Игра на двоих

» …Наши предки стремились к одной цели — построить новый мир, в котором не будет места войнам и революциям, конфликтам и спорам, восстаниям и убийствам. Таким миром стал Панем… »

Дистрикты Два и Один. То, чего я боялась больше всего. Самые богатые и влиятельные регионы Панема — разумеется, после Капитолия. Добыча и обработка камня и создание предметов роскоши. Производство оружия. Подготовка миротворцев. Между Дистриктами имеются существенные отличия. Если Первый напоминает столицу — тот же обманчивый блеск и великолепие, за которым не скрывается ничего по-настоящему стоящего, — то при виде Второго на ум приходит сравнение с военной базой. Детей с ранних лет тренируют в специальных закрытых школах, готовя к участию в Играх. К тринадцати годам они становятся опытными бойцами, к пятнадцати — профи, к восемнадцати — машиной для убийств. Ментор тихо говорит мне, что вся мощь Капитолия сосредоточена именно здесь. Я вспоминаю его же слова о силе и всю дорогу до Главной Площади размышляю над вопросом, что случилось, если бы восстание Темных Времен произошло не в Тринадцатом, а во Втором? Сумел бы Капитолий выстоять, лишившись поддержки основного союзника и поставщика всего, что необходимо для военных действий?

Здесь мое появление и речь воспринимают наиболее эмоционально, причем не в лучшем для меня значении этого слова. Мало того, что победил Дистрикт, который всегда был аутсайдером. Почти все погибшие трибуты — Диамант, Эсмеральда, Циркон и Рубия — были убиты мной. Толпа сходит с ума, миротворцы тщетно пытаются ее усмирить. Я боюсь принимать цветы из рук младших сестер своих покойных соперников: их взгляды не просто обжигают огнем ненависти. Они убивают. Моя речь звучит как никогда жалко.

» …Если мы хотим сохранить этот мир и сделать его еще лучше, мы должны быть единым целым и вместе служить святому делу наших предков… »

Впервые за долгое время становится по-настоящему страшно. Вернувшись в поезд, я запираюсь в комнате, проигнорировав приглашение на ужин, и прячусь в боковом отсеке купе, предназначенном для одежды. В таком плачевном состоянии меня и обнаруживает Хеймитч пару часов спустя. Я не отвечаю на оглушительный стук и крики, а потому он просто сносит дверь с петель и влетает в комнату. Ему не требуется много времени на поиски. Извлекая меня из шкафа, ментор позволяет себе такие выражения, которых я не слышала даже от шахтеров нашего Дистрикта. Отчего-то мне становится смешно. «Нервы, детка», — усмехается Хеймитч. — «Потерпи, осталось немного. И кто знает… Возможно, скоро все изменится». О чем ты, ментор?

Я по очереди вспоминаю направленные на меня взгляды жителей Панема. В них есть что-то новое и неизведанное для самих людей и удивительно знакомое для меня. Точно так же горели мои глаза накануне Голодных Игр. То же самое испытывал ментор, когда наблюдал за моими действиями на Арене и пытался вернуть меня к жизни по возвращении в Дистрикт. Надежда. Вот то, что придает нам сил, когда мы в этом нуждаемся. Вот то, чего смертельно боится Сноу. Это открытие придает сил и уверенности, но ненадолго. Стоит сойти со ступенек поезда на платформу капитолийского вокзала, как в голове звучит злорадный смех Президента: «С возвращением, мисс Роу».

Капитолий. Еще одно — последнее — выступление. Здесь моими слушателями становятся самые искушенные зрители и восторженные поклонники Голодных Игр, Победители прошлых лет, министры, Организаторы, Главный Распорядитель и, конечно, сам Кориолан Сноу.

В одной руке зажата очередная карточка с текстом, полным благодарностей и восхвалений, в другой — пышный букет из пятнадцати красных роз, выращенных самим Президентом, который мне уже по традиции преподносит его внучка. Чувствую приторный, тяжелый запах цветов. Они все такие же — идеально красивые и смертельно опасные. Приветливо улыбнувшись повзрослевшей девочке, подхожу к самому краю сцены и обращаю взгляд на многотысячную публику, замершую в томительном ожидании. Сноу приветствует меня и произносит короткую речь в память о незабываемых Семьдесят Третьих Играх. Напоследок он легко приобнимает меня за плечи и еще раз поздравляет с блестящей победой. Тонкие губы растянуты в улыбке, однако ледяной взгляд выражает лишь злость и страх. А еще интерес. Очень нездоровый интерес к моей скромной персоне.

Наступает моя очередь ответить на приветствия и поздравления. Мельком взглянув на карточку, опускаю чуть смятый листок и, уловив сдавленный вздох стоящей позади меня Бряк, начинаю говорить. Не беспокойся, Эффи. Я так часто повторяла эти отточенные до совершенства фразы, что не только выучила их наизусть, но и сама поверила в глубокий смысл, скрытый между идеально ровных строк. Что бы ни говорил ментор о грядущих переменах, никто не готов ко второму пришествию Темных Времен. Все останется так, как есть. Я даю людям надежду — и запрещаю надеяться самой себе.

« …Все мы едины. Панем един. Панем сегодня, Панем завтра, Панем — всегда!»

Комментарий к КНИГА III. ЭКСЕЛЬСИОР. ПОРАЖЕНИЕ. Глава 25. Чего боятся Президенты

Эксельсиор — шахматный термин, разновидность задачи (этюда), в ходе решения которого пешка из первоначального положения ход за ходом движется в ферзи.

========== Глава 26. В объятиях Минотавра ==========

Капитолий все так же ужасающе прекрасен, как и в нашу первую встречу шесть месяцев назад. Однако тогда у меня не было ни времени, ни особого настроения играть роль обычного туриста и обращать внимания на каждую достопримечательность, поэтому по-настоящему я знакомлюсь со столицей Панема только сейчас. Головокружительно высокие здания, чьи верхние этажи, кажется, вот-вот заденут облака. Широкие улицы с толпами праздно шатающихся капитолийцев и многочисленные переулки, большинство из которых ведут в тупик. В таких несложно запутаться. Громадные площади с фонтанами и статуями. Автомобили, с безумной скоростью мчащиеся по идеально ровным дорогам, покрытым темно-серым асфальтом. Мотоциклы, ловко маневрирующие среди остального транспорта, — легкие и изящные, но вместе с тем быстрые и мощные. В небе один за другим пролетают планолеты.

Город напоминает лабиринт Минотавра, о котором мне рассказывал ментор. Согласно преданию, во времена правления античных царей, за многие тысячи лет до возникновения нашей цивилизации, на свет появилось чудовище с телом человека и головой быка, обитающее в подземном дворце-лабиринте. Каждый год ему в жертву приносили детей, юношей и девушек, которых выбирали с помощью жребия; добровольцев отправиться на верную смерть не было. Минотавр съедал своих жертв, не оставляя им ни единого шанса на спасение. Та же участь ждет каждого, кому выпадет горькая доля трибута Голодных Игр. Никто не сможет выбраться живым их объятий Капитолия. В самом центре города — Дворец Президента, в самых глубинах которого и скрывается чудовище в человеческом обличии, но с нечеловечески жестокой сущностью.

Я стою перед зеркалом и с тоской в глазах смотрю на свое отражение. Она совсем не похожа на меня, эта девушка с раскрашенным лицом и в вызывающей одежде. Она старше, сильнее, смелее, умнее и опытнее. Но не лучше и не хуже, просто другая. А я не меняюсь: в голове мелькают те же мысли, что и полгода назад. Казалось бы, должна привыкнуть к тому образу, какого требует от меня Капитолий. И я правда скучала. Мне лишь не нравится то количество ограничений, которые он накладывает. Словно что-то мешает сделать шаг в сторону, обронить лишнее слово, глубоко вздохнуть. Я надеваю маски, одну — на лицо, вторую — на душу. Первая смеется, вторая плачет. Порой мне не удается понять, которая из них олицетворяет то, что я на самом деле чувствую. Снаружи — безумная, но счастливая улыбка, внутри — гримаса отвращения, скорби и боли. Я отворачиваюсь от зеркала и продолжаю наблюдать за творящейся вокруг меня суетой.

Сегодня утром я выступила перед жителями Капитолия с приветственной речью. Сегодня вечером мне предстоит беседа с Цезарем на глазах у тысяч зрителей и сотен тысяч телезрителей. Фликермен наверняка потребует от меня подробный отчет о Туре и путешествии по Дистриктам Панема, но я до сих пор не решила, как следует ответить на его главный вопрос. Я бы могла сказать многое о том, что видела — о грязи, бедности, даже нищете, беспорядках, несправедливости. Однако этого не оценят не то что Президент и его министры, но даже зрители Капитолия. Здесь не принято говорить правду. На самом деле сейчас это не принято нигде, но в столице цена за любое неосторожное слово может оказаться особенно высокой.

Стилист и его команда подготовки стараются из последних сил: Цинна застегивает корсет платья, длина которого нарушает все возможные приличия, Флавий укладывает самые непослушные пряди, сетуя на мои чересчур длинные волосы, Вения в который раз освежает макияж, Октавия приносит туфли и, путаясь в хитросплетении тонких бархатных ремешков, помогает мне надеть их. Эффи бегает вокруг зеркала, поминутно глядя на часы и предсказывая ужасные последствия, которые обрушатся на всех нас, если мы опоздаем хоть на секунду. Вскоре у меня перед глазами начинают прыгать разноцветные точки, а в ушах все звенит тонкий, но пронзительный голос Бряк. Я прошу ее остановиться, а еще лучше уйти, но та лишь бросает на меня уничтожающий взгляд и продолжает с ворчанием кружить по комнате. Кажется, в потоке ругательств звучит имя ментора. Его она обвиняет в том, что он портит мои и без того небезупречные манеры, меня — в том, что я с радостью поддаюсь его дурному влиянию. Смешно. Я устало прикрываю глаза. Покачиваюсь, но стараюсь удержаться на ногах. Слишком высокие каблуки: отступив на шаг и оступившись, теряю равновесие. Цинна вовремя подхватывает меня и помогает спуститься с платформы, на которой я стояла. Входит ментор. Ему хватает мимолетного взгляда, чтобы оценить ситуацию. В два стремительных прыжка подскочив ко мне, Хеймитч прогоняет команду подготовки одним взмахом руки и жестом просит стилиста оставить нас наедине. Тот понимающе кивает и молча уходит.