Игрушка

"Я-то русский, а вот вы Жан Клод Дювалье кто?"

"Я тоже русский, но живу во Франции. Я русский в третьем поколении. Моя бабушка и дедушка переселились во Францию вместе с беременной мной матерью в 1884 году".
– Чарнота старался припомнить легенду, которую он изложил немцу-попутчику. Врать всегда легче, когда ложь повторяется, да и меньше опасность, что проболтаешься.

"А, ну вам легче - сказал длинный.
– Я вот эмигрант в первом поколении.
– И добавил, при этом не протягивая руки.
– Зовут меня Виктор, а фамилия - и, замявшись, - впрочем, зачем вам моя фамилия, Виктор и Виктор - хватит и этого. Тебе боцман сказал, что мы вместе работаем на 100баке?" - неожиданно перейдя на "ты", спросил он.

"Ах, так это вы и есть мой напарник?"

Виктор на вопрос не ответил и продолжал:

"Работать завтра начнём; как отдадим швартовые, так и начнём. После собрания пойдём к боцману и заберём у него всё что нужно, чтобы потом за ним не бегать. У него завтра у самого работы много и ему будет не до нас", - с этими словами он коротко кивнул и удалился.

Чарнота вернулся в кубрик, отметив себе при этом с удовлетворением: "Не заблудился!"

Гамбург стоит в дельте реки Эльбы, но до выхода в Северное море судам от причалов порта приходится идти по относительно узкому руслу реки ещё более 50 морских миль. Судну с Чарнотой предстояло пройти этот участок пути, а затем, повернув направо, войти в Кильский канал и по нему - ещё столько же, чтобы выйти в Кильскую бухту и затем - в Балтийское море.

Как и предполагалось, утром отдали швартовые и Чарнота второй раз в своей жизни "пошёл в моря" (так говорили профессиональные моряки, с которыми довелось ему познакомиться в первое своё плавание от Севастополя до Стамбула). Погода стояла хорошая. На баке, куда сразу после отхода вышли работать Чарнота с напарником, было тихо: ни работающей машины, ни скрежета гребного вала о бакаутовые подшипники, не слышно. Попутный тихий ветерок по ходовой вообще не ощущался, а солнце уже припекало. Нужно было отдраить корчщётками все ржавые 101места на внутренней поверхности фальшборта и на стойках лееров. Затем покрыть эти места грунтом и на следующей день выкрасить всё; а это получалось не менее 50 квадратных метров под краску. После этого очистить и вымыть палубу бака.

Начали работу. Чарнота справился с одним ржавое ржавым пятном на фальшборте, другим и перешёл к третьему. За спиной зазвучал бас боцмана:

"Не так, не так! Чистить нужно до металла".

Чарнота повернул голову и снизу вверх взглянул на боцмана. Тот стоял в позе Наполеона и это рассмешило Григория Лукьяновича. Боцману веселье матроса явно не понравилось. Он повысил голос и несколько раз повторил:

"До металла, до металла..." Чарнота успокаивающе согласно кивнул и боцман, развернувшись пошёл к трапу ведущему с бака на левый шкафут. Вот тут Чарнота и увидел ботинки боцмана. Необычно высокие каблуки боцманских ботинок ещё больше рассмешили Чарноту, но он сумел подавить в себе позыв к смеху. Напарник, наблюдавший эту сцену, улыбнулся и сказал по-русски:

"Вы поосторожней с ним, Жан Поль, - очень злопамятный тип".

"А что мне его злопамятность...", - тут Чарнота хотел сказать, что в Хельсинки он покинет судно навсегда, но вовремя одумался и, запнувшись, молча продолжил работу.

По каналу шли малым ходом: видимо так предписывала лоция, или ещё по какой причине, но шли со скоростью быстро идущего пешехода.

Чарнота начал чистку левого носового фальшборта, а Виктор - правого. Встретиться они должны были у форштевня. Когда работа подходила к 102концу и напарники уже были на таком расстоянии друг от друга, что разговор можно было вести не напрягая голосовых связок, Виктор спросил:

"Дювалье, а что вы думаете о событиях в России? (Он, видимо, и сам не заметил, что вновь перешёл на "вы"). Кто такие большевики?"

Чарнота не сразу ответил:

"Очень много думал и думаю я по этому поводу. Думал, думал и пришёл к самому простому выводу: в России бедные восстали против богатых. А большевики - это так, пена, но пена особая - социальная. Такая пена, которая в скорости накроет основную волну".

Виктор перестал тереть корчщёткой фальшборт и уставился на продолжающего работать Чарноту.

"Неужели так просто? А марксизм, он что и не причём тут?"

Чарнота в этот раз ответил сразу:

"Марксизм причём, ещё как причём. Чтобы наладить жизнь мало, чтобы бедный ограбил богатого. Ограбит и пойдёт пропивать, а нужно жить, нужно, чтобы человек видел жизненную перспективу, чтобы умел объяснить своим детям по какому такому праву он ограбил другого человека. Христианство и православие - тем более, грабежи не поощряют; там это грех большой - на чужой каравай рот не раззевай. Так что христианство нужно чем-то заменить. Вот они и пытаются его заменить марксизмом".

Чарнота замолчал. Молчал и Виктор, но было видно на сколько ему интересна тема разговора; он ушёл в себя и чисто механически, не думая о том что делают его руки, продолжал тереть корчщёткой по 103одному месту. Чарнота это заметил и сказал:

"Витя, Витя, потише - насквозь протрёшь",- Виктор тряхнул головой и остановил работу.

"Выходит, большевики - это люди сумевшие оседлать чувства большинства людей?!" - спросил он.

"Можно и так трактовать, - согласился Чарнота.
– Оскорблённое чувство справедливости они оседлали. Чувство собственного достоинства сидит в человеке с рождения. У одних рабов оно просыпается, у других - нет. В Болотникове, Разине, Пугачёве проснулось и решили они эту самую свою справедливость установить. Не получилось, но в памяти народной эта попытка отложилась. Да ещё некоторые из богатых совестливыми иногда рождаются: декабристы, Герцен, да и Ленин не из бедных - дворянин".

Виктор слушал внимательно. Чарнота работая, дошёл до форштевня и уже перешёл на сторону напарника, а Виктор как будто и не замечал того, что его работу за него делает другой. Он сидел на тёплой палубе и в задумчивости ногтём пытался сковырнуть каплю застаревшей краски с палубной доски. Вдруг он, как бы, очнулся и оказался рядом с Чарнотой стоящим на коленях:

"Быдло это взбунтовавшееся, быдло!"

"Может и быдло, - спокойно согласился Григорий Лукьянович, но вот тебе (он тоже перешёл на "ты" как-то само собой), тебе приятней в паре с быдлом работать или с человеком?- И не дожидаясь ответа на свой вопрос.
– Не нужно из людей быдло делать, они и не взбунтуются".

Эти слова погасили пыл возмущения у Виктора, но он всё-таки возразил Чарноте с укоризной в голосе:

"Нельзя их оправдывать".

104 "Никого я не оправдываю и не осуждаю. Я понять хочу", - сказал Чарнота, вытирая рукавом каплю пота с носа.

"Да тебя не вышибли с родины так, как меня. Ты в Париже круассаны жевал", - на эти слова Чарнота не ответил. Он только скрытно усмехнулся и продолжал работать.

"Ну, вот, - сказал он, закончив, - первая часть работы выполнена. Теперь нужно обезжирить зачищенные места, покрыть их грунтом и ждать, когда тот подсохнет".

Поздно вечером судно вышло в Кильскую бухту и встало на якорь. Впервые Чарнота видел как бросают якорь. По команде с мостика Виктор освободил стопор правого якоря и он полетел на дно бухты, грохоча якорь-цепью о якорный клюз.

После ужина в кубрик к Чарноте зашёл Виктор и по-немецки пригласил его на перекур на бак. Ему, впрочем, так же как и Чарноте, не хотелось показывать остальным членам команды, что они соотечественники. На баке было пусто и это обрадовало обоих. Закурив, Виктор, глядя на огонёк папиросы, спросил: