Good Again

Положив руки на бедра, я пытался вдохнуть поглубже, сердце бешено колотилось в груди.

— В этом и заключается моя проблема. Мне хочется тебя защитить от всего на свете, и от себя самого, если это необходимо. Но я не в силах от тебя отступиться. Хотя я в любой момент могу впасть в неистовство и действительно тебе навредить, уйти я не могу. Не могу и всё. И это не изменится, я самый худший вариант для тебя, и что тут делать — я ума не приложу.

На лице Китнисс были написаны жалость и боль, но я не знал, как еще ей можно было растолковать всю абсурдность моего положения. Она осторожно перешагнула через древесные обломки и мусор, подошла ближе, и начала выбирать щепки и кусочки коры из моих волос.

– Пит, я тоже не знаю, что тут можно поделать. И, думаю, нужно ли вообще что-то специально делать. Мы можем поговорить с Доктором Аврелием, может, у него есть идеи как сладить с твоими жестокими приступами, и что могу сделать я, но если даже нет, ничего страшного. Мы с тобой оба сильно изломаны, но ведь мы все равно можем быть вместе. У других вообще никого нет. — она улыбнулась милой, грустной улыбкой. — Только не уходи. Ты моя полярная звезда, я просто потеряюсь без тебя.

Я едва мог дышать — от холода, от облегчения, что она меня поняла, и как всегда — от того невероятного факта, что она меня любит. Притянув ее к себе, я не выпускал ее из своих объятий пока ледяной ветер, игравшийся с верхушками деревьев, не пробрал меня до костей, забравшись под пальто. Было и правда холодно, и Китнисс уже продрогла.

— Пойдем домой, — сказал я, стуча зубами. — Наверное, мне нужно извиниться перед Хеймитчем.

Китнисс подалась назад и взглянула на меня.

— Правда? Надо же! Обычно это я ему хамлю.

— Ага, но это он первым дал мне знать, что я эгоистичная задница, и я нехорошо на это среагировал. Не его вина.

Она одарила меня тяжелым взглядом.

— Прекрати извиняться! Не желаю больше слышать от тебя, в чем ты еще виноват. Капитолий сотворил все это с тобой, с нами. Нарочно ты никогда в жизни никому не причинишь боль, — она обеими руками взяла меня за голову. — Веришь ты в это или нет, но ты и впрямь слишком хорош, чтобы сделать это.

Я лишь кивнул, и мы направились домой. Склоняясь под порывами холодного ветра, я все же обхватил Китнисс рукой за плечи, и мне стало гораздо лучше, чем было всю неделю.

***

Хеймитч, впустив меня в свой дом, не спешил принимать извинения. Он долго хмыкал и ворчал, вновь и вновь повторяя как нелегко ему пришлось: готовить самому себе завтрак в нашем пустом доме. Его брюзжание стихло лишь когда я выложил перед ним коробку со свежими пирожными и каравай свежего хлеба с ягодами, его любимого.

Пока на дворе был собачий холод, я с нетерпением ждал каждого воскресного дня, уставая за неделю таскаться по снежным заносам в пекарню. Порой мы оставались в квартирке наверху, но я предпочитал, если возможно, ночевать все-таки дома. В это воскресенье Хеймитч явно набивался к нам на ужин, но приглашения так и не дождался. У меня были другие планы на вечер, и они включали лишь меня и Китнисс.

— Нам нужно будет сделать кое-что для пекарни, — сказал я ему в оправдание.

— Пекарня, поди ж ты. Да вы, ребята, хуже диких кроликов, — раздраженно пробурчал он.

Проигнорировав его замечания, я отправился домой, чтобы претворить свои планы в жизнь.

***

— Не врежься в стол, — предупредил я Китнисс, которая с завязанными глазами шла по коридору вслед за мной. А не завяжи я ей глаза, она бы подглядела, что творится в гостиной, и весь сюрприз, который я для нее приготовил, пошел бы насмарку.

— Да куда же это мы? — произнесла она, нервно смеясь.

— Давай. Надеюсь, тебе понравится, — сказал я, осторожно приоткрывая дверь и заводя ее внутрь.

Подведя ее поближе к разожженному очагу, я снял импровизированную повязку с ее глаз. У меня мелькнула мысль, как ее можно было бы использовать, но сейчас я лишь сложил ее и убрал в карман. В другой раз, подумал я, лукаво усмехаясь про себя.

Стоило Китнисс открыть глаза, как она завороженно выдохнула:

— Пит!

По всей комнате, на каждой горизонтальной поверхности, стояли горящие свечи, и их теплое сияние соперничало с бушевавшим за окном злым ветром, который клонил деревья к земле. Один удачно брошенный комплимент, и Эффи радостно выдала тайну своих драгоценных свечек, в том числе. где их надо заказывать и какие меньше всего чадят. Перед камином были расстелены толстые одеяла, которые я притащил из гостевой комнаты — так вот я изощренно отомстил этому неприветливому пространству. В маленькой кастрюльке на огне булькал горячий шоколад, распространяя вокруг свой непередаваемый словами аппетитный запах. Из крайне редко в нашем доме используемого проигрывателя звучала нежная инструментальная композиция, так что когда Китнисс, наконец, совладала с первым шоком, я притянул ее к себе и медленно стал покачиваться вместе с ней в такт музыке.

— Пытаешься меня соблазнить? — неловко выдавила Китнисс, приникая ко мне.

— Вроде того, — ухмыльнулся я, касаясь губами ее волос. — Но прежде я хотел тебе почитать.

Она вскинула голову, удивленная.

— Правда? Да ты извращенец! — рассмеялась она.

— Жуткий, как всегда. — прошептал я, целуя ее в шею, и с удовлетворением ощущая, как она задрожала от этого прикосновения.

Мы танцевали, пока не разомлели от тепла и мягкого колеблющегося света, и сами не стали мягкими и текучими, как горячий шоколад. Не говоря ни слова, я уложил ее на гору подушек и одеял, и мы выпили шоколаду, а потом ее голова устроилась у меня на груди. И я раскрыл книжку, которая в последнее время стала моей любимой, другой рукой при этом поглаживая волосы Китнисс. Я нервничал, и надеялся, что она не сочтет то, что я читаю ей банальным. Как и во мне самом не все в этом стихотворении было ясно и прозрачно — она было весьма старинное:

Мешать соединенью двух сердец

Я не намерен. Может ли измена

Любви безмерной положить конец?

Любовь не знает убыли и тлена.

Любовь — над бурей поднятый маяк,

Не меркнущий во мраке и тумане.

Любовь — звезда, которою моряк

Определяет место в океане.

Любовь — не кукла жалкая в руках

У времени, стирающего розы

На пламенных устах и на щеках,

И не страшны ей времени угрозы.

А если я не прав и лжет мой стих,

То нет любви — и нет стихов моих! ***

Китнисс смотрела на меня с восторгом.

— Я могла бы тебя весь день слушать, — прошептала она. — Ты сказал что-то похожее в лесу.

— Ты так быстро поняла это стихотворение? Мне пришлось его раз восемь прочитать. Прежде чем я уловил смысл, — ответил я изумленно.

— Не то чтобы каждое слово. Но в принципе, да, — она поднесла книгу к глазам, и перечитала стихотворение. — Любовь не меняется, когда переменяются обстоятельства, или когда того, кого ты любишь, нет рядом. Нет. Она как путеводная звезда, которую не может уничтожить даже шторм. Любовь — звезда для каждого, кто заблудился… — она замолчала, но глаза блеснули. — в море жизни. Она была бы величайшей ценностью, если бы ее можно было измерять. Любовь не поддается течению времени, хоть оно и уносит прочь телесную красоту. Любовь не исчезает с течение часов и лет, она длится вечно. И если я ошибаюсь, то я готов отречься от всего, что написал, и истинной любви вовек не существовало, — она удовлетворенно улыбнулась.

— Да ты меня разыгрываешь. Ты ведь читала это прежде, — бросил я ей обвинение, пораженный, насколько точно она все поняла.

— Отчего ты так удивлен, что я могу это понять? Или ты думаешь, что я тупая? — парировала она, и в ее голове прозвучали опасные нотки.

– Нет, я просто думал, что это для тебя может… оказаться слишком… напыщенно, — я стал запинаться.

Китнисс поджала губы.

— Отец пел нам самые разные песни. Я давно не практиковалась, но в принципе могу понять о чем стихотворение. К тому же все сложные слова объясняются внизу страницы.