Интервенция

— Вот и назовем ее 1-я армия «Центр».

— Слушаюсь! Состоит эта армия из следующих корпусов. Долгоруковский с дислокацией в Полоцке (22 тысячи), Крылова — в Витебске (29 тысяч), и в Смоленске создан Резервный корпус, на который предлагаем поставить Куропаткина. Он командовал прорывом линии пруссополяков, его бывший Крестьянский полк станет основной корпуса. Сейчас там 24 тысячи, но Тимофей Иванович задумал довести его до тысяч 35 за счет навербованных. Много народу по призыву пошло после нашей победы, особливо из Белой Руси. Вот и будет Куропаткин призывников готовить. Ну и поддержит в случае надобности оба передовых корпуса.

Докладчик держался уверенно и все показал на большой карте.

— Толково! Мне нравится. Можно национальные полки собрать.

— Так и хотели: Западнославянский, польский и другие.

— До ста тысяч нужно «Центр» довести. Ему главная роль отводится в кампании 1775 года.

Я был почти на 100% уверен, что весной-летом мне придется не только добивать Польшу, но и воевать с Фридрихом. Просто потому, что кормить стопятидесятитысячную армию банально нечем — страна разорена гражданской войной. Значит, надо идти вперед и захватывать хлебные магазины противника. А Старый Фриц на месте не усидит. Рванет мне навстречу. И хорошо, если только в Польше. Но может и Прибалтику для удара выбрать.

— Слушаюсь! Все передам, — уверил меня помощник Подурова.

Я встал и прошелся вокруг стола, не отводя глаз от карты.

— Я вот что не пойму. У Румянцева в бывшей 1-й армии было только пехотных 38 полков. Куда подевались все солдаты?

Тут же взял слово помощник Крылова:

— Всего по выходу из Силистрии армия насчитывала 70 000 человек. В пехоте убыль штатного состава составляла 40–60%, в кавалерии — 30–40%, лошадей — 40–50%. Нами восполнение этой убыли проводилось за счет расформирования полков из новобранцев, проходивших обучение в подмосковный лагерях, за исключение Оренбуржской дивизии. Численность пехотных полков доведена до 80%, в кавалерии до 90%. Ветераны научат новобранцев трудной солдатской науке, а вчерашние мужички, добровольно влившиеся в ряды армии, объяснят «южанам», что да как нынче в России.

Я одобрительно кивнул.

Докладчик поклонился и продолжил:

— Следует не забывать и о том, что полк мог быть представлен одним-двумя батальонами, остальные на квартирах. В реальных боевых действиях участвовало еще меньше — много нестроевых, извозчики, понтонеры, полковые лекари и прочие. В корпусе погибшего генерала Вейсмана было всего пять тысяч человек.

— Службу полковых лекарей нужно всячески развивать. Максимов справляется? Я не допущу более таких потерь из-за заразы, как случилось в Силистрии у Румянцева.

Обратился снова к помощнику Подурова:

— Что у нас с Овчинниковым? С другими соединениями?

— У Андрея Афанасьевича сорок тысяч войска. Дислоцировалось в Киеве, но нынче движется в сторону Волыни.

— Как бы он Львов не захватил ненароком, — хохотнул я, но полковник моей шутки не понял.

— Весь маршрут движения 2-й армии тщательно продуман. Границу с Австрией приказано не нарушать.

— Ага! То есть, вторая — это Овчинников. Назовем ее «Юго-запад». А третья есть?

— Никак нет. Остальное — отдельные корпуса и деташементы. У Румянцева корпус половинного состава, десять тысяч. У генерал-поручика Суворова, когда он переправиться в Крым и объединиться с войсками генерал-аншефа, образуется полнокровный корпус, чуть меньше 20 тысяч солдат. Имеем также на северо-западе отряд, дотягивающий до корпуса, если считать муромцев, легион Зарубина, заводские полки Ожешко, конных егерей Петрова и прибывшую кавалерию из бывших 1-й и 2-й армий. Еще преображенцы просились на свои старые квартиры, но мы пока не решились без вашего приказа.

— Нет! — удивил я собравшихся. — На базе этого корпуса будем разворачивать полноценную армию. Оружия здесь много. Пусть пополнение из внутренних губерний направляют сюда, а не в Смоленск. Назовем эту армию 3-й, «Север».

— На Швецию ее нацелим? — предположил полковник и не угадал.

— Другая задача у нее будет. А Швеция…– я пренебрежительно махнул рукой. — С ней и Зарубин справится. Полукорпусом.

— Так он же на Кронштадт пошел!

— Там и поднатореет, — загадочно ответил я.

Глава 6

Полушубок, овчинная безрукавка, варежки, папаха, валенки — такая одежда русскими военными уставами не предусмотрена. Да мало ли какие еще нововведения придумает царь, уставы ему не указ! Говорят, они написаны кровью — кровью тех, кто сложил головы, чтобы подсказать будущим поколениям: вот так и так, оно лучше будет. Но Государь не хотел, чтобы кровью. Он солдатские жизни ценил, а потому еще осенью приказал готовить новую зимнюю форму. Словно заранее знал, что пригодятся. Что придется егерям по льду идти отбивать Кронштадт.

Еще приказал накидки белые егерям пошить. Вот тут-то и выяснилось, что Чика тоже умеет думать не по писаным правилам-распорядкам и даже самого императора поправить.

— На темно-сером льду, царь-батюшка, лучше сгодится нам небеленая холстина. Я на месте был, все осмотрел: ветер снег сдувает, голый лед. Крепкий уже. Полыньей нет.

Петр Федорович с ним согласился, но и белые накидки поручил готовить: кто знает, где доведется по зимнему времени егерям ползать. Эти, как их обозвал царь, халаты очень пригодились, когда выставляли цепь секретных караулов вдоль берега — снега там намело прилично.

Между Ораниенбаумом, ближайшего к острову Колин населенным пунктом, и Кронштадтом по прямой семи верст не будет. Как встал лед, морячки и жители города стали шастать на материк, чтобы выменять продуктов. Требовалось не допустить сообщений о том, что прибыл легион. Всех, кто пытался вступить на лед, тут же хватали и волокли в кутузку для дальнейшего разбирательства.

Полки разместились в многочисленных дворцовых помещениях — в Меншиковском дворце, в Китайском, где за порядком следили люди князя Щербакова, уже готовившего открытие Геройского дома, и в Петерштадте. Отдыхали после длинного дневного перехода, отмахов без малого сорок верст. Так притомились, что равнодушно среагировали на окружающую их интерьерную роскошь. Поудивлялись, поохали, да и провалились в сон.

Ближе к вечеру полевые кухни накормили отдохнувших егерей. Каптенармусы раздали теплую одежду и накидки. Под дружный хохот и подначки переоделись, став похожими не то на ямщиков, не то на чудо-юдо лесное. С последними лучами солнца ровными цепями вступили на лед — без конницы и артиллерии, лишь одна легкая пехота с лестницами и мостками для преодоления полыней на руках.

Очень скоро все погрузилось во тьму. Огней не зажигали. Интервалы держали между ротами и полудивизионами с помощью прихваченных с собой канатов. Ориентировались на редкие огни — только в самом Кронштадте, но не на зимующих во льдах кораблях. На них, лишенных мачт, продолжали нести службу половинные экипажи. И военным, и торговым судам категорически запрещалось разводить огонь на борту из-за соображений пожарной безопасности, и опасения были не напрасными — 23 июля 1764 года пожар уничтожил большую часть Кронштадта. Даже готовить еду морякам приходилось на острове, в специальном длинном деревянном бараке, разделенным на отсеки. Это здание общей кухни располагалось между неухоженным Итальянским прудом и Купеческой гаванью, и его мерцающие светом окна служили наступавшим егерям неплохим ориентиром.