Императрица Мария. Восставшая из могилы

Архиепископ вопросительно посмотрел на Николая.

– Расстрелян в Перми еще в июне.

– Да, – вздохнул отец Сильвестр и перекрестился, – крепко взялись большевики за Романовых. Ну а следующий у нас кто?

– Великий князь Кирилл Владимирович, – ответила Маша.

– Это который женат на своей кузине?

– Да. Государь простил его.

– Ничего у него не выйдет. То, что покойный государь его простил, важно, конечно, но недостаточно. Церковь его брак не признала и не признает. Это противу всех правил!

– Значит, права на престол он теряет? – спросил Николай. – К тому же он уехал за границу.

– Тем более, – согласно кивнул архиепископ. – И он теряет, и его дети.

– Следующие – его братья, – сказала Маша, – Борис, потом Андрей. Но где они, я не знаю.

– Если мне не изменяет память, где-то на Северном Кавказе, с матерью и любовницами. Но точно не помню. Сидят и не высовываются. Нескольких великих князей расстреляли в Петрограде, это я помню точно, но кого именно, не скажу. Тем не менее их еще осталось много как грязи… Николаевичи, Константиновичи разные…

– Эк вы их непочтительно, – усмехнулся архиепископ, – сразу чувствуется, что не нашего времени вы человек. Осторожней надо быть.

– Стараюсь, – буркнул Николай.

– А в общем вы правы. Императорская семья большая, и мужчин, имеющих права на престол, немало. Только вот где они? Кто-то в руках большевиков, с них спросу нет, но кто-то уже покинул Россию, кто-то остался, но никак себя не проявляет. Одно дело после февраля – чего ж было протестовать против того, что сами и сотворили. Но после большевистского-то переворота прошел уже год, и я не слышал, чтобы хоть кто-то из членов императорского дома воззвал к народу, призвал к борьбе с большевиками, поучаствовал в ней! Вам что-нибудь известно?

– Я точно знаю, что в настоящий момент в Крыму находятся вдовствующая императрица Мария Федоровна с дочерями, великие князья Николай Николаевич, Петр Николаевич и Александр Михайлович.

– И что?

– И ничего. Немцы предложили Николаю Николаевичу российский престол в обмен на подписание Брест-Литовского договора. Он отказался.

– Ну, тут он прав!

– Конечно, но в остальном – полная безынициативность! Что же касается Марии Федоровны, то она заявила о своем отказе в участии в политической деятельности. Мол, Романовы не должны участвовать в Гражданской войне!

– Интересная точка зрения, – усмехнулся архиепископ, – нагадили – и в кусты! Извините, Мария Николаевна, к вам это, разумеется, не относится. К единственной, пожалуй.

Архиепископ задумался, нахмурив брови, а затем, разведя руками, произнес:

– Мне кажется, что полное самоустранение членов императорской семьи мужского пола от участия в политической жизни России если и не лишает их права претендовать на престол, то дает такое право и женщинам, в частности Марии Николаевне как единственной уцелевшей наследнице последнего императора.

– Но ведь они смогут впоследствии оспорить мое решение, – возразила великая княжна.

– Могут, – согласился архиепископ, – юридически могут. И тут уже многое будет зависеть от тебя, дочь моя, от той поддержки, которую ты сможешь получить у народа. Если народ не захочет, то и свергнуть тебя никто не сможет.

– Вашими бы устами… – вздохнула Маша.

– При чем здесь мои уста? Это объективная реальность, которой вы следуете уже сейчас. Я внимательно слежу за твоими действиями, дочь моя. Да-да, не удивляйтесь! И осведомители у меня есть, и многие из тех, с кем ты общалась в последнее время, идут ко мне исповедоваться. Скажите, встречи преимущественно с военными – это случайность или вы так планировали?

– Планировали, – ответил Николай. – Первую скрипку в Омске, да и вообще в Сибири, сейчас играют военные. Гражданская администрация, та же Директория, власть имеет чисто формально, до тех пор, пока ей позволяют ее иметь.

– Верно подмечено, – усмехнулся отец Сильвестр, – и действуете вы правильно. А вот объясните мне, почему сейчас для вас столь необходима поддержка офицерства и казачества, а остальными можно и пренебречь?

– Пока пренебречь, – поправил архиепископа Николай, – а остальное все просто; я думаю, вы это отлично знаете. Рабочего класса в Сибири и на Дальнем Востоке практически нет, так, крохи. Крестьянство – зажиточные старожилы, народ степенный, обстоятельный, религиозный и патриархальный, одно слово – чалдоны. Резких телодвижений они не любят, в том числе и смену власти. Большевики им по барабану – земля у них есть. Главное, их не трогать. Вот и выходит, что наиболее активная часть населения – это бежавшее от большевиков и выступившее против них офицерство и казачество, еще более зажиточная, чем старожилы, часть населения Сибири, которая законно опасается за свои привилегии и землю. Наиболее проблемная часть населения – переселенцы-новоселы, особенно последней волны, приехавшие в шестнадцатом-семнадцатом годах и не получившие никакой земли. Вот они-то – питательная среда для большевистской пропаганды, за них еще надо будет бороться.

– Как?

– Для начала хотя бы восстановив процесс выделения им наделов и выплат хоть каких-то подъемных на обустройство. Они приехали сюда, за тысячи верст, за землей, многие готовы ждать, но их тревожит неопределенность. Если же добрая императрица начнет, хотя бы начнет, давать землю и заниматься их проблемами, то они – наши! Русский народ достаточно инерционен, я уже говорил про веру в доброго царя. Зайдите в любую избу, и вы увидите портреты членов императорской фамилии, и это спустя почти два года после отречения.

– А у тебя я не видела… – Маша повернулась к Николаю.

– Ну, дорогая моя, у нас полгода была советская власть с далеко не самыми адекватными ее представителями во главе. Я думаю, ты на этих особей насмотрелась. Вот и поснимали фотографии со стен от греха. А в сундуке у мамы на крышке наклеены фотографии Александра Третьего и Марии Федоровны, по-моему, сразу после коронации. Твою бабушку моя мама особо привечала, говорила, что они с ней одного поля ягоды.

– Как это? – изумилась Маша.

– Маленькие обе, не заметила?

– Точно, Пелагея Кузьминична ростом совсем как бабушка! – рассмеялась Маша.

Архиепископ молча улыбался в бороду, наблюдая за молодыми людьми и в особенности за великой княжной. Смех делал ее совершенно очаровательной.

«Проста, естественна, – думал он, – а это нравится людям!»

– Вот мама и говорила, – продолжил Николай, – мол, росточку маленького, а каких мужиков огромадных приручили.

– Да, действительно, Петр Иванович ростом с дедушку, только в плечах поуже! – снова засмеялась Маша, а потом, вновь став серьезной, обратилась к архиепископу: – Ваше преосвященство, мне, наверное, нужно будет провозгласить манифест?

– Конечно, – согласился тот, – моя библиотека в вашем распоряжении. Здесь много всего, в том числе и все манифесты российских монархов. Вы только поясните мне, что дальше-то намерены делать? Как я понимаю, Николай, ход Гражданской войны вам известен?

– Известен, не в деталях, но основные события помню хорошо. Но ведь это не главное, и вам как священнослужителю это должно быть известно.

– Вот как? Что же главное?

– Главное – это борьба за умы. Можно одержать военную победу уже этой зимой, во всяком случае, на Уральском фронте для такой победы создадутся все предпосылки, но ей будет грош цена, если нам не удастся оторвать от большевиков народ, в первую очередь – крестьянство. Знаете, английский генерал Нокс, который находится сейчас в Омске, в девятнадцатом году сказал, точнее скажет… или уже не скажет… – Николай запутался и, мотнув головой, закончил: – В общем, в моей истории он сказал: «Можно разбить миллионную армию красных. Но если сто пятьдесят миллионов русских не хотят белых, а хотят красных, то бессмысленно помогать белым». Вот за умы этих-то ста пятидесяти миллионов надо бороться. Сумеем предложить им альтернативу, и войны никакой не нужно будет. Она потеряет смысл.