Искатель, 1998 №10

— Думаю, — сказал Эйнар, что Кристер намекает на ряд мелочей, которые сами по себе не играют никакой существенной роли, но вместе взятые вызывают удивление. Почему она не освободила для тебя несколько ящиков комода и шкаф, как обещала?.. И это — Отти, которая всегда была воплощением заботливости. Почему, вопреки своей привычке, она положила бутылку наливки в холодильник? Кто пил из этой бутылки?

— Да, — поддержал его Кристер. — И можешь добавить еще одну загадку. Куда девался утюг? Здесь, в доме, я уверяю, его нет.

— Это всего лишь мелочи, — недоверчиво сказала я. — И ни одна из них ни в малейшей степени не вызывает тревогу и не кажется таинственной.

Но Мета, сидевшая, съежившись на корточках на подушке перед огнем, энергично закивала белокурой гривой.

— Да, то, что утюг исчез — на самом деле — таинственно. Ведь его нельзя потерять, как теряют пилочку для ногтей. И его не носят с собой, когда едут на пикник или наносят визиты соседям. Но где же он тогда?

Кристер посмотрел сверху вниз в ее золотисто-карие глаза и неохотно пробормотал:

— После вашей находки сегодня вечером я высказал бы предположение… Если тело хотят погрузить в воду, необходим груз, который удерживал бы его внизу.

Меня затрясло, а он быстро продолжал:

— Скажи мне, Мета, ведь это ты беседовала по телефону с тетей Отти в понедельник вечером?

— Да, я. Фея и Эйнар пировали на дне рождения в Вестертор-пе, так что я сидела дома в няньках.

— Когда она позвонила?

— Сразу после восьми. Этот дурацкий сериал о гоночных автомобилях как раз закончился.

— Попробуй вспомнить с точностью до единого слова, что она сказала?

— Да-да, что она сказала? — Мета услужливо сморщила свой гладкий лобик. — Она была разочарована, что Феи не оказалось дома, потому что она хотела лично поговорить либо с Феей, либо с Эйнаром. Тогда я записала номер и пообещала сообщить им его, если она придут не слишком поздно, но они пришли поздно. Да, потом еще она что-то пробормотала: мол, все еще гораздо хуже, чем она предполагала, и что она не знает, как ей быть. И если с нами что-нибудь случится, то бутылка стоит в синем шкафу.

Я в изумлении смотрела на нее.

— Маргарета! Это же совершенно другая версия, а не та, которую ты сообщила мне на следующий день. Почему, какого черта?..

— Ха! — воскликнула эта очаровательная представительница современной молодежи. — Тогда ведь она уже уехала… или я, во всяком случае, считала, что она уехала в Испанию, а зачем тогда огорчать тебя рассказом о том, что она была озабочена и возбуждена?

— Во-от как, — заметил Кристер, — значит, такое у тебя создалось впечатление? Что она «была озабочена и возбуждена»?

— В таком состоянии она была уже, когда писала письмо к Фее, — напомнил Эйнар, — и если она высказалась в своем письме чуточку менее туманно, то мы, возможно, знали бы теперь, за кем нам охотиться.

Он процитировал по памяти:

— «… Странные вещи здесь творятся. Быть может, я просто глупа и склонна все преувеличивать, однако, судя по разговору, который я случайно услышала, мне кажется, что по вине ОДНОГО ЧЕЛОВЕКА тут может произойти страшная катастрофа, хотя эта несчастная дуреха о том не догадывается…»

— Все это время я представляла себе, — сказала я, — что тот, кто вызовет «страшную катастрофу», был негодяем в этой драме… иными словами — будущим убийцей… а «дурехой», которая ничего не понимала, была Адель Ренман. Ведь затем Отти одним духом выпаливает о всех деньгах Адели.

— А не может ли Адель с таким же успехом быть идентична этому ОДНОМУ ЧЕЛОВЕКУ? — поинтересовался Эйнар. — Тогда «дурехой» могла бы быть Виви Анн или Хедвиг, или кто угодно из остальных.

Кристер с отсутствующим видом сунул в рот свою трубку.

— Так, стало быть, фру Ренман вела себя так, что тетя Отти опасалась, как бы она сама не дала повод для катастрофы. Да, почему бы и нет? Тогда беседа, которую Отти довелось подслушать, могла быть со стороны Адели заявлением о том, что она не собирается допустить, чтобы Виви Анн вышла замуж за Турвальда, а также о том, что она не намерена отдать Хедвиг и Йерку двести тысяч и свое благословение, или что у нее нет никаких планов — помочь Йерде и Аларику выйти из-под их вечного экономического прессинга. Но бессвязность письма и содержащиеся в нем намеки настолько туманны, что трудно сделать какие-либо определенные выводы. Я предпочитаю в дальнейшем придерживаться простых и однозначных утверждений в стиле: «Я уезжаю отсюда ранним утром во вторник, и я освобожу для тебя один из шкафов и несколько ящиков комода».

Сжав трубку зубами, он снова поднялся на ноги.

— Проводите меня в комнату и покажите, как выглядели шкафы, когда вы въехали сюда.

— Я, вероятно, не открывала дверцу того шкафа, куда спрятала всякое барахло тети Отти, а теперь поняла, что мне с самого начала следовало бы заметить: тут что-то не так. Эта одежда, — указала я, — и эти блузки и платья висели в совершенном одиночестве в шкафу справа. И посмотрите на них! И одежда и два платья — новенькие с иголочки, но они все-таки измяты, потому что их повесили ужасно небрежно.

Кристер пощупал светло-серое полотняное платье.

— Это, кажется, подходящая одежда для летнего отпуска в Испании.

— Да! — воскликнула Я. — Это касается и туфель, стоявших в правом гардеробе. Там была также пустая дорожная сумка. И ручная сумка тоже. Она из телячьей кожи и вряд ли была в употреблении, но ее я обнаружила зажатой между парой туфель на полу в углу комнаты.

— Странное место для ручной сумки. — Глаза Меты стали круглыми, как шар. — А ты не заглянула в нее?

— Я не роюсь в чужих сумках, — с достоинством ответила я.

— Жаль, что, в виде исключения, ты не отступила от своих принципов, — сказал Кристер. — Потому что если бы ты увидела содержимое этой сумки, то, вероятно, в тот же миг забила бы тревогу.

Он был абсолютно прав. Там лежали не только записная книжка и портмоне, гребень и зеркальце, носовой платок, ключи и солнечные очки, но также паспорт тетушки Отти с испанской визой, квитанция Торгового банка на испанскую валюту, а также целая куча билетов — из Упсалы в Копенгаген, из Копенгагена — в Париж, из Парижа — в Барселону, а также самые разные билеты для поездок в пределах Испании.