Гость из будущего. Том 4

— Завтра вместе съездим, и я договорюсь, — пообещал Владимир Семёнович. — Но есть одно условие.

— Деньги не проблема, — буркнул я.

— Не в деньгах счастье, ха-ха, — хохотнул будущий кумир миллионов. — Вот ты песню «Десятый наш десантный батальон» пообещал отдать Окуджаве. Вот и мне что-нибудь подкинь. А то у меня после «Коней привередливых» нет ничего стоящего. Творческий застой.

— Хорошо, — растерялся я и, почесав затылок, тут же пропел. — И если б водку гнать не из опилок, / То что б нам было с пяти бутылок?

— Иди ты, Феллини, куда подальше, — обиделся Высоцкий. — Окуджаве — батальон, а мне опять бутылки? Нет уж спасибо. Благодарю!

— Спокойно-спокойно, — отмахнулся я. — Сейчас сосредоточусь. Ээээ. Ты, Зин, на грубость нарываишси, / Всё, Зин, обидеть норовишь! / Тут за день так накувыркаишси / Придёшь домой — там ты сидишь! Как тема? Забойная?

— Очень забойная, — вдруг закапризничал будущий кумир миллионов. — Обделаться какая забойная. Во тебе, а не Лёва Кочарян! — прорычал он показав мне дулю. — Я вижу, Феллини, что ты меня обидеть норовишь?

— Всё-всё-всё, — замахал я руками. — Последняя третья попытка. С третьего раза из меня прёт исключительно одна неприкрытая гениальность. Ээээ, — промычал я и, подражая Высоцкому, захрипел на мотив цыганочки:

И ни церковь, и ни кабак —

Ничего не свято!

Нет, ребята, всё не так!

Всё не так, ребята…

Эх, раз, да ещё раз, — запрыгал я, отплясывая вприсядку.

Да ещё много, много, много, много раз,

Да ещё раз…

Всё не так, ребята!

— Кхе, — кашлянул Высоцкий. — И ни церковь, и ни кабак — ничего не свято. Что-то в этом есть. Хороший куплет. Годится. Продано, — хохотнул он, пожав мою мозолистую ладонь.

* * *

Как и ожидалось, владелец колымаги прибыл в состоянии полного не стояния. Точнее говоря, этот мотоцикл пригнал пацан лет четырнадцати, который представился младшим братом, сидящего за его спиной продавца. А сам продавец, как только драндулет был поставлен на тормоз, неловко брякнулся прямо на землю. Затем он посмотрел на меня мутными глазами и, еле-еле ворочая языком, произнёс:

— Пятьдесят рублээээй и мотот цикл ваш.

— Всё пропью, гармонь оставлю, буду девок веселить, — прошипел я. — Мы как договорились? Быть к восьми и трезвым как стекло. А сейчас только семь и ты даже на ногах не стоишь. Так какие я тебе должен заплатить деньги?

— А сколько дашь? — выдавил он из себя и провалился в сладкое алкогольное забытьё.

«Твою ж дивизию, — выругался я про себя. — Откуда взялось это безразличие к себе, к своему имуществу и к своим родным? Да ты ведь, браток, первый кандидат на бомжатскую старость. Если конечно доживёшь. Вам ведь бандиты разных мастей буду наливать стакан палёной водки, и выбрасывать из ваших же квартир».

— Давно он пьёт? — спросил я пацана, который от стыда за брата не знал, куда спрятать свои глаза.

— Неделю, — буркнул он.

— А если честно? — прорычал я.

— Второй месяц, — уныло пролепетал паренёк, шмыгнув носом. — Его девушка из армии не дождалась.

— У вас в Гатчине девушек больше нет? Одна на всех что ли? — прошипел я. — Ладно, уговор дороже денег. Я дам тебе сотню, но ты скажешь брату, что получил от меня только двадцатку. Остальное отдашь матери, ясно?

— Ясно, — грустно усмехнулся он. — Я это, через полчаса ещё две каски принесу и мотоциклетные очки. А то я всё сразу привезти не смог. И это, когда мотик-то можно забрать?

— Здесь же после концерта, — проворчал я и, сунув в руки пареньку десять десятирублёвок, закатил мотоцикл в артистическую палатку.

— Феллини, пора начинать! — крикнул мне Толя Васильев, высунувшись из бокового выхода на сцену.

— Считай, что концерт уже начался, — усмехнулся я, когда в десяти метрах от нашей палатки показался один из сотрудников КГБ.

«Интересно, где остальные?» — подумал я, резво выбежав на деревянную сцену, на козырьке которой белыми буквами на красном фоне было написано, что искусство принадлежит народу.

— Эге-гей! — выкрикнул я в микрофон. — Как слышно, «камчатка»?!

На мой вопрос от самых дальних к сцене зрителей долетело что-то мало разборчивое. Кстати, навскидку на сегодняшние танцы пришло гораздо больше трёх тысяч человек. Мой намётанный взгляд собравшуюся аудиторию оценивал в примерно шесть тысяч. Что было для нашего молодого ансамбля фактом приятным.

— Суть ясна, слышно! — хохотнул я. — Искусство, как вы все знаете, у нас принадлежит народу!

— Мы читать умеем! — рявкнул какой-то юморист из толпы.

— Это потому что образование у нас тоже народное, — брякнул я в микрофон, чем вызвал взрыв хохота. — И мы, «Поющие гитары», пишем свои песни и исполняем их также исключительно для народа! Поэтому наша первая композиция про молодость, про труд и про любовь!

Я кивнул музыкантам, и Сергей Лавровский выдал небольшое барабанное соло на ударной установке. После чего включился и весь ансамбль, заиграв жёсткий ритмичный инструментальный проигрыш песни «У нас, молодых, впереди года». А люди на танцевальной площадке принялись отплясывать — кто во что горазд. И это броуновское движение с высоты метровой сцены выглядело завораживающе.

Глава 19

«Турецкая площадка» располагалась с левой стороны от Гатчинского дворца в ста метрах от так называемого «Кухонного каре». Лично мне это «каре» напоминало квадратный средневековый замок с башнями на углах, и оно было точной копией противоположного «Арсенального каре». И вообще этот дворец так и подмывало обозвать замком, из-за его узких окон, что больше походили на бойницы. Что касается сцены, то она находилась в южном секторе круглой и огороженной невысоким забором деревянной танцплощадки. И поэтому солнце всегда светило либо в спину выступающих артистов, либо, когда оно заходило за горизонт, то подсвечивало левую сторону. И сейчас был тот самый момент. Оранжевые лучи нашего земного светила пробивались сквозь высокие деревья парка, и окрашивали всех танцующих горожан яркими и сочными красками. В кино такой свет называется режимным. Он быстро уходит, зато картинка, сделанная в этот волшебный час, отличается особой красочностью.

Всю эту специфику освещения данной локации мой мозг отмечал чисто автоматически. И больше всего меня волновало то, что чёрная «Волга» сотрудников КГБ перекрыла выезд с танцплощадки. Потому что плечистые парни с военной выправкой, пользуясь преимуществами своих служебных удостоверений, поставили машину около здания Гатчинского дворца, точно поперёк дороги. И теперь даже наш артистический автобус мог проехать лишь с их персонального разрешения. Зато такое правило не распространялось на мотоцикл. Он, промчавшись по аллеям, легко выскакивал на дорогу с любой другой стороны.