Императрица Мария. Восставшая из могилы

– Простите меня, ваше императорское высочество! Мы… Я на вашей стороне! Я буду, сколько это в моих силах, поддерживать вас! Простите!

Великая княжна молча протянула генералу руку для поцелуя.

«И этот баран Элиот еще сомневался в ее происхождении? – подумал Уорд. – Я не аристократ, но, видя, как эта девочка подает руку для поцелуя, нисколько не сомневаюсь в десяти поколениях ее царственных предков!»

– Господа! – Великая княжна, улыбаясь, обвела взглядом англичан. – Не смею более мешать вам. Ведь вы приехали отдыхать, а стрельба – это лучший отдых для мужчин. Только одно: завтра в три часа пополудни я встречаюсь с офицерами гарнизона и казаками в городском театре. Приходите, будет интересно!

– Что-то мне расхотелось стрелять, – мрачно глядя вслед великой княжне, проговорил Элиот. – Генерал, вы зашли слишком далеко!

– Бросьте, сэр Чарльз! С ее отцом мы были во вполне дружеских отношениях. Он был настоящий джентльмен, что бы ни говорили о русских! И эта девочка, настоящая принцесса, такая молодая и уже столько пережившая, воистину достойна нашей всяческой поддержки! В конце концов, она правнучка королевы Виктории! А каково ваше мнение, полковник? Вы все время молчали.

– Разговор меня не касался, зачем же мне было встревать? – спокойно ответил Уорд. – Я, конечно, не аристократ, но не вижу ничего хорошего в том, что русские убили своего царя. У нас, помнится, тоже когда-то казнили короля, но ничем хорошим это тоже не закончилось. Я лейборист, но все эти санкюлоты и карбонарии вкупе с большевиками не внушают мне почтения. Если мы поможем русским избавиться от этой заразы, то свершим благое дело. И если во главе их встанет эта принцесса, то это будет их выбор.

– Вашими бы устами да мед пить, как говорят русские, – усмехнулся Элиот. – Самим своим существованием единая Россия угрожает интересам Соединенного королевства, что в будущем грозит войной между нами.

– Так то в будущем, – возразил Уорд. – Какое оно еще будет? А здесь и сейчас… Принцесса молода, красива, чертовски обаятельна, и русские готовы носить ее на руках… А что вы, собственно, предлагаете? Убить ее, что ли?

Элиот махнул рукой.

– А кстати, откуда она знает, о чем я говорил с Вологодским в Харбине? Весьма любопытно! Ладно, поехали отсюда, джентльмены! – буркнул он и полез в автомобиль.

– Что скажешь, Коля? – спросила великая княжна, когда они отошли от англичан достаточно далеко.

– Вы были обворожительны, принцесса! – ответил Николай по-английски.

– Я серьезно, – вздохнула Маша.

– Если серьезно, то Нокса ты сделала. Надавила, да?

– Немного.

– Ты будь осторожнее с этим, особенно в присутствии других. В общем-то, слишком сильно на него и не нужно было давить. Он и в моей истории вполне искренне помогал Колчаку, делал что мог. А насчет Сибири ты все правильно сказала, но это дело у них не прокатит.

– Куда прокатит? – не поняла Маша.

– В смысле не получится.

– Господи, что же вы за сто лет с русским языком-то сделали!

– Увы! – Николай развел руками. – Тут ничего не поделаешь, язык – штука такая, постоянно развивающаяся. Это ты еще не знаешь, на каком языке народ в Интернете общается!

– И слава богу, что не знаю!

Они остановились шагах в десяти от поджидавших их офицеров.

– Ты манифест написала? – спросил Николай.

– Да!

– Дашь почитать?

– Нет!

– Почему? – удивился он.

– Ты начнешь критиковать, что-нибудь исправлять, а я не хочу! Что написала, то написала, и будь что будет.

– Хорошо. Поступай, как считаешь нужным. Кстати, по-моему, ты Нокса добила его полным именем! Откуда ты его знаешь? Я вроде бы тебе его не называл – сам не знал!

– Запомнила еще с пятнадцатого года, с того представления в Могилеве.

Николай восхищенно смотрел на великую княжну.

– Ну, Машка, ты даешь! Ну и память у тебя, уму непостижимо!

– Постижимо, постижимо, – рассмеялась Маша, – пойдем, а то господа офицеры уже начинают интересоваться, о чем это мы с тобой воркуем. Да и ехать уже пора, а то казаки замерзли совсем.

В гостинице, проходя по коридору, Николай услышал бренчание гитары, доносившееся из номера, в котором располагались офицеры охраны. Сразу нахлынули воспоминания из прошлой-будущей жизни: Свердловск, двор на Восточной улице, городской фольклор и блатняк под гитару; Омск, институт, стройотряд и опять гитара; общежитие на КамАЗе, и тут без гитары никуда.

«Да, давненько не брал я в руки шашки», – подумал Николай.

На стрельбище все замерзли, и как-то само собой образовалось чаепитие в номере у великой княжны. Само собой, позвали и свободных от дежурства офицеров. Чтобы не мешать молодежи, баронесса фон Буксгевден, снисходительно улыбаясь, ушла к себе в номер, а вот Александра Александровна осталась. На стол взгромоздили самовар, принесли какие-то плюшки, пирожки (опять Катюха расстаралась), канапе из ресторана, выпечку. От самовара шло тепло, и сразу стало как-то уютно. Пили чай и со смехом обсуждали сегодняшнюю стрельбу. Маша раскраснелась от тепла и удовольствия – ей нравились все эти люди, и было приятно сидеть вот так, просто пить чай и болтать ни о чем.

Один из офицеров, дежуривших на лестнице, заглянул в номер и доложил, что пришел капитан Пепеляев. Маша удивилась и встревожилась – не случилось ли чего. Пепеляев, войдя в номер и увидев компанию, смутился.

– Что-нибудь случилось, Анатолий Николаевич? – спросила великая княжна.

– Нет, Мария Николаевна, я просто… – Он замялся, а потом решительно сказал: – Мне просто некуда пойти. В Омске у меня никого нет, брат занят, а сидеть в ресторане, честно говоря, не хочется. Могу вспылить да пристрелить какую-нибудь тыловую крысу. Вот подумал и зашел к вам. Если не вовремя, то я пойду.

– Почему не вовремя? – возразила Маша. – Как раз вовремя, пожалуйте к столу, кушайте, пейте чай! Кстати, господа, а кто это у нас на гитаре сегодня наигрывал?

– Поручик Брусенцов, – ответил Костя Попов. – Гитара моя, но я, увы, отыгрался, теперь только подпевать могу. Саша, неси гитару!

– Семиструнка? – поинтересовался Николай.

– Нет, испаночка! Еще до войны покупал. Отличная, я вам скажу, вещь.

Вернулся с гитарой Брусенцов и под одобрительные возгласы компании, устроившись на диване, начал играть. Пел он не очень хорошо – немного фальшивил, но в общем от души и очень искренне.

Первым номером, конечно, пошли «Белой акации гроздья душистые», но только текст, к удивлению Николая, был совершенно непривычным, другим, не таким, как в фильме «Дни Турбиных». Судя же по реакции окружающих, им был известен именно этот текст, без насвистывания соловья и умытого ливнями сада.

Вслед за «Акацией» Брусенцов исполнил «Очи черные» и еще один чудесный романс начала XX века, «Бубенцы», из которого Николаю в другой его жизни был известен лишь припев:

Слышу звон бубенцов издалека, Это тройки знакомый разбег. А вокруг расстелился широко Белым саваном искристый снег.