Гончарный круг (сборник)
Шрифт:
«О вашем горе не скажу ни слова, – ответила она. – Лучше помолчу вместе с вами…
Когда ты здоров, весь мир принадлежит тебе, считали древние. А когда ты не здоров? Наверное, надо верить в закон компенсации. Вот я, к примеру, прикована с восьми лет к своей опостылевшей коляске, но взамен мне дана способность горячо любить жизнь, что очень наполняет. И потом, я парю по ночам, любуюсь землей с высоты птичьего полета, такой всегда красивой и такой разной, как в калейдоскопе. Подобные минуты счастья, когда захватывает дух, согласитесь, даются не каждому. Много читаю и снова парю наяву, парю в воображении, не зная границ ни во времени, ни в пространстве, совершаю подвиги с героями книг, влюбляюсь, страдаю, разочаровываюсь и снова влюбляюсь – живу!..
Счастье, Арсений, как
«Моя компенсация – вы! – возбужденно ответил я ей в следующий раз.
«Я?! Лягушонка в железной коробчонке, которой никогда не суждено стать Василисой Прекрасной?»
«Мне важен внутренний мир человека, а не внешний облик и состояние, – настаивал я. – И если вижу в вас то, что мне необходимо, без чего не смогу больше жить, и вы чувствуете то же самое – это любовь!
«Да. Я чувствую то же самое, – ответила она, – но даже в мечтах не хочу быть обузой.
«Но вы отогрели мое сердце, я ожил во многом благодаря вам. Пожалуйста, дайте свой адрес».
«Нет, нет, нет! – ответила она. – Пусть все останется так, как есть».
Несколько месяцев мы изливали друг другу душу, потом еще полгода вели эту переписку, (которую я построил как диалог) – и все лишь для того, чтобы она ответила «нет, нет, нет»! – недоумевал я. Пустота снова закралась в мой дом. Я боялся ее и днями не возвращался в него, но и это не спасало, потому что, уходя, уносил пустоту вместе с собой. Потом, собравшись, все же решился терпеливо дождаться Светозара. Он долго не летел «Неужели она закрыла его?». «Как она могла так со мной поступить?» – сокрушался я, все глубже и глубже впадая в отчаяние.
Светозар прилетел поздно вечером, в воскресенье.
«Можно ли влюбиться в человека, которого никогда не видел? – спрашивала она. – Нет! Это самообман. Потому что в таком случае влюбляемся в воображаемое нами».
«Иногда мы влюбляемся даже в то, что вообразили себе в человеке, который рядом, – ответил я. – Это тоже самообман. Я же испытываю к вам родство души, роднее не бывает, трепет глубокого чувства».
«Мне всегда кажется, будто бы мы отражаемся друг в друге, как в зеркале, – ответила она. – И боюсь при этом уподобиться ослику из сказки, который провел детство с жеребятами, считая себя таким же резвым красавцем. Они подросли. И вот однажды, мня себя таким же статным скакуном, как и они, ослик увидел на зеркальное глади водопоя свое отражение, страшно испугался, был жестоко потрясен и умер. Не мнила и не хочу мнить себя скакуном, чтобы при встрече, увидев свое отражение в ваших глазах, совсем не потеряться.
«Что за глупости? Я не позволю вам потеряться, – ответил я. – Этого не может быть!»
«Может, дорогой, может! – коротко заключила она.
После этих слов прошел еще один мучительный месяц, в котором от нее не было ни весточки. Затем наконец Светозар прилетел. Как утопающий хватается за соломинку, я торопливо взял письмо, быстро ушел в дальний угол оранжереи. «Извините, – писала она, – хотя в том, что долго не отвечала, нет моей вины. Наш Светозар сам влюбился, а потому все этот время ему было не до нас. Он целовался на крыше с сизой голубкой, забавно было смотреть.
Многое изменилось за этот месяц и в моей жизни. Горько и больно вспоминать, но я стала женщиной… Ненавижу, ненавижу их!»
«Кого их?» – в тревоге поинтересовался я. – Напиши свой адрес, прилечу птицею, накажу тех, кто обидел, и умчу туда, где нам будет хорошо вместе.
В этот же день Светозар, будто стараясь упредить непоправимое, принес ее ответ.
«Зачем тебе яблоко, которое надкусывали другие, листья, по которым они безжалостно потоптались, – писала она. – Мне теперь нигде и никогда не будет хорошо, кроме как там, куда из детства уплыли мои письма, где уже прекрасно чувствую себя в мечтах…
Когда ты получишь это последнее послание, я буду лежать, как поломанная кукла, на белых камнях, и так случится, что в нем чуть-чуть переживу себя. А ты живи, дорогой. Я оставляю тебе ясную зарю, голубое небо, зеленую траву, чистые реки и пруды, все, все, чем дорожила в благодарность за то, что понял и полюбил меня. Живи и будь счастлив. Ты это заслужил. Твоя навеки-вечные Раиса».
Гутов закрыл последнюю страницу
тетради с неоконченной рукописью. После этого тот, кто принес ее, не приходил к нему еще некоторое время. Рустам мог бы бросить рукопись в долгий ящик, как часто делал, но тут был иной случай, ему не терпелось узнать – чем же все закончилось. Он вспомнил последнее письмо Раисы и ее слова: «Когда ты получить это последнее послание, я буду лежать, как поломанная кукла, на белых камнях… «Белые камни, белые камни? – силился припомнить он и, как хороший знаток данной местности, вспомнил, где видел их. Несколько белых валунов находились на излучине реки у города Теплые Воды. Их привезли туда и уложили, чтобы вода более не подмывала обрыв. «Обрыв!.. Она бросилась с него на белые камни!» – обожгло его.На следующий день Рустам выехал в Теплые воды, бывать в которых любил прежде. Он с удовольствием бродил по горам в вековечных деревьях, окружавших город, изучал все новые и новые надписи туристов на стенах мрачного ущелья, названного невесть кем, когда и зачем именем гениального поэта – Дантовым, прикасался и прохладе древнего «счастливого камня», поставленного в память о паломнике, возвращавшемся из Мекки и нашедшем упокоении тут.
На сей раз он отказался от этих удовольствий и сразу направился к белым камням. Рядом, на лодочной станции, двое мужчин средних лет, в спортивных костюмах, сидя в шезлонгах, наблюдали тренировку гребцов на байдарках. Один из них оглянулся на шум шагов Рустама по деревянному настилу над водой, окликнул лодочника: «Валь, человек к тебе». Из дощатого домика на пристани вышел мужчина лет пятидесяти, крепкий на вид и поджарый.
– Водный велосипед, байдарку или просто лодку желаете? – поинтересовался он.
– Я совсем по другому вопросу, – ответил Рустам. – По белым камням…
Лодочник кивнул:
– Из прокуратуры, что ли?
– Нет. Из газеты.
Лодочник облокотился на перила и, постукивая большим пальцем правой руки по указательному левой, пояснил: «Я на этой станции с первого ее дня. А дом той девушки, Раисы, вот там, за обрывом, над камнями. Так что, по-соседски знал ее с самого рождения. Она росла, как и многие дети, любознательным ребенком. Бывало, спустится на станцию в своем белом сарафанчике на босую ногу и давай засыпать вопросам: «Дядь Валь, а это что, а это?» Она все больше и больше спешила раздвинуть границы видимого ею отсюда мира. Однажды спросила: «Дядь Валь, а куда всегда уплывают ваши лодки?» Я, придумав название несуществующему городу, пошутил: «Как куда, Раиска, в Звенигорск». У нее мечтательно загорелись глаза. «В Звенигорск! – воскликнула она и ухватила меня за руку. – Наверное, это очень красивый город? Дядь Валь, пожалуйста, возьмите меня в него с собой!» Первый раз я пожалел, что так глупо пошутил с ребенком.
А потом случилась эта беда. Холодной осенью отец и мать взяли ее на сбор каштанов в горы. Набрав их, сразу поторопились домой, так как накануне в горах прошел ливень и нужно было до паводка перебраться через реку. А реки наши горные, известное дело, коварного и крутого нрава, не предугадаешь, когда взорвутся. В общем, не успели они. Нахлынувшим потоком опрокинуло лодку, а Василий, отец ее, смог только дочь спасти, а жену унесло…
С того самого дня будто уцепился за них злой рок. Из-за осложнений у восьмилетней Раисы отнялись ноги. А когда в стране начался этот переполох, названный перестройкой, и она запылала, как подожженная с разных краев куча хвороста, Василия, что работал водителем-дальнобойщиком, отправили в «горячую точку» с каким-то ценным грузом, и он без вести пропал там. Правда, потом по городу поползли слухи, что выжил он, бежал из плена и прячется в горах, мол, видели егери. Прячется, опасаясь за сестру, которая жила с ними и дочь, так как груз ценный тот был оружием на продажу и принадлежал каким-то высокопоставленным бандюкам. Узнай они, что выжил он, досталось бы родне. А так – нет человека, и спрашивать не с кого.
– В то злополучное утро, – глухо продолжил лодочник, – на станции, как назло, скопилось много отдыхающих, я едва успевал выдавать им плавсредства, потому и не заметил сразу, что Раиса непривычно близко подъехала на коляске к обрыву Когда же увидел ее, зная о случившемся накануне, рванулся к берегу, но не прошло и нескольких секунд, как она уже лежала на камнях…
– Что произошло накануне? – спросил с плохим предчувствием Гутов.
– Над ней надругались два пьяных ублюдка – туриста.