Good Again

Я выдал Хеймитчу краткую версию нашей с доктором беседы, и он в конце кивнул.

— Звучит неплохо.

— Вот уж не знаю, — сказал я. — Охмор у меня прошел, а в итоге в меня вселился этот «другой», да еще постстрессовый синдром по полной. Ты шутишь? И ты был не прав — у меня именно что особый вид безумия. — я прислонился лбом к подоконнику, чувствуя, что готов рухнуть под бременем всего этого.

— Посмотри на это так. У Китнисс вообще-то то же самое, а она как-то держится, что-то делает. У нас всех что-то такое. Если ты сам научишься с этим справляться, может, и ей лучше сможешь помочь. Потому что ее лечение совсем не такое плотное, как твое, — Хеймитч опять уставился в окно.

Я как следует обдумал его слова, и меня осенило, что, поскольку Китнисс пока нельзя покидать Двенадцатый, ее доступ к необходимой ей такого рода помощи заметно ограничен. И это показалось мне самой несправедливой вещью на свете.

***

— Так сколько ты там пробудешь? — спросила у меня Китнисс тем вечером.

— Не могу точно сказать. Как только смогу, вернусь к тебе. Доктор Аврелий настроен весьма оптимистично, но он не может назвать точные сроки, — сказал я, нервно потирая лицо.

— И у тебя нет никаких предположений на этот счет? — выпалила она раздраженно.

Ее чувства была понятны, более того, совпадали с моими собственными. Может быть это было от усталости, но я чувствовал, что тоже начинаю кипятиться.

— Не думаешь же ты, что я нарочно стараюсь зависнуть здесь подольше, Китнисс, — выпалил я, и на том конце провода повисло молчание.

— Китнисс, прости меня! Мне так ужасно жаль. Я не должен был так с тобой разговаривать.

— Нет, все нормально. Наверняка ты весь на нервах. Возможно, нам надо поскорее заснуть, — проговорила она уныло.

— Нет, еще нет. Знаешь, что бы я сделал, будь я сейчас рядом с тобой? — я старался бодриться, ради нас обоих.

Она глубоко вздохнула, но подыграла мне.

— Ну, скажи.

— Сейчас бы мы с тобою ужинали. Я бы приготовил тебе что пожелаешь. Сырные булочки, жареный картофель…

— Печеная рыба, — вставила она, — Умираю, до чего хочу свежей рыбы, так как ты ее делаешь — когда кожица хрустит, а внутри все нежное и лоснится от жира, — простонала она едва дыша.

— И много чеснока, да? — добавил я, довольный опускаясь на подушку.

— Ммм, и я бы хотела сегодня получить десерт, после такой-то паршивой недели, — добавила она.

— Я мог бы приготовить пирог. Как раз созрели вишни.

Она хихикнула.

— И горячий шоколад. Мы же отмечаем.

Я улыбался, потому что самые обыденные вещи приобретали совершенно невероятный смысл лишь оттого, что я делал их вместе с ней. Мне хотелось ее поцеловать. В нашей маленькой общей фантазии одного поцелуя хватило бы поджечь фитиль, чтобы потом не отрываться от нее много часов. Но я подумал о моем внутреннем «другом», и все желание пропало.

Все еще не выйдя и задумчивости, я услышал в трубке её «Спасибо».

Я пожал плечами, но тут же вспомнил, что она не может меня видеть.

— Я приготовлю тебе все, что захочешь, как только вернусь.

Ее голос был хрипловатым, от переполнявших ее чувств, но она постаралась казаться легкомысленно:

— Ты уж постарайся, а то…

Наши сонные шорохи только острее заставляли чувствовать до чего же мы одиноки по обе стороны телефонной линии. Я заснул с одной из книг из списка Доктора Аврелия на груди и трубкой возле уха, хотя тупая боль все никак не отпускала мое истосковавшееся сердце.

***

Следующие несколько дней оказались весьма изнурительными. Мы с Доктором Аврелием говорили об Играх и о том, как меня пытали, хотя, казалось бы, уже более чем подробно все это обсудили за время наших бессчетных бесед. Я не ощущал никаких откровений, прозрений, от которых бы захватывало дух, хотя мои кошмары множились, становясь все более жестокими. Я был рад, что не бужу ее своими криками, хотя сам от ее кошмаров страдал даже, когда слышал их по телефону. Доктор Аврелий указал мне на то, что я стараюсь оттолкнуть от себя негативные переживания, чтобы не оказаться с ними лицом к лицу, отсюда и усилившиеся кошмары. А кроме этого мы пока не могли отыскать причины, отчего я, вероятно, пытаюсь превратиться в кого-то другого, ассоциировать себя с ним.

— Ты очень хорошо справляешься с описанием того, что с тобой случилось, но не особенно щедро делишься чувствами, которые эти события у тебя вызывают, — сказал он мне однажды после обеда. — Интересно, когда такое происходит с кем-то, кто славится своим красноречием, как ты. Вернемся к тому моменту, когда начались твои приступы диссоциации наедине с Китнисс. Что изменилось тогда в вашей жизни?

— Это просто. Первый приступ случился в тот вечер, когда я узнал, что Гейл Хоторн возвращается в Дистрикт Двенадцать.

– Да, у меня есть запись нашего разговора после того приступа, но не повредит снова все повторить. Какие чувства тебя переполняли, когда ты услышал, что он приезжает?

Я усмехнулся. Не нужно было иметь медицинскую степень, чтобы связать мой приступ с мыслями о Гейле Хоторне.

— Ревность, конечно. Мне вовсе не хотелось, чтобы он снова оказался поблизости.

— Почему же?

— Это не очень реалистично, я знаю, но…

— Не нужно давать оценок, Пит. Просто говори все как есть, — осторожно подтолкнул меня Доктор Аврелий.

Я набрал в грудь воздуха.

— Я боялся, что она вдруг вспомнит, какие чувства когда-то к нему питала. Особенно когда понял, что он предложил ей возможность уехать из Двенадцатого. Она могла отправиться к матери в Четвертый, или к Хоторнам, во Второй. Почему она должна была оставаться со мной в полуразрушенной деревне, где полно дурных воспоминаний? У нее когда-то была семья, те, кто о ней заботился, и ей не приходилось прежде страдать там от одиночества.

— Она как-то давала тебе понять, что хочет покинуть Двенадцатый?

– Нет. Она не говорила: «Я хочу отсюда уехать», — ответил я нетерпеливо.

— И что, она давала тебе повод думать, что она несчастна? — продолжал Доктор Аврелий.

— «Счастье» — странное слово, когда речь идет о нас с ней, но она выглядела довольной. У нас с ней были нелегкие моменты, но хорошего было больше, чем плохого.

– Это, как правило, лучшее, что можно сказать о хороших взаимоотношениях, — я задумчиво кивнул ему в ответ. — Так значит, ты ревновал к Гейлу из-за того, что их прежде связывало, но у тебя не было зримых подтверждений, что сейчас ей нужен Гейл или же переезд.