Игра на двоих

— Им это почти удалось, — хмуро замечаю я. — Вот только я убила Райта не ради звания Победительницы.

— Все, кто хорошо тебя знают, поверили бы твоим словам. Но в том фильме, что показывали на церемонии коронации, все выглядит именно так, понимаешь? Этого Сноу и добивался. И тем не менее, несмотря на его уловки, ты все еще жива. А вот он испуган, детка. Ему ведь есть, что терять.

— Как и каждому из нас.

Хеймитч смеется, но я не слышу в его голосе искренности.

— Это ведь не все, что ты собираешься мне сообщить? — сухо спрашиваю я.

— Нет. Для нас — и, в первую очередь, для тебя — его страх опасен. Ты — один из Победителей, которых называют неудобными. Сноу сделает все, чтобы уничтожить символ, в который ты, пусть и сама того не желая, превращаешься. Все время, пока ты была в Дистрикте, он что-то планировал. И стоит тебе вернуться в столицу, как он преподнесет очередной сюрприз.

— И что мне нужно делать сейчас?

— Для тех, кто не считает тебя Победительницей по праву — быть сильной и постараться убедить их, что ты смогла выжить на Арене не только благодаря подаркам спонсоров и симпатии Организаторов, тем более это и правда не так. Для тех, кто верит, что твоя Победа — это знак, — продолжать подпитывать их веру. Для Сноу — что ты не подозреваешь о его замысле и искренне радуешься новой жизни. И не думай о том, что ждет тебя в Капитолии. Пока не время. Сейчас у тебя есть куда более важные дела.

— Я — будущий ментор, Хеймитч. Каждый год меня будут вытаскивать в Капитолий, и заставлять тренировать малолетних трибутов, делать из обычных детей кровожадных убийц, а потом смотреть, как они погибают на Арене. Напоминать о моих Играх. Что может быть страшнее для бывшего Победителя, чем невозможность забвения?

— Поверь мне, детка, — печально улыбается мужчина. — Наш Президент обладает крайне извращенной фантазией по части всевозможных наказаний. Кроме того, он нечеловечески жесток и злопамятен. Он не прощает виновных.

— Моя вина — лишь в том, что мне удалось выжить?

Вместо ответа ментор невесело улыбается и, поднявшись с кресла и сделав шаг ко мне, гладит по волосам. На его побледневшем лице, освещаемом лучами проносящихся за окном фонарей, отражается целая гамма эмоций, от ненависти до печали. Между ними — бесконечное множество оттенков. Но именно первые два заставляют меня думать, будто осталось что-то еще. Будто Хеймитч догадывается о готовящемся наказании, но не хочет волновать меня раньше времени, зная, что подопечной сейчас и так приходится несладко. Мгновение спустя я уже стою рядом с ним. Прижимаюсь к нему, спрятав лицо на его плече. Обнимаю за шею. Пытаюсь скрыть охватившую меня дрожь и, как раньше, согреться исходящим от него теплом. Но он отстраняется. В глазах — все та же грусть и чувство вины. Что не так, ментор?

— Прости.

Стоит заглянуть в самую глубину потемневших глаз, и мысли о Сноу и его зловещих планах на время перестают меня волновать. Я наконец понимаю, что значил подслушанный разговор. Эффи видела нас там, в коридоре под лестницей. Она видела все. Хеймитч мягко, но уверенно отталкивает меня и направляется к выходу.

— Не слушай ее, — шепчу я в спину уходящему ментору.

Шаги затихают. Я боюсь обернуться и увидеть, что он уже покинул меня.

— Обычно я не придаю значения словам этой капитолийки, детка. Не придал бы и сейчас…

Я вздрагиваю от неожиданности. Бросив взгляд через плечо, вижу, что мужчина все еще здесь. Сердце пропускает удар.

— … будь она неправа. Но это не так. Дело не только в том, что Сноу может использовать кого-нибудь из нас, чтобы причинить боль другому и заставить его быть марионеткой в руках Капитолия.

— Тогда почему? — с упорством, достойным лучшего применения, спрашиваю я.

— Ты сама знаешь ответ, — продолжая сверлить дверь невидящим взглядом, произносит Хеймитч. — Это неправильно. Мне тридцать девять, Эрика. Тебе шестнадцать. Еще рано. У нас есть время, мы можем подождать.

С этими словами он уходит.

— У нас его слишком мало ментор, — глухо отвечаю я. — Ты сам признал это несколько минут назад, рассказав мне о планах Сноу.

Но мой новый собеседник — тишина — конечно, молчит. И меня охватывает раздражение, перерастающее в неконтролируемую ярость. Я опрокидываю стулья, сталкиваю со стола посуду, разбиваю об окно сосуды с вином, стоящие на барной стойке. Вошедшие слуги лишь с ужасом в глазах наблюдают за происходящим разгромом, но не решаются остановить меня. На шум возвращается Эффи. Я как раз заканчиваю, разбив очередной сервиз и перевернув напольную вазу с цветами, и ухожу из столовой под крик «что за манеры?!». Бряк пытается схватить меня за руку, но я вырываюсь и, скрывшись в своем купе, решаю не показываться до следующего утра. Вернувшись к себе в спальню, бросаюсь на кровать и зарываюсь лицом в многочисленные подушки всех форм и размеров. К счастью, приступ раздражения незаметно сходит на нет, так что комната остается целой.

Утром я как могу оттягиваю момент, когда надо будет идти в столовую. Заказав завтрак в купе, понимаю, что, несмотря на отсутствие ужина накануне вечером, аппетита нет. Выпиваю пару чашек крепкого кофе и поворачиваюсь к окну, следя за пролетающим пейзажем. Темно-зеленые хвойные леса сменятся замерзшими реками, остановившими свое движение на время зимы, горы с шапками снега на вершине — озерами, покрытыми слоем льда, который блестит серебром под неяркими лучами восходящего солнца. Красиво. Мне хочется навсегда запечатлеть в памяти то, что я вижу — кто знает, когда в следующий раз я смогу вернуться в родной лес.

Раздается стук в дверь — робкий, нерешительный. Эффи позвала бы меня по имени и приказала бы срочно появиться в столовой. Хеймитч бы молча и быстро снес дверь. Значит, Цинна. Парень стоит на пороге, переминаясь с ноги на ногу и виновато улыбаясь.

— Пора. Через пару часов мы прибываем в Одиннадцатый.

— Где команда подготовки? — хмуро интересуюсь я, впуская его.

— Ну, они видели, что ты натворила в столовой, так что теперь не решаются тебя беспокоить, — нервно смеется парень. — Я сам сделаю прическу и макияж.

Простота — вот чем мне нравится он и его неповторимый стиль. Как ему удается сохранить его, не поддаваясь пагубному влиянию капитолийской моды?

— Цинна?

Он смотрит в глаза моему отражению в зеркале.

— Спасибо.

В столь простом и коротком слове я пытаюсь уместить огромную благодарность этому удивительному человеку за его тактичность, терпение, понимание, доброту и искреннее желание помочь своей подопечной. Стилист лишь улыбается в ответ. Мне нравится его улыбка: уголки губ, тронутых карандашом, чуть приподнимаются, а карие глаза оттенка молочного шоколада едва заметно сияют.

— Поделишься, что произошло вчера вечером? — тихо интересуется Цинна.

— Поругалась с наставниками, — коротко поясняю я.

— С обоими? Как тебе это удалось? Обычно их мнения настолько противоположны, что, не соглашаясь с Эффи, ты по определению согласна с Хеймитчем и наоборот, — смеется стилист.

— Не в этот раз. Теперь один из них согласен с другим, а я так и остаюсь при своем мнении, — по губам пробегает горькая усмешка, а на глаза наворачиваются слезы обиды.

Парень замолкает, подыскивая, что сказать.