Игрушка

"Да, хорошая, но матери, наверное, все хорошие. Разве бывают плохие матери?"

"Бывают, Петька и плохие. Бывают такие, что и детей своих убивают".

Помолчали.

"Завтра, Евстратий Никифорович, я хочу пригласить тебя в Эрмитаж. Покажу тебе как цари русские жили. Пойдём?"

"Конечно, сходим, - сразу согласился Чарнота и добавил: - Ты мне ещё должен рассказать о Махно и его анархии. Ведь анархизм - это один из предлагаемых умными людьми вариантов обустройства жизни человеческой. Нам нужно знать его суть, коль мы ставим перед собой такие задачи. Есть абсолютизм - мы в нём жили до 1917 года. Народ от него отказался и поддержал большевиков. Теперь вот нам навязывают жизнь в условиях пролетарского коммунизма".

343 Петька поправил:

"Согласен, что навязывают, но навязывают не жизнь, а строительство этой жизни - жизни при коммунизме. Что же касается анархизма, то я в нашей библиотеке подчитал Бакунина, Кропоткина. Ерунда - эта анархия. В современных условиях люди не могут жить без государства. Государственность - это хребет народа. Не сможет народ объединится в государство - другие народы его поглотят".

"Вот, Пётр, - обрадованно воскликнул Чарнота, - ты уже и работаешь на нашу идею - ищешь варианты. Но про Махно ты мне, всё-таки, расскажи".

В дверь постучали. Пётр подошёл и открыл её. В дверном проёме показался высокий, седовласый пожилой блондин.

"А, отец, отработал? Заходи", - сказал Пётр, пропуская в комнату человека. Тот подошёл к Чарноте и, протянув ему жилистую руку, сказал:

"Спасибо вам за сына. Давайте знакомиться: Бут Александр Васильевич".

Чарнота ответил на рукопожатие и представился.

"Пойдёмте в столовую. Там мать уже чай собрала", - сказал Александр Васильевич.

"Хорошо, спасибо отец, мы сейчас придём", - ответил на приглашение Пётр.

344 Когда молодые люди вошли в столовую, старики уже сидели за столом и пили чай с бубликами. Хлопоты по разливанию чая пришедшим, взяла на себя Галина Степановна.

"Как вам работается, Александр Васильевич?" - спросил Чарнота, отхлебнув горячего чая из своего стакана. Старик взглянул на сына и, получив молчаливое одобрение, заговорил:

"Плохо работается, шаляй-валяй работается. У всякого дела должен быть хозяин - ответственный, совестливый, то есть уверенный, что его дело должно быть сделано хорошо и, главное, свободный. А у нас что: начальников - куча, но каждый из них от принятия решений бежит. Вот и приходится по всякой ерунде к директору идти. Тот мужик хороший - примет, выслушает, поддержит, нагоняй даст нашему цеховому начальству, а толку?! Они свой стиль работы не меняют. Им не дело важно, а их карьера - так и стремятся перескочить повыше, чтобы свои мелкие дела не решать, а получить право решать крупные. Но и там, я уверен, они будут юлить, крутить, хитрить и наверх зариться. Это их суть - этих чёртовых советских карьеристов".

"Вот оно как!
– восхищённо воскликнул Чарнота.
– А я, признаться, думал, что там, где рабочие взяли власть, царит рабочая атмосфера порядка, чёткости, ответственности, доверия".

"Какое там доверие!. Они между собой грызутся, эти партийные товарищи. Вот сегодня даже меня троцкистом обозвали. А я же в их партию не вступаю", - совсем разгорячился старик.

345 "Саша, Саша, успокойся! Тебе же нельзя волноваться, - сказала старушка и пояснила, обращаясь к Чарноте, - Сердце у него больное. Нельзя ему так".

"Право же, Александр Васильевич, нужно к таким вещам относиться хладнокровно. Ведь не вы же затевали эту революцию. Не вы царя скидывали. Так что, наблюдайте как бы со стороны и близко к сердцу не принимайте",- попробовал загладить свою вину гость, виновато взглянув на Галину Степановну.

Старик улыбнулся.

"Да ладно, что там. Я это всё понимаю, но дело страдает. Был бы порядок - мы бы такие суда строили - заглядение; и быстро бы строили. Вот нам рулевую машину поставили недоукомплектованную. И, я уверен, на том заводе, где её делали, отчитались чин-чином. А мы от них уже месяц допоставки добиться не можем. Директор поехал в Москву на них жаловаться. А по делу так должно было быть: по договору должен был поставить в такой-то срок; не управился - плати штраф, неустойку. Иногда и платят, а толку - платят-то не из своего кармана, а из государственного. Так всё и продолжает идти шаляй-валяй. Каждому делу хозяин нужен", - ещё раз повторил старик эту свою ключевую мысль и умолк.

"Хорошо, Александр Васильевич, понял вас. Спасибо за разъяснения - сказал Чарнота и, обращаясь к хозяйке, - и вам, дорогая Галина Степановна, спасибо за чай и простите меня".

С этими словами Чарнота поднялся из-за стола и вышел в комнату Петра, кивком головы приглашая хозяина комнаты последовать за ним. Тот 346быстро допил чай, поцеловал мать и вышел за гостем.

Григорий Лукьянович стоял у окна и как только услышал, что за Петром закрылась дверь, повернулся и горячо заговорил:

"Вот, ещё одно подтверждение, что эти люди долго у власти не продержатся. Они или уйдут, или страну погубят, но тогда и сами полягут".

"Если и произойдёт такое, то очень не скоро, - возразил Пётр.
– Ресурсы страны на столько велики, что растрачивать их можно ещё очень долго".

Чарнота удивлённо уставился на Петра. Затем произнёс:

"Это учёба тебе так кругозор расширяет, что ты оказываешься способен оценить ресурсы целой России?"

"Возможно, - ответил Пётр.
– Давай-ка Григорий Лукьянович, спать укладываться, а то сегодняшний день уж очень бурным оказался - приустал я".

– --------------------------

Чарноте постелили на раскладной кровати, а Пётр улегся на своём диване. Когда потушили свет, уже в темноте, Пётр произнёс:

"Когда увидел тебя в крестьянской одежде, сидящим на телеге и читающим "Правду", не поверил глазам своим. Раза три обошёл вокруг, всё всматривался - ты это или не ты. Только потом решился подойти. И только после того развеялись мои сомнения, когда ты меня узнал и бросился обниматься. ЧуднО!"

Чарнота что-то буркнул в ответ и Петька понял, что его друг уже спит.

347 ------------------------------

На следующий день, позавтракав, друзья отправились в Эрмитаж. У Калинкина моста через реку Фонтанку, они с трудом влезли в переполненный трамвай, который по Садовой улице довёз их до Невского проспекта.

Выбравшись из тесноты и духоты на простор с чистым воздухом, они решили прогуляться пешком по Невскому, чтобы, дойдя до арки Главного штаба, выйти на площадь к Александрийскому столпу.

Шагая по проспекту, Пётр обратил внимание на то, что его генерал усиленно о чём-то размышляет.

"О чём думаешь, Евстратий Никифорович?" - спросил он.

Чарнота ответил не сразу. Его взгляд безучастно проскользил по фасаду Казанского собора и только на мосту через Мойку Чарнота заговорил:

"Ты вчера обратил внимание, что твоего отца на работе обозвали троцкистом? Это о чём говорит? - Григорий Лукъянович, не дожидаясь ответа на свои вопросы, продолжил.
– А говорит это о том, что Троцкий кому-то проигрывает, если уже на самом низу, как они любят выражаться - "в массах", слово "троцкист" стало ругательством. Остаётся выяснить: кому Троцкий уступает".