Хорунжий

Первой точкой продолжения нашей разведки должны стать колодцы Арыс в 220 верстах от Ембы и речка Чеган. Будет ли в ней вода или нет, проводники не знали. Если стаявших снегов окажется мало, придется копать колодцы в ее русле. Далее начнется подъем на плато Усть-Юрт, в безводную глинистую пустыню. Хорошие колодцы нас ждали через 220 верст в урочище Касарма. Потом, через 4 дня пути — урочище Урга, собственно хивинские земли, где стояли два укрепления.

— Хан-Хожа? — поинтересовался Волков, сверяясь со своей картой.

Проводники удивленно переглянулись, пошептались.

— Почтенный хакким! Хан-Хожа — это крепость на другом берегу Каспия, в землях шамхала Тарковского. А у хивинских укреплений нет названия. Их называют, как и урочище, Ургой. Иногда Джан-Кала.

Профессор покраснел, бросив на меня виноватый взгляд. Он хорошо запомнил наш первый разговор, когда я указал ему на недостатки его карты, на отсутствие на ней старого и нового Ургенча. Кстати, проводники смогли показать их примерное местонахождение, а также много других городков и поселков на пути к Хиве. Все их сведения Волков аккуратно пометил на своем плане, но пока карандашом. Он был необычайно воодушевлен перспективой войти в мировое ученое сообщество как первый, кто составит правильный атлас земель вокруг Аму-Дарьи, которые хранили от путешественников степи, пустыни и хищничество племен, составлявших народ Хивы.

Получив четкое представление о предполагаемом маршруте, я оставил Волкова удовлетворять свой научный интерес, а сам пошел на тренировку с Кузьмой — уж очень он просил, и не он один. Слух о моем «ногодрыжестве» и поверженном амбале Назарове разнесся по отряду, вызвав смесь удивления, уважения и любопытства. Некоторые из казаков, в основном молодые и более пытливые, уже подходили к Кузьме и просили «показать, как вашбродь бьет», но тот, верный клятве, лишь отмахивался. Теперь же они, как и сопровождавшие нас в большом числе киргизы, смогли пронаблюдать это редкое зрелище в подробностях. Многие этапы нашей тренировки вызывали восхищенные крики, кто-то пытался нам подражать, а когда я несколько раз завалил Назарова, степняки, восседавшие на лошадях, устроили вокруг импровизированной площадки настоящую скачку. Не сказал бы, что мне подобное внимание сильно понравилось.

Правда, я заметил, что самый большой интерес у степняков вызвал мой ученик, а не его учитель. «Пахлаван, пахлаван Махмуд, святой пир!» Кого они имели в виду? Спросил у Есентимира, и он мне поведал интересное. Оказывается, в Хиве царил культ Пахлавана Махмуда, борца-гиганта, выходившего победителем из всех схваток в Средней Азии, Афганистане и даже в Индии. Живший во времена монгольских завоеваний, он отправился к делийскому султану, чтобы освободить проданных в рабство хорезмийцев.

— Когда он победил на состязании борцов, попросил в качестве награды у повелителя Дели отдать ему столько людей, сколько поместится на большом куске кожи. Тот согласился. Тогда Махмуд разрезал эту кожу на тысячи полосок, роздал их своим соотечественникам и вывел их из неволи. А потом начал писать стихи-рубай… не знаю, как перевести, это такие четверостишия, и стал одним из столпов суфийского течения «Жавонмардлик», что переводится, как «Отвага молодости».

— Борец, силач, поэт и философ? — усомнился я.

— Да, да! Верь мне! Его считают покровителем Хивы, в его честь названы восточные ворота в цитадель, а слава о нем живет и по ту сторону Гиндукуша. Своими ушами слышал.

Ого, как интересно девки пляшут по четыре штуки в ряд! Наш проводник бывал в Индии? Полезный товарищ, а мне новый знак-напоминание о сожженном письме. Нужно с этим киргизом сойтись поближе. Например, через Кузьму, раз он так впечатлил Есентимира.

Я посмотрел на толпу, обступившую Назарова. Низкорослые степняки трогали его руками, восхищенно цокая языками. Они напоминая фанатов, нежданно-негаданно встретивших Рональдо, их восторг был неподдельным.

«Как бы не украли моего ученика», — усмехнулся я, даже не подозревая, насколько близок оказался к истине.

(1) Аламан — советник султанов из Младшего Жуза по гражданским делам, по межплеменным спорам и дисциплине. Байрак Муратов — реальная историческая личность, очень заметная фигура при дворе султана Букея, будущего основателя Букеевского ханства в астраханских степях. Указ о разрешении на переселение был подписан Павлом I за день до смерти.

(2) Сардар — воин, которому хан может поручить отряд, войско или секретную миссию.

(3) Караб-утырь — эквивалент русского «Слушай!», как кричали в России хожалые.

(4) Реки Чеган у Усть-Юрта сегодня не существует (не путать с правым притоком Урала, рекой Чаган), но она упомянута в записках арабских путешественников X века и в описании похода Оренбургского отряда 1873 г.

Глава 8

Чинки! Так назвались высокие обрывы, ограждающие со всех сторон плато Усть-Юрт, подобно крепостным стенам.

Мы добрались до них, в очередной раз разделив отряд у Ембы. Волков с Рербергом, продолжавшие свою съемку, гребенцы и увеличившийся обоз опять догоняли, двигаясь под охраной двух сотен киргизов под командованием мынбасы Джумальгедина. На такой сильный караван, как уверил меня тысячник султана Букея, никто не рискнет нападать.

У стремительно мелеющей речки Чеган мой отряд поднялись на плато и, немного углубившись, проехал в сторону Арала, не помышляя о спуске к нему. Чинки со стороны моря выглядели как система террас-ступенек. Когда мы немного освоились и продвинулись вглубь пустыни, моим глазам предстал уходящий за горизонт марсианский пейзаж — какое-то невообразимое награждение, чем-то напоминавшее разбитую вдрызг весеннюю грунтовку Черноземья, внезапно схваченную морозом. Глинисто-каменистые бугры, скальные выступы, изуродованные ветром, бездонные узкие провалы и неглубокие расщелины сочетались с абсолютно ровными как стекло участками, будто из-под катка — никакой растительности, только голый камень или известковая пыль. И вдобавок лютый холод, который, как мне объяснил проводник, мог смениться жарой, пронзительным ветром. Неужели здесь можно выжить, пройти десяткам тысяч людей, лошадей и верблюдов?

Вскоре мы обнаружили, что через каждый 20–30 верст есть крутые, очень неудобные спуски на среднюю террасу чинка или ниже, к самому подножию плато — там можно встретить озера и родники, пояснил мне Есентимир. Вдоль моря простирались песчаные пляжи, но насколько они проходимы? Нет ли там зыбучих песков? Вряд ли прибрежные источники воды смогут напоить все войско. Нужны дополнительные колодцы, а стало быть, придется на протяжении всего плато постоянно углубляться в каменную пустыню. И вот тут роль Волкова вырастет в разы, без этой ученой головы нам никак не справиться в этом лабиринте.

— Уходим! — приказал я, получив первое представление об Усть-Юрте и поняв, что дальнейшая разведка без Федора Исидоровича, без нанесения на карту точных координат обнаруженных колодцев — это глупая затея. Подойдет к Чегаму платовский корпус, встанет на дневку после тяжелого перехода, пусть тогда атаман сам решает, какими силами проводить поиск.

Отряд спустился с плато и двинулся навстречу каравану. Устроили очередной лагерь, рассчитывая его дождаться. Утром верблюжий поезд и обоз так и не пришли.

— Что-то я волнуюсь, — поделился с унтер-офицерами своей тревогой.

Богатыршин закатил глаза: мол, я же говорил!

— Поскакали назад!

Мы быстро понеслись по степи, благо сумели напоить лошадей в Чегаме. К полудню заметили впереди чью-то большую стоянку. Приблизившись, поняли, что это наш задержавшийся арьергард. Но что-то с ним было не так. Вместо того, чтобы двигаться к Усть-Юрту, он стоял на месте и в нем царила нездоровая суета. Казахи из охранения бестолково носились кругами, а верблюды отдыхали. И почему-то наша отрядная повозка стояла не запряженная лошадьми. Страх ледяными пальцами сжал мне сердце.