Императрица Мария. Восставшая из могилы

Площадь перед Успенским кафедральным собором Омска задолго до литургии была забита до отказа. Было много военных, офицеров, казаков, в толпе были представители всех сословий, включая крестьян и мастеровых. Небольшая территория вокруг собора была оцеплена казаками.

Когда великая княжна вышла из автомобиля и пошла к собору, по толпе пронесся общий вздох – так хороша она была, так пронзительно хороша, несмотря на траур.

– Красота-то какая, – буквально охнула толпа. – Господи, головка-то седая! Натерпелась, бедная!

В толпе заплакали женщины, мужчины, приветствуя великую княжну, потянули с голов шапки.

В храме было уже довольно тесно. В первых рядах присутствовало все военное командование, было много каких-то незнакомых Николаю, явно высокопоставленных гражданских. Толпа расступалась перед великой княжной, пропуская ее вперед. У аналоя стоял архиепископ Сильвестр и внимательно смотрел на царевну. Похоже, он ждал именно ее.

Великая княжна поцеловала пастырю руку и негромко сказала:

– Ваше преосвященство, исповедуйте, ибо грешна я…

Великая княжна исповедовалась долго. Архиепископ что-то спрашивал у нее, она отвечала. Маша отдала Николаю пальто и осталась в черном платье и черном «вдовьем» платке. В храме было так тихо, что было слышно потрескивание горящих свечей. Наконец отец Сильвестр наложил на ее голову конец епитрахили и прочел молитву. Великая княжна поцеловала крест и Евангелие и отступила от аналоя.

Отец Сильвестр быстрым взглядом провел по лицам собравшихся. Он остановил взгляд на Николае, несколько секунд внимательно смотрел на него, а затем подошел и осенил крестным знамением.

Богослужение началось. Во время ектеньи дьякон провозгласил:

– Еще молимся о упокоении душ усопших рабов Божиих Николая, Александры, Ольги, Татианы, Анастасии и Алексея, и о еже проститися им всякому прегрешению вольному и невольному… Господи, помилуй. Яко да Господь учинит души их, идеже праведнии упокояются… Господи, помилуй. Милости Божия, Царства Небеснаго и оставления грехов их у Христа, Безсмертнаго Царя и Бога нашего, просим… Господи, помилуй.

Маша встала на колени, и ее плечи затряслись от рыданий.

По завершении богослужения архиепископ вышел на амвон.

– Братья и сестры, – произнес он, – к вам обращаюсь я, друзья мои!

У Николая пот выступил на лбу. Он вспомнил такие же слова, произнесенные другим человеком, в другое время и по другому поводу. Впрочем, тот человек тоже имел отношение к церкви.

Это была не проповедь в обычном ее виде. Даже совсем не проповедь. Это была вполне светская по форме речь, в которой отец Сильвестр в неожиданно резкой, во всяком случае по мнению Николая, форме поведал присутствующим, что он думает о всем этом омском террариуме под названием Всероссийское временное правительство. Обвинил министров и генералов в бездействии, офицеров – в праздности и разврате. Сопровождалось это, разумеется, соответствующими цитатами из Святого Писания.

Отец Сильвестр сказал, что гибель царской семьи – это страшная плата, взятая Господом за грехи человеческие, и одновременно сигнал всем православным о необходимости сплочения в борьбе со слугами антихристовыми. Бог взял – Бог дал, заявил он. Чудесное спасение великой княжны Марии, такой же чистой и непорочной в помыслах своих (пожалуй, только Николай отметил этот интересный поворот в его речи, так как не сомневался, что Маша на исповеди сдала их с потрохами), как Пресвятая Дева, – это шанс к спасению. Архиепископ прямо призвал отринуть все противоречия, позабыть споры и сплотиться всем вокруг великой княжны.

Признаться, Николая удивило столь быстрое и решительное принятие архиепископом стороны великой княжны. Видимо, межпартийные дрязги его сильно достали. Возможно, он уже вчера пообщался с Болдыревым и Колчаком. Да и исповедь, наверное, повлияла. В любом случае все это шло на пользу Маше. Теперь за ее спиной во всем своем величии вставал православный крест.

Кажется, это понимали и собравшиеся на площади люди. Из толпы раздавались приветственные крики и здравицы в ее честь. Прямо на паперти ей представились еще несколько высших офицеров, министров и чиновников, включая атаманов Красильникова и Анненкова, сразу заявивших, что их отряды находятся в ее полном распоряжении. Расшаркался и приложился к ручке городской голова. Из гражданских особенно запомнились Михайлов и Пепеляев. Из состава Временного Всероссийского правительства демонстративно отсутствовали только правые эсеры во главе с его председателем Авксентьевым.

В свойственной ей манере общения Маша нашла возможность сказать несколько слов каждому из подходивших к ней. Ее спокойная и скромная манера держаться, осанка, красота и молодость заставляли окружающих любоваться ею. Возбуждение же толпы постепенно переходило в неистовство. Какой-то гимназист, взобравшись на фонарный столб и сорвав с головы фуражку, в исступленном восторге крикнул:

– Да здравствует царица Сибири!

Понимая, что если толпа надавит, то тонкая цепочка казаков не выдержит, Николай шагнул к великой княжне и негромко произнес:

– Мария Николаевна, нам пора!

Маша хотела было что-то возразить, но, встретив жесткий взгляд Николая, кивнула головой и послушно пошла вслед за ним к автомобилю. С площади пришлось выбираться, окружив машину плотным кольцом верховых казаков.

Александра Александровна Теглева в храм пробилась с трудом. Как-то прошмыгнула мышкой, втерлась вдоль стенки и, найдя какую-то приступку, залезла на нее. С этого места ей было хорошо видно, как великая княжна исповедовалась, как молилась, а когда Маша встала на колени, Александра Александровна заплакала. Потом, на улице, она с гордостью смотрела, как Маша, ее Машенька, здоровается с генералами и чиновниками. Как подает им руку для поцелуя, как всегда низко, заставляя мужчин практически кланяться ей.

– Так им и надо, – шептала Александра Александровна, – все предатели, пусть кланяются теперь моей девочке.

Еще вчера находившаяся на грани помешательства женщина сейчас откровенно любовалась Машей. Та любовь, которую она прежде делила на четырех сестер, теперь сосредоточилась на одной, стала смыслом ее жизни.

Вот Николай что-то сказал Маше, и та пошла за ним к автомобилю. Толпа начала медленно расходиться.

«Он интересный человек, – подумала Александра Александровна, – что необычно для простого рабочего. И Маша его слушается. Надо будет сойтись с ним поближе».

Когда она вернулась в гостиничный номер, Маша ела.

– Проголодалась, бедная, – сказала Александра Александровна и тут же ахнула: – Машенька, тебе же попоститься надо бы!

– Не надо, – жуя, ответила Маша, – я от всех видов постов освобождена.

– Как это? – удивилась Теглева.

– От поста освобождаются дети, больные, беременные женщины и солдаты во время боевых действий.

– Маша, – Теглева всплеснула руками, – не пугай меня!

Великая княжна засмеялась.

– Это совсем не то, что вы подумали! Я веду боевые действия! Николай так сказал, и он прав.