Игрушка

72 Ответ явно понравился собеседнику. Когда они вместе вернулись в своё купе, Чарнота предложил Карлу отдохнуть после обеда, а разговор продолжить вечером. Немец, не без демонстративного сожаления, согласился.

Проснувшись, Чарнота поднялся и обнаружил, что соседа в купе нет. Свернув свою постель, он уселся около окна и стал рассматривать пейзажи немецкой земли. Вот проехали какую-то, видимо, второстепенную станцию. Поезд не остановился, только замедлил ход и тут Григорий Лукъянович заметил, что при взгляде из движущегося поезда восприятие несколько отличается от того, которое происходит при взгляде человека стоящего на месте. Движение поезда не позволяло наблюдающему из него человеку отмечать движение в наблюдаемых объектах. Как только увидишь человеческую фигуру, например, явно в движении (идёт человек) - так уж и проехали - занёс человек ногу для следующего шага, а ты его уже не видишь и в памяти остаётся как будто фотография человека с занесённой для шага ногой.

Это явление очень заинтересовало Чарноту потому, что, знакомясь с сочинениями Гегеля, он узнал о диалектике и о том, что всё в мире живёт в постоянном движении. Однако, феномен наблюдателя из поезда противоречил гегелевской диалектике. В данном случае человек через особенности своего чувственного аппарата мгновение-то останавливает. Выходит, что внутренний мир человека отличается от внешнего мира природы и не всё в мире существует в движении... Ходу этих размышлений помешал, вошедший в купе Карл. Улыбнувшись Чарноте, он 73молча присел тоже к окну и уставился в него. Однако, было видно, что то, что происходит за окном его не интересует.

"Вот вы Жан Клод, как относитесь к евреям, к еврейскому вопросу?"- неожиданно спросил он. Чарнота молчал, обдумывая вопрос и продолжая глядеть в окно.

"Вопрос не простой, - наконец произнёс он и, ещё раз выдержав паузу, продолжил, - на эмоциональном уровне у меня к евреям вообще не возникает отторжения. Все они разные: бывают пархатые жиды, а бывают вполне приличные люди. Что же касается их истории, то создатели христианства большую свинью им подложили: евреи, мол, убили нашего бога Иисуса Христа. Так ли это всё было, как изложено в Заветах, - уже не узнаем никогда. И то, что они без своего государства остались и развеяны по всему свету - также факт не в их пользу. Везде им приходится приспосабливаться, а, приспосабливаясь, естественно, хитрить. Лет 15 назад я был на родине и там услышал самый короткий анекдот: "Еврей - дворник". Немец, немного подумав, громко рассмеялся, а Чарнота продолжал:

"Чтобы еврей работал дворником - не было такого в России. Все дворники - татары, да русские. А евреи - ростовщики, банкиры, в худшем случае - портные, но на тяжёлой физической работе их нет. Что это, приспособленчество или ещё что-то? Не знаю! Однако евреев - бандитов лично я не встречал, а вот русских, французских, итальянских, немецких бандитов - сколько угодно. У современных бандитов даже название новое - мафия. Впрочем, я думаю, бухгалтерами, юристами, конечно, евреи у мафии служат".

74 Чарнота умолк. За окном замелькали сельские дома немцев. И он ещё раз себе отметил разительную разницу по внешнему виду сельских домов немецких и русских. Эти русские: тёмные деревянные гнилушки под соломенными крышами и немецкие - сплошь каменные и под красной черепицей.

"Евреи - враги человечества!
– громкий голос Карла вернул Григория Лукьяновича к обсуждаемой теме.
– Ведь что творят марксисты-большевики в России; какой террор развязали! Этот гнусный еврей Маркс для них свою теорию выдумал, чтобы они через марксизм весь мир оседлали и затем вообще погубили бы его. Всё-таки они нашего Иисуса убили, а вот теперь и весь мир хотят уничтожить".

Виндельбанд явно волновался. Добродушное лицо его покраснело, а глаза налились ненавистью. Чарноте пришлось вновь усилием воли давить в себе желание врезать этой немчуре по балде. Но, зная себя, зная что ненависть у него сразу закипает в ответ на ненависть другого человека; и пусть даже эта ненависть не направлена лично на него - Чарноту, у него, всё равно, закипало жгучее желание оскорбить человека, который так ненавидит; зная всё это, он всё-таки уже был способен управлять этим чувством - глушить его, останавливать собственную ненависть, хоть и не понимал её истоки. Вот и сейчас он легко справился со своей ненавистью, закипающей в нём против немца, и с легкой улыбкой на губах сказал:

"Тут я не совсем с вами соглашусь, уважаемый Карл. Марксизм - учение интернациональное и Маркс хотел отдать власть самому низшему 75классу - рабочему пролетариата, а не евреям и...", - но собеседник его перебил:

"Как же вы не увидели, что это всего-навсего хитрость. Нищий, малограмотный класс для евреев только инструмент для захвата власти, а дальше - власть реальная обязательно окажется в еврейских руках. Эти Иуды всё продумали в России. Ленин, Троцкий, Луначарский, Свердлов, Дзержинский - это же евреи. Вот они теперь и у власти. Сталин тоже еврей".

Чарнота рассмеялся:

"Насколько мне известны дела на родине моих предков, Сталин - грузин, а не еврей".

Ни секунды не задумываясь, немец парировал:

"Он грузинский еврей. Вот увидите - это очень скоро откроется. Откроется то, что в этом грузине много еврейской крови".

"Может быть, может быть", - задумчиво произнёс Григорий Лукьянович, а немец продолжал:

"Вы посмотрите на эти парламенты - Франции, Англии, а у нас - в Германии; все депутаты сплошь евреи. Да вы их газеты почитайте "Франкфуртер цейтунг" или "Берлинер Тагеблат" - вот уж лживые издания. До ноября 1918* (* В ноября 1918 года в Германии произошла буржуазно-демократическая революция) такой мерзости в Германии не встретили бы. А интернациональный финансовый капитал у кого в руках? У евреев! Ротшильды, Рокфеллеры, Морганы - евреи!"

"Да, - согласился Чарнота, - в этом вы частично правы: евреи деньги любят. Это точно. Ну и что, ведь и французы, и немцы, и англо-саксы, и

76 русские до революции имели не малую деньгу и наравне с евреями участвовали в международной торговле. Разве не так?"

"Не так, не так!
– продолжал горячиться немец, - еврейский капитал главенствовал!"

"Спорное утверждение", - успел возразить Чарнота, когда, сначала постучавшись, а затем, открыв дверь, в купе вошёл проводник.

"Господа, позвольте вам сменить постельное бельё", - обратился он к пассажирам на немецком языке и Чарнота вопросительно взглянул на своего переводчика. Тот уже спокойным тоном предложил Чарноте не надолго выйти в коридор. Там немец объяснил русскому французу чего нужно было проводнику и тут же продолжил тему:

"Ведь юде и парламентаризм выдумали чтобы погубить нас. Принятые решения по большинству голосов - это же полнейшая безответственность".

"Ну почему же полнейшая.
– как можно мягче возразил Григорий Лукьянович.
– Принимается решение по большинству голосов. Исполнение его поручается конкретному человеку. Вот с него и спрос. А остальные - кто был "за"- контролируют; ведь это они же и постановили".

Карл замолчал, видимо, обдумывая возражения, а его собеседник продолжил любоваться проплывающей за окном немецкой землёй.

Из купе вышел проводник и пригласил господ пассажиров занять свои места. Вид аккуратно застланной свежим бельём постели соблазнил Чарноту. Он разделся и улёгся с тем, чтобы уже только на следующее утро проснуться при подъезде к Берлину. Его примеру последовал и попутчик. 77Но тот никак не мог успокоиться и, уже накрывшись одеялом, громко произнёс:

"Природа определила, что главенствовать должен сильнейший. Если есть сильные и слабые люди, то, значит, есть сильные и слабые народы".

Этот оракульский тон собеседника не вывел Чарноту из сонливого состояния. Но он ещё успел возразить до того, как погрузился в сладкое небытие: