Хозяйка старой пасеки 2

Герасим вопросительно поднял брови, и я пояснила:

— Возьми немного воска, я разрешаю, добавь сажи, чтобы был темным. Залей гладкую дощечку. Заточи палочку как перо, а на обратной стороне сделай лопаточку, чтобы можно было разгладить воск и снова писать.

Он энергично закивал.

— А пока попробуй перо.

Поставить ему руку оказалось не настолько трудно, как я опасалась. Все же дворник был мастером и умел не только землю копать. Тонкая работа вроде письма тоже была ему под силу. А еще он обладал чудесной способностью игнорировать смешки и перешептывания мальчишек в людской, которые раздражали даже меня.

— Я принесла тебе букварь, — сказала Варенька, когда Герасим распрямился, разминая занывшую с непривычки руку. — Пока можешь посмотреть, а учиться писать начнем завтра днем.

Дворник покачал головой. Описал дугу через верх, ткнул в потолок и изобразил, будто машет топором. Указал в конец дуги, коснулся букваря. Варенька нахмурилась.

— О! Поняла! Днем ты будешь работать. Тогда вечером, конечно.

Закрыв за собой дверь в людскую, я замерла, жестом попросив Вареньку молчать. Не понравилось мне, как хихикали и переглядывались мальчишки. Герасим, конечно, человек взрослый и в состоянии постоять за себя, а подслушивать нехорошо, однако подслушивая можно узнать немало интересного.

Я не ошиблась. Начал Антошка.

— Ишь ты, дядька Герасим в грамотеи подался! Небось думает, что перо в руки возьмет — и сразу в господа выйдет!

— Да куда ему, немому-то! — подхватил Кузька. — Букву напишет, а сказать, что написал, — не сможет!

— А может, он мечтает приказчиком стать? — добавил Данилка. — Думает, барыня его в господский дом переведет?

— Эх, дядька! — весело продолжил Антошка. — В твои-то годы за букварь садиться! Внуки твои от смеху помрут!

— Пусть лучше топор держит, — буркнул Федька. — Это ему сподручнее книжек.

— Да он, поди, думает, что как научится — так ему и жалованье прибавят! — не унимался Кузька. — Дурак старый!

— Тише вы, — попытался их унять Митька, но было поздно.

— А что, дядька? — поинтересовался Кузька. — Думаешь, барыня тебя за ученость полюбит? Да она на тебя и не взглянет!

Послышался звук удара и вскрик Кузьки.

— Ой, мамочки! Дядька, мы же пошутить только!

Я распахнула дверь.

— Повеселились? Или мало вам Герасим навешал, позволить еще добавить?

Мальчишки сжались на лавках. Кузька, держась за щеку, попытался спрятаться за спину Митьки. Антошка вмиг перестал хихикать, а Федька уставился в пол. Только Данилка смотрел на меня внимательно, будто пытался понять, насколько сильно они влипли.

— Барыня, мы не… то есть… — забормотал Митька.

— Молчать, — оборвала я. — Герасим, можешь позаниматься в пустующем флигеле, там есть стол. А я пока побеседую с этими умниками.

Дворник поклонился и вышел, бросив на мальчишек тяжелый взгляд.

— Ну что, весельчаки. — Я обвела их глазами. — Расскажите мне, что такого смешного в том, что человек хочет научиться читать и писать.

— Да мы просто… — начал было Антошка.

— Просто что? Просто решили показать, какие вы умные?

— Просто пошутили.

Я скрестила руки на груди.

— Пошутили, значит. Отлично. Тогда объясните мне, умники, что вы будете делать, если решит пошутить над вами… скажем, господин Нелидов. Пошутит, что не только барыня вам ничего не должна, но и вы задолжали по змейке за день работы.

— Так мы к вам на поклон пойдем! — сказал Митька.

— А я в город уехала. Или замуж вышла и в имение мужа перебралась.

— Тогда… к старосте пойдем жаловаться.

— Разве может староста управляющему слово поперек сказать?

Митька почесал в затылке.

— Делать нечего, придется исправнику кланяться.

— А исправник в Больших Комарах.

Митька задумался, и влез Данилка:

— Придется снова к старосте идти, в ноги кланяться и просить челобитную исправнику написать.

— А что, если староста решит, что незачем с барским управляющим ссориться из-за мальчишек? — не унималась я.

— Барыня, старосту мир выбирает, чтобы он людей защищал… — Митька осекся.

— От барского произвола, — кивнула я. — Мир выбирает, но кто утверждает? Барин, так?

На самом деле я била наугад, но, судя по тому, как переменились лица мальчишек, попала в цель.

— Так вот, что, если староста решит, что ему свое место дороже, чем десяток змеек или даже отруб, который не ему недоплатят? И откажется писать? Или не откажется, но напишет: «Дурные мальчишки воду баламутят, накажите их, чтобы неповадно было»?

Мальчишки снова переглянулись.

— Не станет Сергей Семенович так делать, — сказал Данилка. — Все бают, что он человек честный. Он у барыни из Овражков жил, и тамошние люди о нем ничего кроме хорошего не говорят.

— Сергей Семенович не станет. И я не стану: мое слово крепкое — что обещала, все выполню. Но жизнь длинная. Уйдет Сергей Семенович, придет другой, который барыне будет улыбаться, а с мужиков три шкуры драть, да такой хитрый, что не сразу разберешься.

— Да все они такие, — буркнул Федька. Данилка толкнул его в бок, и парень тут же добавил: — Прощенья просим, барыня.

— Все, не все, не в этом дело, — покачала головой я. — А в том, что Герасим, когда грамоте научится, если его кто обманет, сам может жалобу написать.

Федька фыркнул:

— Толку-то с тех жалоб. Рука руку моет.

— Кирилл Аркадьевич, нынешний исправник, честен со всеми. Однако ты прав, и нечестные бывают. Но вот в чем разница, Федька. Герасим, когда обучится грамоте, сможет хотя бы попробовать защититься и достучаться до честного начальника. А вы даже попробовать не сможете.

Мальчишки притихли.

— Можете смеяться над дядькой Герасимом, — сказала я спокойно. — Только помните: через полгода он будет читать и писать. А вы останетесь такими же неграмотными, как сегодня. И когда кто-то решит вас надуть — а это обязательно случится — кого будет легче обмануть?

Я вышла из людской, оставив их переваривать услышанное. Может, и не подействует, парни наверняка привыкли к бесправию и беззаконию. Но я должна была хотя бы попробовать.

Варенька, к моему облегчению, не стала дожидаться, пока я разберусь с мальчишками, куда-то ушла. Я поколебалась: за что бы взяться? Мысленно обругала себя. Сейчас я чувствовала себя куда лучше, чем вчера вечером. Как ни паршиво было это признавать, с самого момента попадания сюда я усиленно старалась угробиться повторно, от усталости и недосыпа. Да, дела навалились, только успевай поворачиваться, однако, если я свалюсь, они не решатся. Мне следовало бы помнить об этом.