Государство и народ. От Фронды до Великой французской революции

Мирные обыватели, преданные королю всей душой, были в отчаянии от этих беспорядков. Люди набожные умоляли господа простереть свою всемогущую руку, охраняющую государство от гибели. «Если я не ошибаюсь, подобные возмущения всегда предшествовали революциям», — писал в те дни экономист Мирабо, дядя будущего трибуна.

Не остался пассивным созерцателем событий Парижский парламент. Хотя король по настоянию Тюрго предпринял энергичные шаги с целью нейтрализовать парламент, 4 мая магистраты приняли постановление о проведении расследования. Обладая не только судебными, но и полицейскими функциями, формально парламент имел на это право. Правда, именно его расследование и было нежелательно. Поэтому накануне поздно вечером был принят королевский ордонанс о создании чрезвычайной судебной инстанции.

Помимо постановления о проведении расследования, магистраты приняли специальное обращение к королю, умоляя его понизить цены на зерно и хлеб до ставки, соответствующей нуждам народа. Обращение не предназначалось для разглашения, но каким-то образом попало в типографию, было отпечатано, и несколько афиш с этим текстом были расклеены по городу. Благодаря «технической» ошибке парламент публично высказал свое сочувствие бунтовщикам.

Когда пришло известие о создании специального превотального суда, парламент отклонил это решение. Тюрго пришлось срочно принимать меры и против нового противника. Распространение парламентской афиши было остановлено, набор рассыпай, уже наклеенные афиши заклеены ордонансом короля. 5 мая было проведено королевское заседание парламента. Людовик XVI заставил парламент зарегистрировать декларацию о создании превотального суда для рассмотрения дел о «мучной войне».

В конечном счете Тюрго вышел победителем. К середине мая беспорядки прекратились и в провинции. Двое из бунтовщиков в назидание остальным были повешены на Гревской площади: 28-летний парикмахер Депорт и 16-летний подмастерье-газовщик Л’Эгийе.

Можно было возвращаться к политике реформ. Основной политический капитал Тюрго — доверие короля — в результате бунтов простонародья почти не пострадал. Лишь слабые сомнения стали закрадываться в мнительную душу молодого монарха. Гораздо значительнее упал авторитет министра в обществе. Свобода торговли вызвала голод, породила бунты — так думали многие. Буржуа, бедняки и даже придворные пели куплеты о генеральном контролере^{132}. Восхищение его нравственными достоинствами заметно поубавилось.

Торжества коронации ненадолго восстановили благодушные настроения. Людовика и Марию Антуанетту бурно приветствовали жители Реймса, города, где традиционно проводилась коронация французских королей. Энтузиазм подданных передался королевской чете. Даже Мария Антуанетта преисполнилась желания трудиться ради счастья народа. Но желание было мимолетным. Что значит трудиться ради счастья народа, 19-летняя королева и представить толком не могла. Ее разумение не простиралось далее развлечений и интриг.

Предстояло заменить престарелого, глуховатого министра королевского двора. Тюрго добивался назначения на этот пост друга энциклопедистов, просвещенного и либерального Мальзерба. Мария Антуанетта с чужой подсказки находила, что для нее более выгодно иметь на этом посту Сартина. Тюрго, на этот раз пользуясь поддержкой Морена, хранителя печати Миромениля и министра иностранных дел Верженна, убедил короля в правильности своего выбора. Еще одна победа Тюрго обернулась затем поражением. Теперь ему предстояло постоянно преодолевать враждебность королевы, которая тем временем все более сближалась с Морепа, ревниво относившимся к влиянию Тюрго на молодого монарха.

Летом 1775 г. генеральный контролер создает государственное управление почтово-пассажирских перевозок. Внутренние сообщения во Франции убыстрились и стали гораздо более удобными. Тогда же Тюрго присоединяет к генеральному контролю сюринтендантство почт, этой мерой он надеялся добиться прекращения перлюстрации писем. Наивная надежда! Сам король любил заглядывать в чужие письма. Честный Тюрго в очередной раз поступил в соответствии со своими убеждениями, игнорируя политическую конъюнктуру. Мимоходом он вновь задел Марию Антуанетту, которая желала передать пост сюринтенданта своему фавориту.

…Постоянная текучка, масса мелких неотложных дел. Крупные реформы откладываются, хотя о подготовке их постоянно говорят, а их противники заранее выступают с возражениями.

О необходимости создания представительных форм в виде муниципальных собраний Тюрго не решается и заговаривать с королем. Он сосредоточивает все свои силы на подготовке экономических реформ. Кто будет проводить эти реформы, он не задумывался, возможно, потому что был слишком монархистом. Слишком верил во всемогущество короля. Администратор, экономист, философ, но неполитик, Тюрго не обладал качествами лидера и главным из них — тем неисповедимым магнетизмом, который притягивает людей и позволяет вести их за собой через победы и поражения. Вся политическая стратегия генерального контролера прямодушна до наивности. Разумно — значит правильно, а неправильная жизнь все более выталкивала, изолировала, обессиливала его.

Мальзерб не стал для него опорой: умный, тонкий, но слабый, он избегал конфронтаций и только ждал удобного случая, чтобы уйти с поста министра. Осенью 1775 г. военным министром по рекомендации Тюрго стал граф де Сен-Жермен. И вновь ошибка. Неврастеничный честный вояка слишком долго пребывал не у дел, впрочем, и в свои лучшие годы он вряд ли подходил на роль министра-реформатора. Отношения же его с Тюрго очень быстро сложились наихудшим образом.

Оставался король. Благодаря его слабеющей поддержке Парижский парламент 12 марта 1776 г. зарегистрировал шесть эдиктов, подготовленных Тюрго. Три из них возглашали проведение глубоких экономических реформ: ликвидацию цеховой системы; замену дорожной трудовой повинности денежным взносом; прекращение регламентации хлебной торговли в Париже… Только кто их мог претворить в жизнь?

В мае 1776 г. министру было предоставлено время заняться переводами столь любимого им Вергилия…

Вечером в день объявления отставки генерального контролера друзья Тюрго собрались в салоне мадам Блондель. Мальзерб всех потешал разбором ошибок великого реформатора. «Думаете, у Вас любовь к общественному благу, — говорил он, обращаясь к Тюрго, ради которого все и собрались. — Да у Вас помешательство на этой почве, только безумный мог надеяться осуществить все, что Вы задумали, и принуждать к тому же короля, Морепа, двор, парламенты…»^{133} Все смеялись. Светские люди должны проигрывать с улыбкой и в этом обретать силу.

Событие свершилось. Последний акт драмы был разыгран. Оставалось произнести реплики у «театрального подъезда».

Мария Антуанетта спешила умыть руки. 15 мая она писала матери, австрийской императрице Марии Терезии: «Позавчера г-н Мальзерб покинул министерство, тотчас же он был заменен г-ном Амело. В тот же день был отстранен от должности г-н Тюрго, его заменит г-н Клюни. Признаюсь, дорогая маман, что я не огорчена этими отставками, но я к ним не имею никакого отношения». 16 мая полномочный посол Австрии во Франции Мерси-Аржанто сообщал в конфиденциальном письме той же Марии Терезии: «Генеральный контролер знал о той ненависти, которую питает к нему королева, и в значительной степени поэтому решил подать в отставку. Королева хотела от короля не только отставки г-на Тюрго, но и его заключения в Бастилию в тот день, когда граф де Гин будет объявлен герцогом; потребовались самые сильные и настойчивые демонстрации для предотвращения последствий гнева королевы, причина которого в том, что Тюрго настаивал на отзыве графа де Гина из Лондона. Генеральный контролер пользуется репутацией исключительной честности и любим народом, было бы крайне нежелательно, чтобы его отставку связали с действиями королевы»^{134}.

Мадам дю Деффан, пристрастно наблюдавшая за всеми перипетиями министерской деятельности Тюрго и не устававшая злословить по его поводу, писала своему английскому другу, писателю X. Уолполу: «Позвольте Вам высказать то, что я думаю о наших отставленных министрах. Мальзерб просто глуп, Тюрго, безусловно, не таков. Сейчас он уверяет, что опечален не своей опалой, а тем, что более не в его власти сделать Францию счастливой, такой, какой она стала бы, если б его прекрасные прожекты осуществились; в действительности он просто все бы поставил на голову. Его первый подвиг в области хлебной торговли привел к нехватке хлеба в Париже и вызвал здесь мятеж; затем он обрушился на все виды собственности и чуть не погубил торговлю, особенно города Лиона. Факт, что за время его правления дороговизна возросла. Ни одна из его затей не вела к успеху; у него были самые прекрасные планы в мире, но он и понятия не имел о средствах их осуществления… За исключением экономистов и энциклопедистов, весь свет считал его безумцем, которого трудно превзойти в сумасбродности и самонадеянности.