Хорошо подготовленный разум

— Да, сэр. Почему вы согласились на это? И …знает ли Он?

— Если ты имеешь в виду Темного Лорда, то да. Я не так изолирован, как ты думаешь, Поттер. У нас есть особые средства связи. Ты помнишь тот день, когда сорвался в кабинете Дамблдора? Тогда ты разбил вдребезги все его стеклянные побрякушки с помощью чар седьмого курса, причем произнес их на парсельтанге. Я до сих пор не спросил, откуда ты их узнал, — сказал он сам про себя. — Дамблдор посетил меня через десять минут после твоего ухода, и специально напомнил мне положения Устава. Я послал Темному Лорду свои воспоминания о той ночи, когда твое имя выпало из Кубка, о твоей встрече с Дамблдором, о твоей вспышке гнева от попытки манипулирования тобой, — его глаза блестели, — и о своей встрече с Дамблдором после этого. Мы оба пришли к выводу, что помогая тебе, сможем добиться намного большего, чем наоборот. Но я уверен и мой Лорд согласился со мной, что если ты попытаешься справиться с Дамблдором сам, последствия будут плачевными.

— Вы не могли отказать Дамблдору, когда он попросил обучать меня, потому что настоящий Моуди сделал бы то же самое. С другой стороны, чем больше времени я проводил с вами, тем выше была вероятность того, что я распознаю в вас самозванца и скажу об этом Дамблдору.

— Именно, — ответил он, довольный, что я все понял. — Договор препятствует нам нанести прямой вред друг другу.

— Ибо рассказав Дамблдору, я, скорее всего, добился бы вашей смерти, а контракт защищает тайну вашей личности, — продолжил я развивать свою мысль. Договор помешал бы Краучу лично убить меня или телепортировать к Волдеморту без палочки, но не защищал меня так же сильно, как его. Если он организует нашу встречу с Волдемортом, то будет чувствовать себя прекрасно, пока он уверен, что мне ничего не угрожает. — А как насчет Легилименции? Если Дамблдор пробьет мою защиту, и увидит… — я замолчал.

— Вот почему мы сосредоточились так интенсивно на Окклюменции, в первые два месяца.

— Но я все еще не могу ему помешать прочитать свои мысли.

— Ты можешь обнаружить его ментальную атаку. Я также убежден, что ты почувствуешь любые попытки изменить свои воспоминания или личность.

— Кстати, что ты предпримешь, если он надавит сильнее на твой разум, чем тогда, на празднике?

— Свяжусь с ДМП, отправлю Добби с письмом к Сайласу, и свяжусь с Ритой Скитер.

— Вообще-то, я все еще был не в восторге от Скитер, но своевременное оповещение прессы помешало бы Дамблдору скрыть свои преступления.

Он ухмыльнулся, гордый, как отец за сына.

— Видишь? Я никогда не упоминал о двух последних вариантах. Ты добавил их по своему усмотрению. Если Дамблдор атакует тебя Легилименцией, у тебя есть знания и ресурсы, чтобы заставить его поплатиться за это.

— Но он, все-таки, мой законный опекун. Он может утверждать, что был в своем праве.

— Если я не ошибаюсь, твоему адвокату есть, что ему противопоставить на основании завещания твоей матери.

— Я не знаю.

— Почему нет? — сказал он, продолжая свою работу. Он листал маггловские и магические книги, рисуя заметки на полях тетради, записывая свои собственные наблюдения на чистый лист пергамента.

— Это сложно. Я объясню после того, как вы закончите работу.

— Сложнее, чем это? — спросил он, показывая целую стопку пергаментов на столе.

— Я не уверен.

— Мне нужно еще несколько часов. Почему бы тебе не поработать над рунами?

— О'кей, — ответил я. В последнее время, парсельруны стали даваться мне легче, да и интересно стало. Я больше не ворчал, что мне трудно.

Прошло три часа, прежде чем Барти отложил перо и отодвинулся от стола.

— Передвинь свой стул сюда, — сказал он, указывая рядом с собой.

Я протащил его по ковру, оставляя глубокие борозды на нем, и опустил на указанное место. Барти приподнял стул, сгладил ковер взмахом палочки и снова опустил его на место. Я подошел и аккуратно присел.

— Так мне померещилось? — спросил я.

— Трудно сказать. Основываясь на том, что я лично наблюдал и переживал, не думаю, что ты выдумал все это, но если судить объективно, в это трудно поверить. Вся твоя теория основана на двух ключевых моментах. Если они не верны, то твоя теория тоже. Теперь, ответь на вопрос, каковы ее слабые стороны?

Он превратил это в очередной урок.

— Первое мое предположение: Дамблдор циничный эгоист, — ответил я. — Он озабочен только своей личной властью, что не импонирует ни моим интересам, ни интересам Магического мира.

— Твоя теория об Ордене Феникса действительно совпадает с фактами и с моими личными наблюдениями во время и после последней войны, но я могу судить предвзято.

Это еще мягко сказано. Законы, принятые Дамблдором и Краучем, в сочетании с полной безнаказанностью первого и фанатизмом второго, который вынес своему сыну обвинительный приговор на основе выдуманных доказательств, которые магглы не стали бы даже учитывать на суде, говорят сами за себя.

— Ведь как он поступил в пятидесятые и шестидесятые годы? Он подождал пять лет после победы над сторонниками Гриндевальда, чтобы победить его самого на «дуэли» и принять «заслуженные почести», а вот, когда дело дошло до принятия некоторых законопроектов, тут он никогда не опаздывал. Запрет на «темные» книги и артефакты. Политическая цензура на СМИ. „Придира” — последняя свободная газета в волшебном мире. Правовая дискриминация оборотней, вампиров, кентавров… В принципе, на дискриминацию любого народа, который не подконтролен ему и, возможно, когда-нибудь выступит против него. Заключение в тюрьму неугодных лиц по ложным обвинениям. Все его политические оппоненты либо в опале, либо погибли, либо исчезли.

— Верно. Большинство его противников того периода либо погибли на войне, либо находятся сейчас в Азкабане. Я почти уверен, что Темный Лорд и Нотт — единственные, кто остался в живых и на свободе.

— Нотт?

— Нотт младший, твой ровесник.

— Как вы думаете, мое предположение верно?

— Да. Ты заметил, когда он вторгается в твой разум?

— Дамблдор использует Легилименцию либо когда хочет изменить мою личность, либо когда хочет, чтобы я ввязался в очередную авантюру, где можно запросто погибнуть.

— Я не совсем правильно выразился, но смысл тот же. Пока Мастер-Легилимент не проверит твой разум, нельзя быть уверенным ни в чем.

— Но вы…

— Я просто волшебник, который владеет легилименцией, но не мастер ментальной магии, а твой разум прочитать труднее, чем у большинства волшебников. — Моя растерянность, должно быть, слишком четко отразилась на лице, раз он решил пояснить. — Когда я вхожу в твое сознание, могу просматривать твои воспоминания, иногда даже чувствовать твои эмоции, но я не могу понять твои мысли. Наши сознания кардинально отличаются, потому что ты думаешь на парсельтанге, а не английском. Я сомневаюсь, что ты когда-нибудь замечал это, потому что для тебя разница между парсельтангом и английским незначительна.

Я приподнял одну бровь.

— Но…

— Я спросил об этом Темного Лорда после нашего первого урока по Окклюменции. Он сказал, что каждый змееуст думает на родном языке, то есть, на языке змей. Лидс сказал то же самое. Для тебя первым родным языком является парсельтанг, а вторым — английский. Поэтому ты подсознательно думаешь на нем.

— Вот почему я этого не замечал, — сказал я ошеломленно. — Когда я разрушал фальшивые воспоминания, их было легко обнаружить: они были похожи на заплатки на настоящих воспоминаниях.