Императрица Мария. Восставшая из могилы

После недолгого размышления присутствовавшие были вынуждены с ним согласиться. Николай тут же подбросил идею о формировании группы охраны из нескольких беззаветно преданных императорской семье офицеров. В том, что такие найдутся, он не сомневался. Не сомневались и остальные, так что вопрос был решен. Формирование группы поручили полковнику Кобылинскому.

Николай, обнаглев окончательно, заявил, что нуждается в дополнительном вооружении.

– Что тебе нужно? – удивился Болдырев. – Винтовка?

– Нет, винтовка ни к чему, – ответил Николай, – а вот два браунинга не помешали бы.

Его заявление вызвало живой интерес.

– Два-то зачем? – поинтересовался Дитерихс.

– Я стреляю с двух рук, – ответил Николай.

– А чем плох наган? Безотказная ведь штука.

– Перезаряжать долго, а в пистолете выкинул пустой магазин и вставил новый. А если патрон в стволе оставлять, то получается уже не семь патронов, а восемь. И калибр помощнее.

– Как же ты их носить будешь, – продолжал сомневаться Дитерихс, – как американские ковбои?

– Не совсем так, но похоже. Я сбрую придумал, надо будет заказать. И кстати, – добавил Николай, – об охране и о том, кто что умеет.

С этими словами он выложил на стол свой наган.

– Нас даже не обыскали. Вы, Василий Георгиевич, сказали «пойдем», ну и все пошли. А если б мы что-то недоброе замышляли? У поручика хоть наган на виду, а у меня?

– Да, – крякнул Болдырев, – уел ты нас, кавалер! Ладно, будут тебе браунинги, я распоряжусь. Ну что, возвращаешься в строй?

– Не стоит, Василий Георгиевич, – неожиданно возразила Маша.

– Почему? При нынешних обстоятельствах ему и чин подпрапорщика можно присвоить.

– И ему сможет приказывать любой старший по званию. Даже тогда, когда это будет идти вразрез с его обязанностями. Вы ведь не повесите ему на грудь табличку «Телохранитель великой княжны». А в нынешнем его гражданском статусе приказывать ему могу только я.

– Телохранитель, – хмыкнул Болдырев. – Слово-то какое! А впрочем, вы правы, Мария Николаевна, будь по-вашему.

Он помолчал немного и спросил:

– Вы вот что лучше скажите: какие у вас планы-то? Что делать собираетесь? Во Владивосток и заграницу намерены?

Все с интересом и некоторым напряжением ждали ответа. Было понятно, что появление великой княжны может способствовать развитию новых интриг в политической игре. В том, что эта девятнадцатилетняя девушка не способна вести свою игру, никто не сомневался. Тем более неожиданным был ее ответ.

– Знаете, господа, – великая княжна обвела всех взглядом, – совсем недавно мне уже задавали такой вопрос, и я ответила, что готова жить жизнью простой крестьянки, научиться доить корову и косить траву.

При этих словах Катюха не удержалась и хихикнула.

– Да, – твердо повторила Маша, – доить корову и косить траву. Но один человек сказал мне, что корона слетает только с головой, а моя голова еще на месте. А значит, и корона на ней! Ты можешь научиться крестьянскому труду, сказал он, в конце концов, и зайца можно научить курить, но ты никогда не забудешь, что ты – великая княжна, царская дочь. Что ты могла попытаться изменить хоть что-то к лучшему, но не сделала этого. Я вполне осознанно приехала в Омск. Приехала, зная, что именно здесь находится правительство и военное командование. Приехала, чтобы разобраться в обстановке, – голос великой княжны внезапно затвердел и теперь звенел как металл, – и возглавить борьбу с большевиками. И вы, господа, мне в этом поможете! У меня есть долг перед моей погибшей семьей, а у вас – долг передо мной!

Совершенно не ждавшие ничего подобного от великой княжны офицеры растерянно переглядывались.

– О каком долге вы говорите, ваше императорское высочество? – недоуменно спросил Сахаров.

– О каком? – голос великой княжны зазвенел гневом. – Вы все должны мне! Все до единого! Потому что вы все предали моего отца – своего государя! Вы изменили присяге! Вы не встали стеной на пути заговорщиков, вы поддакивали им или же, – она взглянула на бледного как мел Колчака, – как страус, зарывали голову в песок!

– О каком заговоре идет речь? – дрогнувшим голосом спросил Болдырев.

– О каком? – Великая княжна повернулась к нему, и у генерала от ее взгляда екнула селезенка. Синие глаза потемнели до черноты от гнева и стали еще больше. – О заговоре Думы и генералов! Или вы не знаете, ваше превосходительство? – Она выплюнула последние слова генералу в лицо.

Болдырев побагровел.

– Вы же были в Пскове в феврале семнадцатого! Вы же были начальником штаба Северного фронта! И вы не слышали, как генерал Рузский кричал на вашего государя, требуя отречения? Как Гучков и Родзянко угрожали ему расправой над семьей? Слышали и молчали! Я не признаю этого отречения! Слышите? Не признаю! Не признаю! – Великая княжна с каждым словом била кулачком по столу. – И моя корона еще на моей голове!

Казалось, Болдырева сейчас хватит апоплексический удар. Он рванул ворот кителя, посыпались пуговицы. Встал, выпучив глаза, глядя на княжну. Захрипел, пытаясь что-то сказать. Потом как-то сразу сник, сел, водя дрожавшими руками по столу. Потом вновь встал.

– Вы… правы, ваше императорское высочество. – Он особо выделил титул. – Я… предатель. Я изменил присяге, данной государю! Более того, именно я принял из рук государя бумагу с отречением. Я должен был застрелить генерала Рузского, Родзянко, Гучкова и остальных, но я не сделал этого. Зато я знаю, что мне делать сейчас!

Болдырев зашарил по кителю, как будто искал что-то. Не нашел, и тут его взгляд остановился на лежавшем на столе нагане Николая. Генерал быстро протянул к нему руку, но великая княжна оказалась быстрее и накрыла ее своей рукой.

– Не выйдет, Василий Георгиевич! Это слишком просто! Вы сначала мне отслужите, а потом уж воля ваша!

Генерал заплакал и поцеловал ей руку. Он снова хотел что-то сказать, но слова застревали в горле.

– Я… клянусь! Простите… Верой и правдой! До последнего дыхания… Ваш слуга до гроба… Простите…

Колчак окаменевшим взглядом молча смотрел на эту сцену. После слов великой княжны внутри его что-то оборвалось. Страус… То, от чего он бежал сначала в Америку, потом – в Японию, потом еще дальше, добравшись аж до Сингапура, то, из-за чего он, наконец, поняв тщетность этого бегства, вернулся в Россию, собираясь добраться до Добровольческой армии и, как все, драться с винтовкой в руках, вдруг догнало и накрыло его с головой. Страус…

Стыд и презрение к самому себе охватили его. Какая винтовка? Он же хотел власти, хотел встать во главе, его амбиции и винтовка! Страус… Здесь, в Омске, его встречали как героя и уже не таясь называли диктатором. А теперь все – эта седовласая девочка перешла дорогу. Он не сможет бороться с ней! Как она сказала: страус, голову в песок. Да, тогда, в феврале, он единственный из командующих отмолчался. Все поддержали отречение, а он просто отмолчался, сидя в Севастополе. Страус… Предатель… Присяга… Честь…