Горячие пески

— Понимаю, стремятся подсунуть нам свою отраву, — сказал Корнев. — Читал я об этом. Да и по радио и телевидению часто говорят.

— Немало фактов, когда пытаются не только переправить идеологически вредные материалы, но и воздействовать на самих пограничников, — добавил полковник Ивашкин. — Борьба против идеологических диверсий приобрела сегодня особую остроту. Поэтому от пограничника требуется высокая политическая зоркость, классовое чутье, зрелое восприятие фактов действительности. Эти качества мы и стремимся у них воспитать. Ты прости, Петро, за этот маленький урок политграмоты, но по-другому как еще объяснишь сегодняшнее положение в мире, подрывную работу, ведущуюся против нас? А она, правильно заметил начальник заставы, непосредственно отражается на пограничной обстановке.

— Зачем извиняться, Федор Михайлович, — сказал Корнев. — Конечно, я не политработник. Но, как коммунист, считаю, об этом надо почаще напоминать не только солдатам, но и нам вот — рабочим, колхозникам…

— Кстати, Петр Семенович, ваш сын в полной мере проявил высокие политические качества в недавнем задержании, — начальник заставы достал из стола папку, открыл. — Я только что получил телефонограмму: начальник отряда за бдительность и воинское мастерство при задержании нарушителя границы поощрил старшего наряда рядового Корнева отпуском с поездкой на родину. Я рад сообщить вам это приятное известие и благодарю за воспитание парня. Он исправный во всех отношениях солдат, хороший, славный товарищ своим сослуживцам.

— Гордись, Петро, твой Вася похож на тебя не только внешне, — сказал с доброй улыбкой Ивашкин. — Похоже, и в службе он идет с тобой на равных. Замечательно, когда то хорошее, что есть в нас, повторяется в наших детях.

«Порадовал, сынок, спасибо, — растроганно подумал Корнев. — А ведь смолчал, ни слова о том, что участвовал в задержании, да к тому же еще и отличился. Смотри-ка, видать, стоящее задержание, если решили повторить его, потренировать пограничников. Ну, что ж, повторение — мать учения».

— Справедливо заметили, товарищ полковник, — продолжал начальник заставы. — Мне кажется, за время службы рядового Корнева на заставе нам сообща с замполитом удалось изучить парня, его достоинства и недостатки. Когда, как говорится, с человеком пуд соли съешь вместе, он тебе виднее, чем остальным. Вася ваш не просто добросовестный солдат, каких у нас большинство. Убежден, в характере у него военная косточка. Он по-настоящему полюбил границу. Ему бы в училище… Поедете домой вместе, потолкуйте с ним.

Вечером пограничники построились на боевой расчет. Ивашкин с Корневым встали на правом фланге. Начальник заставы после доведения обстановки громко и торжественно объявил:

— На охрану государственной границы назначаются: полковник Ивашкин Федор Михайлович…

— Я! — отозвался звонко и взволнованно Ивашкин.

— Сержант запаса Корнев Петр Семенович…

И хотя заранее было обусловлено, что ветераны встанут в строй и будут назначены в символический пограничный наряд, Корнева, как и Ивашкина, этот ритуал растревожил. Впрочем, начальник заставы обещал ему вместе выйти на границу, проверить службу наряда. Возможно, он встретит там сына. Очень хотелось, чтобы у того все было так, как о нем отзывался начальник заставы. Потом он похвалился бы председателю колхоза, что сам видел, как сын на деле выполняет свои обязанности и строго соблюдает наказы односельчан.

Пока он так размышлял, капитан закончил расчет, определив каждому пограничнику его место и роль на предстоящие сутки. А рядовому Корневу объявил выходной день. Петр Семенович разочарованно вздохнул, но тут же решил, что будь он на месте начальника заставы, поступил бы так же. Не надо отцу проверять службу сына в наряде, контролеров хватает и без него. Вместе надо побыть.

Расходились с боевого расчета; Корнев, вспомнив появившееся у него днем желание поделиться наблюдениями о заставе с Ивашкиным, проговорил:

— За сына я рад… По-хорошему даже завидую ему. Но и в нашей службе тоже был свой высокий смысл. Если бы Васька все до тонкости о ней знал, может быть, он бы позавидовал нам. Сколько раз в мыслях возвращался я в те годы и в наш заслон на колодце…

— Верно, и я думал, когда выезжал на границу: наши традиции живут в делах нынешних пограничников.

Глава пятая

В СТОРОНЕ ОТ КАРАВАННЫХ ТРОП

Вещевые мешки сложили в мазанке. Оружие старший сержант приказал постоянно иметь при себе. Он построил отделение и объявил боевую задачу: с этой минуты пограничники несут службу заслона. Они обязаны обнаружить возможное появление у колодца нарушителей границы и задержать их.

Дал на осмысление сказанного одну минуту, понаблюдал, кто и как отреагировал на приказ. По лицу Корнева ничего нельзя было определить, на нем не дрогнул ни один мускул. Принял как должное, служба есть служба повсюду, куда бы ни забросила она пограничника. Герасимов вроде бы ссутулился, глядел в землю — не по нутру была, не радовала перспектива сидеть здесь, вдали от заставы, на жаре и ветру, спать на шинельке, ею же укрываться. У Бубенчикова румянец на щеки набежал, глаза округлились — в них настоящий интерес зажегся. Дело ожидается серьезное. Ивашкин повертел головой налево-направо: надо, значит, справимся. Остальные — Елкин и Чернов, оба молчаливые, спокойные ребята — пожали плечами: что прикажут, то и будут делать.

Тагильцеву понятно все, иного он и не ожидал, подчиненных своих знал неплохо. Спросил:

— Вопросы имеются?

— Должны были состояться учения… Они отменены? — подал голос Бубенчиков.

— Выезд на учения был объявлен… в интересах сохранения в тайне нашей основной задачи. Так сказать, оперативная маскировка, — ответил старший сержант.

— Застава на том колодце тоже в заслоне?

— Да. Кроме того, резервами погранотряда прикрыто еще несколько колодцев.

— Наш вроде в стороне от всех дорог. Сюда, похоже, даже чабаны не добираются, — сказал Герасимов, склонив набок голову, что, очевидно, означало: по доброй-то воле сюда никого и пряником не заманишь.

— Это не имеет никакого значения, — жестко, с расстановкой произнес Тагильцев.

Почувствовав в тоне Герасимова нотки сомнения, мол, кто сунется в глухомань, он решил в самом же начале пресечь настроения благодушия, попытки расслабиться, лишь бы протянуть время. Нет, они прибыли к колодцу не отлеживаться, а нести службу как на границе, со всеми вытекающими из этого последствиями.

Впрочем, колебания были не только у Герасимова. Вспомнился Тагильцеву вчерашний вечер, когда уже после отъезда начальника штаба комендант ставил задачу капитану Рыжову. Все детали прикрытия колодца, где сейчас осталась застава, дорог, троп и подступов к нему были обговорены, методы службы выработаны. И только под конец, еще раз вглядевшись в карту, поразмыслив над ней, комендант сказал:

— Послушай-ка, Рыжов… Вот тут, в двадцати с небольшим километрах на восток от твоего колодца, есть еще один. Так, в общем-то, ничего из себя не представляющий объект. Вроде бы даже заброшенный колодец, потому что вокруг него на многие версты голые пески. И воды-то в нем, как говорили мне башлык и Берды Мамедов, кот наплакал. Короче, колодец в стороне от всех троп и дорог. Ты и сам это знаешь, бывал на колодце. Но вот именно туда, Рыжов, ты обязательно посади отделение.

Слушая коменданта, Тагильцев отчетливо улавливал в его речи интонацию и манеру говорить, перенятые у подполковника Копылова. Будто он рассуждал сам с собою, но так, чтобы его мысли хорошо усваивались другими, делались из них соответствующие выводы, которые приводили бы к нужным решениям.