Игрушка

Выстроил тот как-то целый город из кубиков. И стал по улицам этого города на игрушечной машине разъезжать. Тащит её на нитке и лихо поворачивает. Да так лихо, что целые дома рушатся. Чарнота увидел это и говорит:

"Плохой ты шофёр, Иван. Задача шофёра проехать так, чтобы не только не 9разрушать ничего, но даже не задеть ни одного угла, ни у одного дома".

Ваня насупился. Плохим шофёром быть не хотелось. Всё, что развалил, восстановил и стал аккуратно ездить по улицам своего "города"; медленно, но аккуратно. К задней части машинки привязал ещё одну нитку но - покороче. И как только машинка не вписывалась в поворот, руками её не трогал, а за заднюю нитку подавал назад (будто включая заднюю скорость) и затем проезжал, ничего даже не задев.

С тех пор любимым Ваниным занятием стало вождение машин.

В своём педальном автомобиле он души не чаял. В него можно было садиться, у него был руль, и он мог по воле водителя двигать куда угодно. На площадке заднего двора дома (той - хорошо асфальтированной площадке), дед помог внуку разрисовать её мелом так, что получился городской дорожный узел: с улицами, разными перекрёстками, тротуарами, пешеходными переходами. Чарнота с работы принёс много кружочков, выпиленных из фанеры и раскрашенных в цвета светофора. Детвора дома чуть ли не ночевала на заднем дворе. Кто-то из них принёс настоящий жезл регулировщика... Вобщем, из пяти ивановых одногодков трое, когда выросли, стали шоферами. И Иван в том числе.

Но до того, как ощутить себя настоящим самостоятельным-самодостаточным водителем автомобиля, Ивану пришлось отучиться 8 лет в школе, 4 года в техникуме и отслужить четыре года на Советском Военно-Морском флоте.

– -----------------------------------

Когда Иван пошёл в школу - первый раз в первый класс; чтобы дать почувствовать ребёнку - на сколько важен и ответственен наступающий момент, открывающий для маленького человека целую эпоху, дед организовал всё так, что вместе с Иваном на праздник первого звонка пошли: он сам, отец, мать и маленькая 10Оксана, которой до школы нужно было расти ещё целых четыре года.

Детей в класс ввела их первая учительница; уже не молодая и потому, как показалось Чарноте, надёжная воспитательница его Ивана.

Когда детишек завели в класс, а учительница предложила занимать любое понравившееся место, Ивану приглянулась парта у окна в последним ряду и он за эту парту и сел. Так все восемь лет он и просидел на этом месте. Вид из окна позволял ему иногда уноситься из класса, от скучного урока - за тридевять земель в тридевятое царство, в тридевятое государство. Книжки и радио, передачи которого он иногда слушал, но особенно кино, так развили его воображение, что перенестись куда угодно и в любое время, для Ивана не составляло труда. Учительница рассказывает о глаголах и спряжениях, а Иван повернёт голову налево, уставится в голубое небо и унесётся на "Планету Бурь" или с Ихтиандром - в глубины морские, или на парголовские озёра, где каждое лето родители снимали дачу, и где он с местными мальчишками рыбачил. Для рыбалки сначала нужно было в заводях наловить букарок и клопов (это не тех клопов, что по стенкам коммунальных квартир ползают, а ночью пьют кровь из спящих людей, а клопов - из которых затем выводятся бабочки и мотыльки, а из букарок - стрекозы). А затем на них ловить рыбу. Для ловли букарок и клопов нужно было взять сачок или намётку (большой сачок треугольной формы) и бродить по колено или даже по пояс в тёплой стоячей воде, пахнувшей прелыми водорослями и ещё чем-то живым, какой-то основой жизни; бродить среди кувшинок и лилий, прижимая сачок или намётку ко дну и протраливая этим инструментом один за другим участки заводи.

Дачу в Парголово организовал дед Евстратий. Он сказал родителям, что детей летом обязательно нужно вывозить на природу - на чистый воздух, с парным коровьем молоком, клубникой и зеленью прямо с грядок.

11 ------------------------------

После переезда в Ленинград и окончательного обустройства на новом месте, Чарнота решил проведать тех хороших людей, которые двадцать с лишним лет назад помогли ему вернуться на родину. Людмила изъявила желание поехать вместе с ним и они, наняв таксомотор, отправились в Парголово.

Дом Даши и инженера-гидростроителя Петра стоял всё там же. Однако, это уже был другой дом: от блеска ухоженности не осталось и следа. Давно не крашенные резные наличники окон потемнели, местами сгнили, а кое-где не хватало и целых фрагментов от них. Крыльцо покосилось, а крыша прохудилась и новые заплаты из дранки, очевидно не спасали дом от протечек. В дом входить Чарнота не решился. Какое-то внутреннее чувство подсказало ему: это уже другой дом, какой-то враждебный. Что-то с домом неладное творится, а если так, то, значит, и хозяева дома не в порядке.

Разыскал Чарнота Сергея Михайловича Арсеньева - того попа-расстригу, который в те - давние времена промышлял извозом и довёз его бесплатно до вокзала.

Сергей Михайлович внешне не изменился - это был всё тот же старик с окладистой бородой. Разве что цвет бороды стал абсолютно белым, да, может быть , она ещё и поредела; а так - в облике Арсеньева время остановилось.

Арсеньев не сразу узнал Чарноту, а только тогда, когда тот ему напомнил обстоятельства их знакомства. И тут его как прорвало:

"Как же, как же, Евстратий...", - он замялся.

"Никифорович", - подсказал Чарнота.

"Евстратий Никифорович, а вам не икалось? Как же я вас часто вспоминал! А знаете почему?" - и, не дожидаясь ответа Чарноты, Арсеньев рассказал: - А потому, что вы меня тогда крепко зацепили Толстым. Помните? Я после разговора с вами начал собирать запрещённые труды Льва Николаевича. Нашёл его "Евангелие...", 12"Исповедь" и ещё много чего. Всё прочёл и вот теперь могу сказать: я толстовец".

"А вы не боитесь со мной так откровенничать?" - остановил прямым вопросом Чарнота поток слов старика.

"Да, боюсь, конечно, но что делать. Поговорить же не с кем. Мысли меня переполняют, а поделиться ими мне не с кем - вот и рискую. Я тут, как говорят философы, попал в апорию: если не поделюсь - с ума сойду, а поделюсь и не повезёт - попаду в тюрьму. Что лучше?"

Чарнота улыбнулся, обнял старика и почему-то шёпотом на ухо сказал ему:

"Со мной не бойтесь говорить - я же тоже толстовец".

Они проговорили весь день и полночи (старик упросил их остаться на ночь), а на следующий день Людмила сходила на местный базар, купила там парной свинины, квашеной капусты и сварила ароматные кислые щи, которые оказались необычайно вкусны со сметаной и местным ржаным круглым хлебом, выпекаемым на маленькой государственной пекарне.

Арсеньев рассказал, что Петра арестовали, а Дашу - следом за ним.

"Больше я их не видел, - с грустью в голосе закончил свой рассказ Арсеньев.
– Теперь в их доме живёт их бывшая служанка Аграфена. И у меня сложилось такое стойкое впечатление, что это именно она донесла на них. Стерва, худущая, бледная, злобная, как смерть. Пьяница - муж её колотит нещадно, а их ребёнок умер. Бог всё видит!"

"Бог, может и видит, да не будет он на Руси порядок наводить вместо нас. Не будет!" - На последних словах Чарнота сделал ударение. Старик посмотрел на него, но ничего не сказал.

Арсеньев очень обрадовался предложению Чарноты снимать у него дом на всё лето за хорошее вознаграждение. Извозом старик уже не занимался - сил не 13было. Вот и жил огородом, да уроками грамматики, которые он давал детям местного партийного чиновника. Бывало, что денег катастрофически не хватало на самое необходимое.

"Ой, приезжайте, приезжайте. Весь дом в вашем распоряжении, а я в бане поживу", - радостно заговорил старик, когда Чарнота рассказал ему о своих дачных планах.

"Зачем же - в бане. Дом большой всем места хватит", - возразил Чарнота. И договор был заключён.