Империя света

Раздался звонок на урок. Хенми подалась вперед, будто собиралась что-то добавить, но Сочжи опередила ее и, показывая пальцем в потолок, словно звук шел откуда-то сверху, сказала:

— Звонок прозвенел! Тебе пора на урок.

— Хорошо, до свидания.

Хенми встала со стула и, попрощавшись, побежала в класс.

14:00 Три страны

25

Киен поступил в университет в 1986 году. Перед этим он год ходил на подготовительные курсы в Норянчжин, где готовился к государственным и вступительным экзаменам. В Пхеньяне он учился на кафедре английского в Университете иностранных языков, хотя и не успел ее окончить, и еще с детства увлекался математикой, поэтому эти два предмета особых сложностей у него не вызывали, зато все остальные давались не так легко. Если бы на экзаменах надо было давать развернутые ответы, то он, скорее всего, не справился бы с ними, потому что еще не до конца освоил южнокорейский лексикон. Однако, на его счастье, в те времена все экзамены были в форме тестов. По сравнению с четырьмя годами суровой подготовки в лагере для разведчиков, долгие часы в уютном читальном зале казались ему сказкой. К тому же такие предметы, как политэкономия и гражданская этика, помогали ему в адаптации к жизни в этом обществе. Гражданская этика, которая ставит во главу всего государство и общество, была ему знакома. Достаточно было заменить слова «партия» и «Вождь» на «государство» и «нация». Этика Юга и Севера, подобно принцу и нищему Марка Твена, были настолько похожи, что при встрече сразу увидели друг в друге себя.

Тогда у него не было ни девушки, ни друга, с которым можно было бы посидеть в баре. Он все время добросовестно проводил за книгами и к зиме успешно поступил в университет Енсе на факультет математики. В холодный зимний день, когда сырой ветер больно хлестал по ушам, Киен стоял перед доской объявлений возле стадиона, кое-где покрытого снегом и льдом, и читал список поступивших. Вокруг толпились и оживленно болтали восемнадцатилетние юноши и девушки, которые уже узнали по телефону, что поступили, но все равно пришли, чтобы лично увидеть свои имена в списке. Киен понимал, почему его, лучшего студента Пхеньянского университета иностранных языков, отобрали в группу связи № 130. Им нужен был такой агент, который без труда сможет поступить в передовой вуз страны.

Внедрение Киена было рискованной операцией. Пхеньян в то время внимательно следил за стремительным подъемом студенческого движения на Юге. Тогда было решено, что необходимо поменять тактику подготовки разведчиков. Если раньше это были агенты, проникавшие под видом иностранных граждан, натурализованные агенты или местные коммунисты, то на этот раз в ход был пущен новый амбициозный план: внедрить хорошо подготовленного агента в среду первокурсников, чтобы он рос и развивался вместе с юными активистами студенческого движения. С легкой руки Ким Енхвана из Сеульского государственного университета 1986 год оказался началом бума идей чучхе, который прокатился по студенческим городкам всей страны.

Киен окунулся в яркую и многоцветную жизнь сеульского студенчества. В конце марта начали распускаться кусты форзиции, а сразу следом, словно не желая отставать, буйно зацвели азалии. Первокурсники ходили по университету небольшими компаниями и фотографировались на фоне пестрых клумб. Даже восемнадцатилетняя юность бледнела перед великолепием весенних красок. Апрель еще больше утопал в цветах. Пышно распустившиеся цветы магнолии от малейшего прикосновения капель дождя срывались с веток и опадали на землю. Со стороны женского университета за небольшим холмом доносился принесенный южным ветром густой запах сирени. Киен часто сидел на пригорке позади здания медицинского факультета, который прозвали Тургеневским холмом, и читал русскую классику девятнадцатого века и романы корейских писателей семидесятых из университетской библиотеки. Он не переставал удивляться тому, что он мог вот так часами сидеть один и никто его не звал и не искал. В Пхеньяне счастьем было суметь быстро и четко ответить, услышав свое имя. После этого можно было расслабиться до следующего раза. В Сеуле же достаточно было только посещать занятия, а все остальное время он был свободен. И даже если он их пропускал, никто его за это не ругал. Здесь не надо было каждый день ходить на собрания и нарочно выискивать у себя какие-то ошибки и промахи, чтобы перед всеми в них признаться.

В мае студенческий городок окунулся в атмосферу тревоги. В воздухе все чаще носился запах слезоточивого газа. Демонстрации с требованием пересмотреть конституцию и ввести прямые выборы начались в Инчхоне и пошли по всей стране. Надвигалась неминуемая буря. Молодые смельчаки, вооруженные пламенной верой в идею, полной грудью вдыхали дух революции, однако Киен этих изменений не ощутил. Он видел лишь усыпанный цветущими вишнями университетский холм и красиво одетых студенток в коротеньких юбочках. У него не было никакого представления о том, каким был университет до 1984 года. Он не застал те времена, когда вместо студенческого самоуправления за всех отвечал покорный властям студенческий корпус защитников отечества, боевые отряды полиции обедали в стенах университета бок о бок со студентами, а какие-нибудь самые отчаянные разбивали огромные окна библиотеки и, привязав себя веревками, разбрасывали сверху листовки, за что их тут же хватали и уводили в наручниках. В одном нелепом комедийном фильме путешествующие во времени герои часто оказываются посреди важных исторических событий. В мире, куда они попадают, палачи Жанны д’Арк уже складывают костер для казни или император Наполеон ведет свои войска к Ватерлоо. В некотором смысле Киен был как они с той лишь разницей, что не имел ни малейшего понятия том, что произойдет дальше.

В один из жарких июньских дней, когда все цветы уже облетели, он постучался в дверь «Общества политэкономических исследований», располагавшегося в здании студенческого союза. В наполненной густым сигаретным дымом комнате его встретили четверо молодых людей и одна девушка. Этой единственной девушкой была его будущая жена Чан Мари. «Вам двоим надо подружиться, раз вы оба на первом курсе. Только чур роман не заводить», — сказал с ухмылкой один из старшекурсников. Позже, когда их жизненные пути вновь пересеклись, они оба вспомнили то полушутливое замечание, предсказавшее в итоге их будущее, и, как многие влюбленные, ухватились за это совпадение, чтобы нарисовать вокруг своей любви ореол судьбоносной встречи.

Киен сидел на скрипучем деревянном стуле и разговаривал со своими новыми знакомыми. В комнате стоял спертый воздух, пропитанный запахом табака. В углу валялась переносная газовая горелка и тут же рядом с ней маленькая алюминиевая кастрюля с пригоревшими ко дну кусочками лапши быстрого приготовления. На старом диване, погрызенном сбоку мышами, лежала гитара и свернутый рулоном спальный мешок защитного цвета. Стену украшали репродукция гравюры О Юна, изображающая традиционный танец в маске, и стихотворение Син Тонепа «Кымган». В непринужденной беседе они расспрашивали его, откуда он приехал и почему хочет присоединиться к ним. Парень с третьего курса объяснил, что они занимаются изучением политической экономии и их интересует не мертвая наука, а реальное воплощение идей в жизнь. Киен отвечал, что общественные противоречия всегда интересовали его, но в одиночку ему было трудно разобраться в том, что же является корнем всех проблем, и поэтому он искал единомышленников, чтобы вместе заняться поиском ответов на мучавшие его вопросы. Его ответ понравился участникам кружка, которые до этого как раз хотели привлечь в группу первокурсников. После этого они все вместе пошли пить макколи неподалеку от университета. А через несколько месяцев Киен со старшими товарищами принял участие в своей первой студенческой демонстрации.

«Ого, а ты шустрый!» — воскликнул один из членов кружка, увидев, как тот проворно убежал от слезоточивого газа. После этого Киен старался убегать медленнее, а при бросании камней замахиваться рукой на в полную силу. Когда наступили зимние каникулы, старшекурсник из Мокпхо подошел к нему и сказал:

— Думаю, ты готов для более серьезных вещей.

— Правда?

— Одного энтузиазма и чувства справедливости не достаточно, чтобы изменить что-то в этом мире. Нужна мощная революционная идеология, чтобы уверенно повести за собой массы и поднять рабочих на борьбу.

Он привел Киена в аудиторию, где собрались участники других политических кружков, с которыми он уже пересекался во время демонстраций, и еще несколько совсем незнакомых людей. Загорелый молодой человек подошел к нему и поздоровался: «Добро пожаловать! Меня зовут Ли Токсу». Он начал с общих предупреждений о том, что это собрание проводилось в строжайшем секрете и об участии в нем нельзя было рассказывать даже членам своих кружков; что теперь они были в авангарде революции и должны были гордиться этой миссией; что, будучи лидерами движения, они должны были усердно работать над собой, быть твердыми, как закаленная сталь, и подавать пример массам.

Однако в глазах Киена этому юноше было еще далеко до революционного лидера со стальной закалкой. Несмотря на волевой взгляд, он был всего лишь перепуганным двадцатидвухлетним студентом.

«Наша цель — совершить революцию в стране, взяв за основу революционную идеологию Ким Ирсена, и прогнать американских империалистов с нашей земли», — сказал Ли Токсу, после чего сообщил Киену условные аббревиатуры. Ким Ирсена они называли «КИС», Ким Ченира «ЛКТК» (Любимый Руководитель Товарищ Ким Ченир), идеологию чучхе «ИЧ» или «суб», а Северную Корею «СК». Киен спокойно слушал я запоминал все, чему его учили. Однако из-за преувеличенной серьезности этих тайных собраний все происходящее казалась каким-то неправдоподобным, похожим скорее на фарс. Неужели это действительно будущие двигатели революции, которые свергнут политический режим Юга? Эти еще не оперившиеся юнцы? Смогут ли они вытерпеть зверские пытки, попавшись в руки Агентства национальной безопасности, и подорвать деспотичный строй? Киен с трудом верил в это. Революционеры, которых он видел на Севере, были семидесятилетними стариками вроде О Чжин У и Ким Ирсена. Конечно, Ким Ирсен начал свой путь двадцатилетним юношей, но для Киена это был только образ из патриотической оперы «Море крови», который никак не ассоциировался с реальностью. Тем не менее, теперь он был одним из активистов национал-либерального «лагеря NL».

Совместное изучение революционных идей в основном проходило под покровом ночи. Днем все они были членами студенческого совета и других разрешенных организации и кружков, а по ночам встречались с учебными ячейками и познавали идеи чучхе. С робостью врача, объявляющего диагноз неизлечимо больному пациенту, они шли на эти тайные собрания, чтобы изучать историю антияпонской борьбы Ким Ирсена, и, переглядываясь с благоговейной осторожностью, называли Ким Ирсена Вождем, а Ким Ченира Великим Полководцем. В том, как мальчишки и девчонки, воспитанные в традициях антикоммунизма, произносили эти звания северокорейских лидеров, было нечто почти вульгарное, как если бы чопорная девица прилюдно назвала половой орган непристойным словом. Поначалу они очень неуверенно выговаривали «Вождь» и «Великий Полководец», но как только запретные слова вылетали из их уст, наступало приятное ощущение того, что они нарушили табу. Конечно, для Киена все было по-другому. Ему приходилось тщательно скрывать высеченную на самой его душе глубокую идеологическую печать. Он вырос там, где имена Ким Ирсена и Ким Ченира не надо было зашифровывать странными аббревиатурами, и поэтому временами они слишком естественно соскакивали у него с языка вместе с их почетными титулами, за что он тут же получал замечания от старших товарищей, бдительно следивших за сохранением их тайны. Он научился от других с нерешительностью и крепко зажмурив глаза произносить еле слышным голосом «да здравствует Великий Полководец Ченир». Подобно членам организованной преступной группы, в которой предателей карают ножом, они могли быть уверены в том, что никто друг друга не выдаст, став соучастниками одного преступления, — а произнесение подобных слов было бесспорным нарушением закона. Возможно, подобный процесс посвящения был даже важнее, чем сами занятия. Идеи чучхе, как это ни парадоксально, распространились так быстро именно из-за того, что они были настолько опасны.