скандал. На глазах у него выступили слезы, сердце забилось, уши покраснели, и, облизав губы, он кротко сказал:

— Влюблен!

— О? — сказала госпожа начальница.

— А? — добавила ее родственница, переменив, чтобы избежать монотонности, гласную, означающую удивление.

— Да! — подтвердил Максим.

— Но в кого, говорите, ради бога, в кого?

— Я не знаю.

— Господи помилуй, как же вы можете этого не знать?

— Так… не знаю.

— В таком случае, вы не влюблены, — вставляет родственница, приготовившись снова рассмеяться.

— Нет, я влюблен! — уверяет Максим, усердно перебирая пух.

— Может быть, вы просто не знаете ее имени? — помогает госпожа начальница.

— Да, не знаю! — отвечает он.

— А она вас любит? — с любопытством спрашивает родственница.

— Не знаю, но я сделаю ей предложение, и, если она пойдет за меня, тогда я буду знать, что она меня любит.

— Ну что ж, дай бог вам счастья! Вот что, я буду вашей свахой, вы мне только ее покажите, — говорит госпожа начальница.

Грешник Максим почувствовал себя после этого совершенно счастливым, и однажды ему представился случай показать госпоже начальнице ту, на которой он хотел жениться.

— Я не знаю ее! — сказала ему госпожа начальница. — Нужно спросить кого-нибудь из здешних женщин, кто это, и, если она вам подойдет, я буду просить для вас ее руки.

Максим — на седьмом небе; теперь он еще больше старается услужить и помочь госпоже начальнице на кухне и производит еще больший беспорядок в канцелярии.

Госпожа начальница, конечно, рассказала обо всем господину начальнику, и он тоже сказал:

— Если она пара ему, пусть женится, он человек хороший, честный, немного пообтешется, еще и карьеру сделает.

А госпожа начальница и в самом деле приняла близко к сердцу все это дело и приступила к сватовству.

И чем все кончилось? А вот чем: однажды госпожа начальница, злая, как рысь, вызывает Максима. Когда он вошел, она чуть не вцепилась ему в глаза.

— Господин Максим, вы настоящий осел! Осрамили меня перед всем светом. В другой раз, когда влюбитесь и захотите жениться, извольте сперва хорошенько разузнать все.

— Что случилось? — спрашивает Максим.

— Что, что! Она замужем, она попадья, у нее живой муж и шестеро детей, а вы меня посылаете сватать ее.

Потом Максим получил внушение и от господина начальника, который даже поднял руку, чтобы закатить ему оплеуху, но, вспомнив о достоинстве, необходимом в его положении, воздержался и закончил свое внушение такими словами:

— Для меня все это ослиные дела. Я вообще больше не могу позволить чиновникам влюбляться. Государство платит им жалованье не для того, чтобы они влюблялись.

— Покорнейше прошу простить меня, — слезно умоляет Максим, — я и сам не рад, что рассердил государство. Клянусь, что никогда больше не сделаю ничего такого, что может быть неприятно государству.

И он целует руку господина начальника, орошая ее двумя-тремя теплыми слезами.

— Так, сынок, так! Нравится мне в тебе то, что ты слушаешь советы старших, — подобрев, добавляет господин начальник.

И с тех пор Максим больше никогда не влюблялся, чтобы только не сердить государство и госпожу начальницу.

Послушание Максима и его внимательность по отношению к государству приводили к тому, что в конце каждого года его аттестация оказывалась лучшей. В одной из них было написано:

«Не очень грамотный, но честный, порядочный, предан государству, послушен его законам, почтителен к старшим!»

В тот год он получил повышение.

* * *

Дальше дело пошло легче: чин приходил за чином, а если Максима иной раз и обходили, он не протестовал. Он терпеливо ждал, зная, что повышение придет.

А чем выше чин, тем лучше положение и в обществе. Максим занял видное положение.

Сначала он вступил в хоровое общество и долго бы в нем состоял, а может быть, даже добился председательского места, если бы его пение не привело к фатальным последствиям. Юбилейный концерт, посвященный десятилетию общества, он просто провалил, хотя пел по этому случаю от всего сердца.